В Град, куда мне, увы, доступа нет самому.
        Но нарядившись, иди, как сосланным быть подобает.
        Бедный! Пусть жизни моей твой соответствует вид.
5     Красным тебя покрывать не надо вакцинии соком,[532]
        Скорбным дням не под стать яркий багрянец ее.
        Минием пусть не блестит твой титул и кедром — страницы,
        Пусть и на черном челе белых не будет рожков.
        Пусть подобный убор украшает счастливые книги,
10   Должен ты помнить всегда о злополучье моем.
        Пусть по обрезам тебя не гладит хрупкая пемза,
        В люди косматым явись, с долго небритой щекой.
        Пятен своих не стыдись, пусть каждый, кто их увидит,
15   В них угадает следы мной проливаемых слез.
        В путь же! Иди, передай местам счастливым привет мой —
        Ныне таким лишь путем их я достигнуть могу.
        Ежели кто-нибудь там, в многолюдье меня не забывший,
        Спросит, как я живу, чем занимаюсь вдали,
        Ты говори, что я жив, но «жив и здоров» не ответствуй.
20   Впрочем, и то, что я жив, — богом ниспосланный дар.
        Если же станут еще расспрашивать, будь осторожен,
        Их любопытству в ответ лишнего им не скажи, —
        Тотчас припомнит и вновь перечтет мои книги читатель,
        И всенародной молвой буду я предан суду.
25   Будут тебя оскорблять — но ты не посмей защищаться:
        Тяжба любая, поверь, дело ухудшит мое.
        Встретится ль там и такой, кто моим опечален изгнаньем,
        Пусть со слезами прочтет он эти песни мои,
        И пожелает без слов, таясь, — не услышал бы недруг, —
30   Чтоб наказанье мое Цезарь, смягчась, облегчил.
        Кто бы он ни был, молю, — того да минуют несчастья,
        Кто к несчастьям моим милость богов призовет.
        Да совершится, что он пожелал, да гнев свой умерит
        Цезарь и мне умереть в доме позволит родном!
35   Выполнишь ты мой наказ, но все-таки жди осужденья:
        Скажет молва, что в тебе прежнего гения нет.
        Должен и дело судья, и его обстоятельства вызнать,
        Если же вызнано все — суд безопасен тебе.
        Песни являются в мир, лишь из ясной души изливаясь,
40   Я же внезапной бедой раз навсегда омрачен.
        Песням нужен покой, и досуг одинокий поэту, —
        Я же страдаю от бурь, моря и злобной зимы.
        С песнями страх несовместен, меж тем в моем злополучье
        Чудится мне, что ни миг, к горлу приставленный меч.
45   Пусть же труду моему подивится судья беспристрастный,
        Строки, какие ни есть, пусть благосклонно прочтет.
        Хоть Меонида возьми и пошли ему столькие беды, —
        И у него самого дар оскудел бы от бед.
        В путь, мой свиток, ступай и к молве пребывай равнодушен,
50   Если ж читателю ты не угодишь, не стыдись.
        Ныне фортуна моя не настолько ко мне благосклонна,
        Чтобы рассчитывать мог ты на людскую хвалу.
        В благололучье былом любил я почестей знаки,
        Страстно желал, чтоб молва славила имя мое.
55   Если мне труд роковой и стихи ненавистны не стали,
        То к довольно с меня, — я же от них пострадал.
        В путь же! На Рим за меня посмотри — тебе он доступен.
        Боги! Когда бы я мог сделаться свитком своим!
        Не полагай, что, придя чужестранцем в город великий,
60   Будешь в народной толпе ты никому не знаком, —
        И без названья тебя тотчас опознают по цвету,
        Как бы ты скрыть ни хотел происхожденье свое.
        Тайно, однако, входи, опасайся былых моих песен, —
        Ныне они уж не те, громкий утрачен успех.
65   Если тебя кто-нибудь, узнав, кто твой сочинитель,
        Вовсе не станет читать, сразу отбросив, — скажи:
        На заголовок взгляни — я здесь в любви не наставник,
        Прежний труд мой уже кару понес поделом.
