– И как же переносить «людя и веща»?
– Сначала идти в разная арийская башня и говоритя тама и тама одна колдовская заклинания. Это вяжет башня друг с другой.
– Связывает, ты хочешь сказать?
– Твоя моя понимай правильно, Васлав! Когда одна большая башня уже повязана с другая большая башня, можно говоритя простая и легкая заклинания перехода. Тогда входи в одна башня и выходи в другая. Магия древняя племя ария – большая чуда!
Да уж, что верно, то верно…
– И ты знаешь эта «простая и легкая заклинания»?
– Моя знай! – похвастал китаец. – Еще моя знай, как закрывай магия башня от чужая человека и как снова открывай ее для своя человека.
– Ну, Сема, ну голова! А что еще интересного ты раскопал в древних рукописях?
Китаец задумался, что‑то припоминая…
– Одна записка на древняя свитка говоритя, что вождя и мага ария иногда посещала большая башня и через прерванную переходу во времени обретала там внутренняя гармония и просветления. Но про эта моя знается совсем мало и моя думай, что без малая башня такая колдовства невозможна. Но все равно моя мечтай бывай в колдовская башня древняя ария.
Бурцев усмехнулся:
– Ладно, отец. Ты нас выручил, и я тебе тоже помогу. Как‑нибудь объясню, где искать арийскую башню.
– Твоя была тама?! – Китаец от волнения аж затряс своей жиденькой седой бороденкой. – Твоя была в башня!
– Да, моя была, но об этом позже. А сейчас ты как‑нибудь выведи, пожалуйста, нас из леса, договорились?
– Так покусаем, повыпиваем, и моя пойдет с твоя.
– Нет, извини, отец, но, боюсь, нам здесь кусок горло не полезет. Лучше уж свалить поскорее.
Пруссы молча расступились перед ними. Китаец‑Кривайто и взятые им под опеку святотатцы беспрепяственно прошли мимо. На заросших бородами лицах читалось недоумение. Однако уверенное поведение главного жреца Священного леса показывало, что эти чужеверцы по какой‑то неведомой простым смертным причине угодны местным богам, а следовательно, никакого греха на них нет.
Впереди важно шествовал Сыма Цзян со своим боевым посохом. Рядом следовал Бурцев. Аделаида опасливо держалась на расстоянии от языческого первосвященника. Девушку сопровождал фон Берберг. Немец вел в поводу вернувшегося коня. Меч (оружие пруссы ему тоже отдали) лежал в ножнах. Кинжал‑мизерикордия – тоже. Однако правая рука вестфальца не отрывалась от нагрудного ковчежца. Каменные глыбы ритуального Круга Смерти остались позади. Ветер недовольно шумел над головами в голых ветвях. Преследовать их не стали. Ни люди Глянды, ни хранители Священного леса. Только дядька Адам со своей ватагой пристроился возле Бурцева.
– Вацлав, на каком языке ты разговаривал с Кривайто? – тихо поинтересовался предводитель лучников. – На татарском, что ли?
Длительное общение со степными воинами во Взгужевеже не прошло даром: смышленый пруссак безошибочно распознал чужую речь.
– Да, – коротко ответил Бурцев. – На татарском.
– Тогда кто же этот барзгул?
Лгать не имело смысла.
– Это не барзгул, дядька Адам. Это обычный человек. Раньше он был советником у Кхайду‑хана. А сам родом из Китая. Страна такая, далеко‑далеко на востоке.
– Так, выходит, вас взял под защиту вовсе не угодный нашим богам Кривайто, а самозванец и такой же чужеверец, как и вы?
– Выходит так, дядька Адам. Ты жаждешь возмездия за наше вторжение в ваш Священный лес?
Прусс печально покачал головой:
– Уже не Священный. Давно уже… Вы невиновны, пан Вацлав. Эта земля осквернена до вас. – Он кивнул на китайца. – Но и старика из Китая я тоже обвинять не могу. Он прошел мимо Брутена и Видевута не по доброй воле. Его по недомыслию привели сюда вайделоты. Сами! Жаль… Еще одним лесом для наших богов стало меньше. Плохой то знак. Чует мое сердце – быть беде!
Дальше дядька Адам шел хмуро и молча.
На душе у Бурцева тоже скребли кошки. Но не от сочувствия к чужим богам – нет. Пусть боги как‑нибудь разбираются со своими проблемами сами. А здесь и без них есть от чего болеть голове. У него, по крайней мере, точно есть.
Глянув мельком назад, Бурцев заметил: напуганная Аделаида жмется к фон Бербергу. Ну, так и льнет, так и льнет, девчонка! Его законная супруга, малопольская княжна Агделайда Краковская ищет защиты не у мужа, а у какого‑то проезжего немчуры, который не сегодня завтра наденет тевтонский плащ. Жуть! Ужас! Хотя… Хотя, наверное, сейчас в ее глазах – в глазах доброй католички – вовсе не вестфалец со святыми мощами на груди, а как раз Бурцев выглядит преужасно. Еще бы! Так запросто найти общий язык с Кривайто – главным жрецом богопротивных идолопоклонников! Тут поневоле прижмешься даже к германскому плечу. Скверно начиналось их знакомство с фон Бербергом, ох скверно.
