– Для этого ее маловато, но в целом ты права! – воскликнула Ника, вскакивая. – Пошли!
Ника насыпала тонкую соляную полоску, отделив полукругом место, где, по нашим предположениям, находилась замурованная дверь.
– Вот! – воскликнула она. – Пусть теперь попробует сунуться в эту дверь! Хотя не знаю, сработает ли… Ну, будем надеяться.
У меня стало легче на душе.
– А что теперь?
– Теперь – пошли отсюда, садимся и будем ждать. А еще лучше – спать, если сумеем. И ждать мою маму.
– А вдруг…
– А если вдруг, – устало ответила Ника, – то сторожевой знак потому так и называется, что предупреждает о таких «вдруг».
Уснуть в таких условиях, конечно, было сложно. Поэтому мы просто уселись поудобнее, прислонившись к выцветшим обоям стены. Я поначалу сидела с открытыми глазами, глядя в окно, а потом они сами собой закрылись. Передо мной поплыли тени, сначала темные, потом светлые, они менялись и играли, как волны в морском прибое. И вот уже садик не казался мне старым и заброшенным, он был светлым и веселым, и в нем играли дети, их смех был неестественно мелодичным и переливчатым… И вновь были тени, а за ними пришла зима. В окна лепил снег, а передо мной вновь играли дети. Эти дети были другие, они были обуты в валенки, а под огромной печью стояли в ряд маленькие черные галоши. Отчего-то подумалось, что это начало пятидесятых или вообще конец сороковых. А дальше все завихрилось, замелькало перед глазами, так, что я не успевала ничего запомнить. Какие-то койки с железными спинками, грязные тряпки, стон… Все перемешалось, словно в калейдоскопе, а потом разом остановилось.
Я видела перед собой то же помещение, где мы и находились, но выглядело оно совсем иначе. Деревянный пол, беленые стены, деревянные ставни, закрывшие окна изнутри. И вместо нескольких комнат – одна большая. Видать, перегородки построили уже потом. Страшно. И люди, толпа людей в старинной одежде, стоят перед гробом. Гроб закрыт, а в толпе шепот:
«Надо выполнить… надо сделать, как велела… Она же колдовка, еще, глядишь, ночью явится!»
«Уж с ней-то шутки плохи!»
«Да ведь грех какой!»
«Грех, конечно, но как иначе?»
Богато одетый человек лет пятидесяти, худой, с нервным лицом, отрывисто говорит:
«Опускайте!»
И я вижу, что в полу большой комнаты перед дверью зияет дыра. Она не проломлена, а аккуратно сделана там с самого начала – скорее люк, чем дыра. Четверо мужиков в тулупах, перекрестившись и поплевав через левое плечо, аккуратно опускают на веревках гроб в эту дыру.
«Стелите поверху новый пол! В три наката стелите! И дверь эту окаянную замуруйте совсем!» – распоряжается все тот же господин с нервным лицом.
«Все, все сделаем, барин, в наилучшем виде! Тьфу, чтоб ее…»
И вот уже пол настелен, и на замурованной двери сохнет штукатурка. Пусто в запертом доме, тихо… Но нет, я слышу чей-то тоненький плач. Как я не заметила – перед замурованной дверью сидит маленький мальчик, что и говорить, уже знакомый мне, закрыв личико руками. Вот он тихонько встает – еле видимый, стена просвечивает сквозь него – прикасается к стене, и его рука словно уходит сквозь нее.
Но тут лицо мальчика искажает ужас – перед ним возникает высокая, невыразительная фигура женщины. Она бросается на него и исчезает, остается стоять только мальчик – но его губки искажает знакомая мне злобная, циничная усмешка. А откуда-то снизу, сквозь доски пола, пробивается мертвенный, желтоватый свет. Замогильный свет…
Я открыла глаза. Все было по-прежнему. Ника дремала, положив голову мне на плечо. Что же такое мне приснилось, неужели сон дает подсказку к нашей ситуации? Теперь я понимала, что главным хранителем клада был вовсе не «страшный мальчик». Клад охраняла сама ведьма! Но зачем ей понадобилось входить в оболочку мальчика? Странно…
А мальчика жалко, ой, как жалко! Я никогда не забуду этого сна и этого мальчика, если, конечно, выберусь отсюда живой…
Я шевельнулась, и Ника тут же проснулась, выпрямилась. И с болезненной гримасой схватилась за то место, где висел ее сторожевой знак. Похоже, он подал сигнал.
Глава 11
Молча, не произнося ни единого слова, мы обе встали и пошли по коридору в сторону замурованной двери. Слева и справа зияли открытые двери комнат. Когда-то их не было, когда-то здесь было одно сплошное помещение. И вот здесь, за этой дверью, находится то место, где гроб со старухой опустили под пол. Я осмотрелась – да, место захоронения ведьмы оказалось в маленькой комнате с одним окном. Наверное, в нем-то мы и видели свет.