        Может быть, ждешь: своему не дам ли приказа посланцу
70   Вверх подняться, на холм, к выси, где Цезаря дом?[533]
        Да не осудят меня те святые места и их боги:
        С этой твердыни в меня грянул удар громовой.
        Я, хоть и знаю, что там обитают, полны милосердья,
        Вышние силы, — страшусь раз покаравших богов…
75   Крыльев шум услыхав издалека, голубь трепещет,
        Если хоть раз он в твоих, ястреб, когтях побывал.
        Так же боится овца далеко отходить от овчарни,
        Если от волчьих зубов только что шкуру спасла.
        Сам Фаэтон, будь он жив, избегал бы небес и по дури
80   Трогать не стал бы коней, страстно желанных ему.
        Так же и я, испытав однажды стрелу Громовержца,
        Лишь громыхнет в облаках, жду, что меня поразит.
        Аргоса флот, избежав погибельных вод Кафареи,
        Гонит всегда паруса прочь от эвбейских пучин.
85   Так же и мой челнок, потрепанный бурей жестокой,
        Ныне боится тех мест, где он едва не погиб.
        Милый мой свиток, итак: осмотрителен будь и опаслив, —
        Благо и то, что тебя люди попроще прочтут.
        К высям заоблачным взмыв на немощных крыльях, оттуда
90   Пал и названье Икар морю Икарову дал.
        Все же сказать нелегко, под парусом плыть иль на веслах, —
        Дело и время тебе сами совет подадут.
        Если в досужий ты час будешь передан и благодушье
        В доме приметишь — поймешь: переломил себя гнев.
95   Если тебя кто-нибудь, твою нерешительность видя,
        Сам передаст, предпослав несколько слов, — подойди.
        В день счастливый, и сам своего господина счастливей,
        Цели достигни и тем муки мои облегчи.
        Их иль никто не смягчит, иль тот, мне рану нанесший,
100 Сам, как древле Ахилл, и уврачует ее.
        Только меня, смотри, не сгуби, добра мне желая, —
        Ибо надежда в душе страха слабей у меня, —
        Как бы притихший гнев не стал свирепствовать снова,
        Поберегись на меня новую кару навлечь.
105 После, когда в сокровенный приют мой будешь ты принят
        И обретешь для себя в круглой коробочке дом,
        Там ты увидишь своих в порядке расставленных братьев,
        Все они также трудом бдений ночных рождены.
        Те, остальные, толпой, не таясь, о себе заявляют,
110 И на открытом челе значатся их имена.
        Трех ты увидишь, в углу притаившихся темном, поодаль,
        Хоть обучают они общеизвестным вещам.
        Дальше от них убегай иль, если уста твои смелы,
        Имя Эдипа им дать иль Телегона решись.[534]
115 Но, заклинаю, из трех, если дорог тебе их родитель,
        Ни одного не люби, он хоть и учит любить.
        Есть еще и четырнадцать книг «Превращений», недавно
        Вырвали их из костра при всесожженье моем.
        Им скажи, я прошу, что судьбы и моей превращенье
120 В повествованиях тех место могло бы найти,
        Ибо внезапно она непохожей на прежнюю стала:
        Радостной раньше была, ныне рыдаю о ней.
        Знай, что много б еще я преподал тебе наставлений,
        Только боюсь, что и так слишком тебя задержал.
125 Если с собою возьмешь все то, что в ум мне приходит,
        Как бы не стал ты, боюсь, грузом уже не в подъем.
        Долог твой путь, поспешай! А мне — на окраине мира
        Жить и в далекой земле землю свою вспоминать.
Элегия II
        Боги морей и небес! Что осталось мне, кроме молений?
        О, пощадите корабль, ставший игралищем волн!
        Подпись не ставьте, молю, под великого Цезаря гневом:
        Если преследует бог, может вступиться другой.
5     Был против Трои Вулкан, меж тем Аполлон был за Трою.
        Другом Венера была тевкрам, Паллада — врагом.
        Турна Сатурнова дочь предпочла, ненавидя Энея,
        Но ограждаем бывал мощью Венеры Эней.