Глава 23
Две навьюченных лошади, одна оседланная и один человек на ней – высокий, худой, постнолицый, рыбоглазый какой‑то – встретили их возле каменных истуканов на границе Священного леса. Всадник сидел в седле прямо, словно нанизанный на копье, и настороженно держал руку на седельной сумке. Охранял добро?
Легкая каска, короткая кольчуга, простенький плащ, небольшой меч, маленький круглый щит, серебряные шпоры… О статусе незнакомца гадать не пришлось. Как и подобает рыцарскому оруженосцу, помимо всего прочего, он вез запасной щит своего господина. Герб все тот же: золотой медведь на белом поле. Ясно, в общем, что за птица и кому она служит.
Жердеобразный всадник расслабился, едва они вышли из Священного леса. Видимо, утомленные кони с тяжелой поклажей не могли поспеть за защитником сирых и убогих фон Бербергом, так что слуга вестфальца остался охранять рыцарское добро. Оно и к лучшему: еще одним святотатцем больше не стало.
– Фриц! – заорал Фридрих фон Берберг.
Надо же, тоже Фриц! А эти двое, оказывается, тезки…
Оруженосец бросил вьючных лошадей, поскакал к господину. Фрицы негромко перекинулись парой фраз на немецком.
Бурцев разобрал лишь берберговское «гуд». Ну, конечно, почему бы и нет? Окропил языческое капище кровью идолопоклонников – «гуд». Выбрался живым из опасного леса – «гуд». Запал в сердце чужой красавице‑жене – «зер гуд»!
Рыцарь вновь заговорил по‑польски:
– Дальше вам ехать опасно, прекрасная Агделайда. Мой оруженосец говорит, что неподалеку идет битва: большой отряд рыцарей ордена Святой Марии штурмует селение язычников.
– Пся крев! – Бурцев выругался на польский манер. – Там же, кроме моих ребят, и сражаться‑то некому! Вайделоты согнали в лес всех мужиков! За тыном только бабы с детишками остались.
Дядька Адам все понял с полуслова.
– Луки к бою! – распорядился он. – Богдан – бегом к дубу. Расскажешь, что случилось, и веди подмогу.
Самый молодой стрелок из волчьешкурой ватаги опрометью помчался обратно в Священный лес. Пруссы нагнали их уже возле самого селения. Запыхавшиеся, плохонько вооруженные мужики рвались в бой. Вот только вайделотов среди них не было. Видимо, жрецы машут посохами, лишь обороняя святые места или выясняя отношения между собой. Во всех остальных случаях – молятся. Что ж, очень жаль. Сейчас ведь на счету каждая пара рук. Хорошо хоть Сыма Цзян здесь, с ними. Одно присутствие Кривайто способно вдохновить пруссов на подвиги. Впрочем, когда гибнут дети и жены, дополнительного стимула для пробуждения боевой ярости и не требуется. А прусские бабы и ребятишки действительно гибли.
Ворота лесного поселения были заперты. И правильно – открывать их сейчас, в царящем вокруг хаосе – полнейшее безрассудство. Эх, окажись за защитной оградой вся татаро‑монголо‑новгородская дружина Бурцева, отбить атаку тевтонов не составило бы труда. Но из‑за недостатка места пришлым русичам и кочевникам‑степнякам пришлось селиться под тыном, и в момент нападения они оказались за пределами частокола. Сейчас это выходило боком. И гостям, и хозяевам Гляндова городища.
Пока новгородцы и степняки рубились с рыцарями у запертых ворот, тевтонские кнехты обошли укрепления с тыла, топорами повалили несколько бревен частокола, ворвались внутрь. В поселке началась резня.
С дикими воплями прусские мужики ринулись к пролому. Стрелки дядьки Адама заняли позицию неподалеку. Добрые рыцарские доспехи стрелы волчьешкурых лучников пробивали не ахти как – все‑таки не из мощных степных луков пущены, – а вот кнехтов в черных одеждах валили славно. Брони у тех были послабее – кожаные рубахи, толстые стеганые куртки, нагрудные стальные бляхи с «Т»‑образными крестами да широкополые каски‑шапели, похожие на железные панамы. К тому же и выцеливать чернодоспешную пехоту оказалось проще. В отличие от рыцарей, уже смешавшихся в плотной рукопашной схватке с новгородцами и кочевниками, кнехты бегали по опустевшему селению между хижин и землянок в поисках попрятавшихся женщин с детьми и сами подставлялись под стрелы.