На всякий случай я вынула из кармана немного освященной соли, что дала мне Ника, и тонкой дорожкой преградила выход из этой комнатки. Если действительно оттуда встанет призрак злой ведьмы, то, может быть, соль ее задержит…
– Что ты делаешь? – удивленно шепнула Ника. Почему-то теперь говорить вслух было страшно.
– Вот здесь, под этим полом, лежит сама ведьма, – еле слышно ответила я.
– Уверена?
– Уверена. Мне приснилось…
– Только этого нам и не хватало. Впрочем… – она вновь прижала руку к груди. – Да, похоже на то.
Она не стала выспрашивать подробности и не усомнилась в моем сне, а я только после ее слов поверила окончательно. А то ведь мало ли что присниться может…
Мне стало жутко стоять у этой комнатки, и я поскорее прошла вперед, туда, к замурованному входу. Наверное, стоило повернуть обратно, но ноги сами несли меня. Ника спешила за мной.
– Дверь! – закричали мы хором.
Теперь в конце коридора действительно была дверь! Незамурованная и даже незапертая! Крадучись, на цыпочках, мы подошли к ней, не рискуя, правда, переступать прочерченный Никой полукруг из соли. Дверь была полуоткрытой, за ней синела ночь.
– Ура, наконец-то выход! Пошли! – обрадовалась я.
– А не слишком ли все просто? И куда мы выйдем – не в прошлое ли время, если верить философским рассуждениям товарища Елисея Побегайло? В нашем времени эта дверь замурована, в прошлом – открыта, и раз мы ее видим открытой, то не приведет ли она нас туда, в девятнадцатый век? Это, конечно, лучше, чем гибель, но все же не хотелось бы слоняться там в роли странных личностей. Да и вообще – если призраки прошлого могут блуждать в наше время неприкаянными духами, то нас тогда, в прошлом, вообще не было. Как бы мы не исчезли в небытие!
Наверное, у меня слишком бойкое воображение, потому что перед глазами тут же возникла старинная, с ятями и ижицами, газета, какие-то там «Въдомостi», в которой красовалась в красной рамочке статья о том, как обнаружили двух «престраннейших девиц, в одежде странной и поведения странного, взявшихся невесть откуда. Одна из них именовала себя Татианою, вторая Никандрою, и поелику вели они себя странно и дерзко (знаю я Нику!), то были скручены и под конвоем препровождены в дом умалишенных».
Несмотря на наше отчаянное положение, я прыснула, и Ника покосилась с недоумением.
– Нет уж, не пойду я туда! Побегайло ведь не дурак был, знал, что делал, – приняла я решение.
– Смотри…
Дверь, бывшая до сих пор полуприкрытой, от резкого порыва ветра распахнулась настежь. От порога наружу вела лесенка – три ступеньки с узорчатыми деревянными перилами, покрашенными в белый цвет. А на улице…
Да, пожалуй, Ника была права. Насколько я помню, вокруг здания раскинулись такие же заросли и бурелом, как и по всему двору бывшего садика, и никаких ступенек с перильцами там не было. Но теперь прямо перед входом мы увидели большую полукруглую площадку, на которой не было ни былинки, ни камешка, и она… светилась изнутри! Что-то большое и круглое находилось под землей, и это что-то слабо мерцало в темноте – половина круга под площадкой, а вторая – под самым домом.
– Клад в земле светится! – шепнула я, и Ника кивнула:
– Ого, какой огромный! И под домом тоже…
– Он тебе нужен?
– Не-а. Самим бы выбраться!
– Точно.
Я увидела, как по этому светящемуся кругу к нам бредет маленькая фигурка. Вот она взбирается на ступеньки – как это делают дети, ставя поочередно обе ноги на каждую ступеньку.
– Мальчик, – выдохнула Ника.
Мое сердце упало. Вот и он, пришел по наши души. Кого из нас возьмет, интересно? А сейчас, глядишь, еще и ведьма явится… Что же нам делать?
Я окинула взглядом фигурку, перешагнувшую порог и стоявшую у самой соляной черты. В свете, пробивающемся из-под земли – даже сквозь ступеньки и порог, мальчика было хорошо видно. Маленький, бледный, несчастный, он горестно глядел на нас. Черта из освященной соли разделяла нас, и мальчик, похоже, не в состоянии был ее переступить. Или, может, не хотел.
– Мальчик, – мягко заговорила Ника, – скажи, зачем ты сюда пришел? Что тебе нужно?
Ребенок молчал, глядя исподлобья все с тем же несчастным выражением, но я заметила в нем и нотку удивления.
– Как же мне его жалко! – вырвалось у меня, и ребенок повернул ко мне голову – в глазках промелькнуло что-то похожее на внезапную надежду.
