В то же время правдивое раскрытие причины, помогающей меньшинству оставаться у власти (лучшая организованность), совсем не в интересах этого меньшинства: того и гляди подданные сами захотят организоваться. Поэтому правящий класс и вырабатывает идеологию, ложную, но убедительную легенду, оправдывающую его пребывание у власти:
Политический класс никогда не утверждает свою власть только в виде фактического господства, а пытается придать ей моральную, а также юридическую санкцию, представив ее как неизбежное следствие из учений и верований, общепризнанных и общепринятых в руководимом им обществе… Эта юридическая и моральная база, на которую в любом обществе опирается господство политического класса, и является тем, что в одной работе мы называли политической формулой [Моска, 1995, с. 138].
Сам Моска скептически относился к таким формулам, полагая, что они служат исключительно для успокоения масс, но не должны приниматься за чистую монету самими представителями правящего класса:
Это заметил еще Спенсер, который писал, что божественное право короля было великим суеверием ушедших веков и что божественное право ассамблей, избираемых посредством народных выборов, — великое суеверие нашего века [Моска, 1995, с. 139].
Итак, во все времена и у всех народов правит меньшинство, умеющее выступать единым фронтом и объясняющее свое господство с помощью популярной — в массах идеологии[561]. Но это явно не одно и то же меньшинство[562], в каждой стране и каждой эпохе мы встречаем свой правящий класс. На протяжении большей части человеческой истории таким классом была аристократия (знать, феодалы):
Под феодальным государством мы понимаем такой тип политической организации, при котором все управленческие, а также экономические, судебно-административные и военные функции в обществе исполняются одновременно одними и теми же индивидами [Моска, 1995, с. 142–143].
Однако Моска развивает свою теорию не ради «открытия» того факта, что при феодализме правят феодалы. Изучение правящего класса приобретает смысл тогда и только тогда, когда этот класс отделяется от государственного устройства[563], когда на смену феодальной приходит бюрократическая организация общества:
Главная характерная особенность данного типа социальной организации состоит в том, что повсюду, где бы она ни имелась, центральные власти с помощью налогов изымали значительную часть социального продукта, которая в первую очередь служила поддержанию военной организации, а потом шла на удовлетворение запросов более или менее многочисленных гражданских служб. Поэтому общество оказывается тем более бюрократическим, чем больше в нем существует функционеров — чиновников, занятых исполнением публичных, то есть государственных функций и живущих благодаря жалованию от центрального правительства или от местных властей [Моска, 1995, с. 143].
В бюрократическом обществе ответ на вопрос «Кто правит?» далеко не столь очевиден, как в феодальном; именно здесь и обнаруживаются неожиданные различия между двумя республиками (США и Францией) и сходства между монархией и республикой (Италией и Францией). Формальное государственное устройство перестает быть надежным критерием для оценки государственной политики, и исследователю приходится идти дальше, разыскивая в каждом государстве его правящий класс.
Но коль скоро этот правящий класс сам пожелал спрятаться за «государственной машиной», как может увидеть его исследователь, не допущенный в узкий круг посвященных (в свой класс исследователь может быть допущен, но исследовать-то нужно правящие классы соседних государств)?! Да точно так же, как и сами эти посвященные, отвечает нам Моска: правящий класс не десантируется на землю в полном составе, а формируется постепенно, привлекая в свои ряды все новых и новых сторонников[564]. На этапе формирования каждый новый правящий класс обязательно будет открыто заявлять о себе, и притом делать это достаточно откровенно:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Однако это не означает, что любые политические формулы есть не что иное, как вульгарные шарлатанства, нарочно задуманные для того чтобы незаслуженно пользоваться повиновением масс, и очень ошибется тот, кто станет рассматривать их именно так. Правда состоит в том, что они отвечают действительной потребности человека, связанной с его социальной природой: управлять и чувствовать себя управляемым не только под действием материальной и интеллектуальной силы, но также благодаря действию морального принципа [Моска, 1995, с. 138–139].
Политические формулы создаются не только для обольщения широких масс, но и для консолидации (будущего) правящего класса вокруг его основателей. В седьмой главе «Правящего класса» (с симптоматичным названием «Церкви, партии и секты») Моска приводит многочисленные примеры властных группировок, возникших вокруг религиозных или политических учений (начиная, разумеется, с ислама и заканчивая «вечным революционером» Мадзини). Все они в своем развитии прошли три этапа («три периода, через которые проходит жизнь всякого великого реформатора»): разработку учения (оно же — политическая формула), проповедь учения и (в случае успеха проповеди) формирование «руководящего ядра» будущей властной группировки. После этого начинается собственно политическая борьба — группировка должна обрасти вторым слоем правящего класса, [без которого] не была бы возможна никакая организация, потому что одного лишь первого слоя явно недостаточно для того, чтобы мобилизовывать массы и управлять ими [Рахшмир, 2001, с. 28].
В отношении этого второго слоя допустимы (и более того, единственно возможны) самые грубые приемы идеологического манипулирования:
Отсюда следует, что верующие всегда должны быть «народом», «лучшими людьми» или «прогрессивными личностями», выступающими как авангард подлинного прогресса. Так, христианин должен с удовлетворением думать о том, что все нехристиане будут прокляты… Социалист-радикал должен быть убежден, что все, не разделяющие его взгляды, либо эгоистичные, испорченные деньгами буржуа, либо невежественные холопы-простофили [Моска, 1994, с. 105].
Все партии, все культы взяли за правило утверждать, что, сражаясь в рядах партии, человек велик, а все прочие — дураки или мошенники [Моска, 1994, с. 115].
Когда этот второй слой сформирован, можно переходить к прямому насилию:
Быстрое распространение самого христианства, приписываемое им чуду, не идет в сравнение с еще более быстрым распространением ислама. Христианство распространялось на территории Римской империи в течение трех столетий. Ислам в течение только 80 лет — от Самарканда до Пиренеев. Правда, христианство действовало лишь проповедью и убеждением. Другие проявляли явную склонность к ятагану [Моска, 1994, с. 113].
А что же потом, когда сопротивление противников подавлено и властная группировка становится правящим классом? Да то же самое, что мы уже не раз читали у Ибн Хальдуна и Макиавелли:
Правящий класс, который может позволять себе от имени суверена делать все, что ему вздумается, претерпевает самую настоящую моральную деградацию. Такая деградация свойственна тем людям, действия которых не сдерживают никакие узы и никакой контроль, налагаемые обычно мнениями и совестью других людей. Ответственность подчиненных в конце концов пропадает из-за безответственности и всевластия одного человека или небольшой группы, вставшей во главе всех функционеров, того или тех, чье имя — царь, султан или Комитет общественного спасения, и на всю политическую машину постепенно распространяются те же пороки, какие абсолютизм породил у высших лиц [Моска, 1995, с. 140].
История формирования правящего класса и его политической формулы позволяет понять, что же он такое в действительности и как будет вести себя в меняющихся политических обстоятельствах. Моска особо отмечает важность второго слоя правящего класса, не допущенного до личных контактов с руководящим ядром и потому вынужденного принимать решения исходя из воспринятой им идеологии:
