Вот уже показались и Курилы. Тоненькая цепочка островов тянется поперёк линии полёта в безбрежном океане. За ними — снова вода. Справа в разрывах облаков показалась земля. Это японский остров Хоккайдо. Это его патрулируют японские истребители.
Мы идём в нейтральных водах. Территориальные воды — 22,2 км от береговой черты. Их ни в коем случае цеплять нельзя — будет международный скандал. По команде с земли беру влево пять — подальше от греха — и приступаю к снижению. Дальше уже меня ведёт КП.
Острова уже близко. Издалека показалась блестящая на солнце снеговая шапка вулкана Тятя. Рядом — вулкан Менделеева. Это остров Кунашир — самый южный остров большой Курильской гряды. Его от Японии отделяет пролив Советский — узкая полоска воды шириной в каких-то десяток километров. На этом острове — запасной аэродром Менделеево. Слева от него — аэродром Буревестник, расположенный на Итурупе. На этом Буревестнике нам и положено садиться. Похоже, первая пара уже заходит на посадку — на нашем канале её уже не слышно, видно, перешла на стартовый канал. Буревестник всё ближе, и всё больше деталей на нём можно рассмотреть. Остров вытянут с севера на юг. Берега с запада обрывистые, сесть негде. На восточной части берег полого спускается к морю. Аэродром начинается на восточной части острова, почти у самой воды, а заканчивается горушками, которые на запад всё выше и выше. Возле самой полосы плоская вершина, которую словно срезали скрепером и подготовили для посадки. Только не сядешь там — длина её всего-то метров триста. А вот мешать летать она будет — высота её метров двести, и расположена у самой полосы. Аэродром, конечно, не ахти. Да и сам остров с запада на восток проскочишь за минуту: тут уж если откажет двигатель на взлёте — считай, что всё. Севернее аэродрома, буквально сливаясь с аэродромными службами, расположен гарнизон Буревестник — это гарнизон авиационного полка ПВО. Ещё севернее — бухта Касатка, на другой стороне которой расположен Курильск, где живут китобои и даже дымит трубой какой-то заводишко. Остров промелькнул быстро, и вот мы уже снова над водой — теперь это уже не Охотское море, а Тихий океан. Все манёвры по заходу на посадку, выпуск шасси, щитков, снижение на глиссаде — всё это непривычно выполняется над водой, и только буквально перед самой посадкой появляется земля. Очень непривычная и, прямо сказать, неприятная процедура: над водой при спокойном море высоты не видно, приходится больше внимания уделять приборам, и это усложняет визуальную посадку, ибо глазам отводится очень мало времени на адаптацию для визуального определения высоты на выравнивании и посадке. Тем не менее, посадку оба самолёта выполняют без замечаний: сказалось, видимо, напряжение, с которым пилот относится в таком случае к своей технике пилотирования — аэродром новый, непривычный, условия нестандартные, а остаток горючего мал. Это уже потом, когда самолёт зарулил на стоянку и я, словно сбросив с плеч сто пудов, с облегчением подняв стоп-кран, почувствовал, насколько устал: несмотря на довольно нежаркую погоду, пот каплями катился со лба на переносицу, кислородную маску, ручейки пота неприятно щекотали спину…
Романтика — это такая штука, что за неё надо расплачиваться.
Просто так романтика не даётся. И, тем не менее, это была романтика чистейшей воды: лёгкий ветерок совсем близкого моря щекотал ноздри какими-то непривычными запахами, шум морской волны слышен был даже в кабине самолёта, и вообще, всё было каким-то необычным, загадочным, неизвестным, волнующим. Просто это был самый крайний край света, край, где ещё не ступала моя нога, где мною всё было не изведано, где меня ждали новые, может быть самые неизвестные и неожиданные открытия и приключения…
За это можно было и постараться, не пожалеть сил…
Произвела посадку и третья пара. Всё. Задание нами выполнено, шесть самолётов на Буревестник доставлены, теперь можно уже и домой, тем более, что транспортный Ли-2, который должен был нас доставить домой после перегонки, уже был на подлёте к аэродрому. Оставалось его посадить и разгрузить имущество перегнанных нами самолётов. Прибытие новых самолётов для дальнего аэродрома — событие редкое, неординарное, потому на аэродроме собралась почти вся лётная братия местного полка. Не отставал от лётчиков и техсостав: полёты уже были закончены, самолёты зачехлены, солнце устало клонилось к тучке, прильнувшей к горушке, и хотя до ночи было далеко, и можно было ещё, что-либо сделать дома или сгонять на вечернюю рыбалку, но с аэродрома никто не уходил: прибытие новых людей с Сахалина — это почти, что с материка. Да и самолёты новые — ПФ с радиолокатором, всепогодные, и хотя внешне и не очень отличались они от обычных самолётов, но в кабину заглянуть хотелось каждому. Видимо, срабатывало и ещё одно обстоятельство: на подходе был Ли-2, который имел в своём антиобледенительном бачке шестьдесят литров чистейшего питьевого спирта, по которому на острове, входящем в зону сухого закона, где чарка водки была несбыточной мечтой, аборигены, имеющие всего два литра спирта в опечатанном и трижды запломбированном нищенском бачке истребителя, могли только мечтать. Потому даже лётчики-истребители, старые асы и воздушные волки первого класса очень уж уважали тщедушного и староватого уже капитана — командира самолёта Ли-2 и называли его уважительным словом «Поилец». Таким уважением, наверное, нигде больше транспортники не пользовались, как на Дальнем Востоке.
* * *
Аэродром Буревестник…
Интересный аэродром.
Интересен он не только тем, что за ним дальше на восток уже аэродромов нет — сплошной океан, Тихий океан, как его называют, на самом же деле это далеко не тихий океан: волны на нём уже не морские, а океанские, и видны они с большей высоты, чем морские, и беды они приносят больше, чем морские. Океан вытворяет такое, что страшно порой становится, когда видишь мощь этой стихии, этой необузданной и неуправляемой страшной энергии, способной натворить такое, что и во сне не придумаешь. Дело в том, что погода в районе Курильских островов, примыкающих к Японии, да и вообще на всём Охотском побережье, куда входят Магаданская область и Камчатка, и Дальневосточное побережье, и Сахалин, Курильские острова, и Хоккайдо варится в океане, на стыке тёплого течения Куро-Сиво и холодного Ойе-Сиво. Ну, а когда встречается тепло и холод — там уж хорошего не жди.
Потому Дальний Восток и знаменит своими тайфунами, да ещё и частые землетрясения, которые не только рушат хлипкие человечьи муравейники, но порождают страшную волну — цунами, которая способна вообще всё смыть с острова — и людей, и результаты их деятельности: бывало, целые воинские части исчезали с карты дислокации частей. Дорог Дальний Восток. Дорог не только тем, что кормить его надо — корм ещё можно завезти кораблём в навигацию, чтобы потом всю зиму гарнизон питался «Великой Китайской Стеной» — так назывались разнообразные консервы Китая, начиная с ананасов и кончая курицей, но и кирпичом для выкладки печки в землянке или наполовину врытом в землю (чтобы ветром не унесло) домике: после землетрясения (а они на Курилах чуть ли не каждый день) печка разваливается.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
