- Казаки, - сказал кто-то из собравшихся.
- Это другое дело, - ответил Дзержинский, - есть трудовые казаки, есть...
- Казаки едут, - повторили тихо, - у тебя за спиной, Юзеф.
Дзержинский обернулся: из кустов выезжали казаки и конные городовые.
- У кого есть нелегальная литература, отдавайте мне, отходите в сторону, сказал Дзержинский, разрывая листочки из записной книжки и быстро глотая их. Вы меня не знаете!
Жандармский офицер был любезен. Картинно козырнув, он соскочил с каурого, ликующе оглядел собравшихся и сказал:
- Господа, вы арестованы. Прошу предъявить документы. У кого из вас есть что недозволенное - извольте сдать. Дзержинский протянул свой паспорт первым:
- Я - Кржечковский, Ян Эдмундов.
- Что вы здесь делали, господин Кржечковский?
- Об этом поговорим в тюрьме, как я догадываюсь? Сейчас прошу отметить лишь то, что все это сообщество я раньше не знал и не видел: вы загнали меня в одну кучу с гуляющими.
- Оружие есть?
Дзержинский полез в карман, достал браунинг. Офицер испуганно выбросил вперед руки, к нему кинулись жандармы.
- Что это вы такой пугливый? - усмехнулся Дзержинский и швырнул пистолет на землю. - Он не заряжен. И, по-моему, даже без бойка...
На железнодорожной станции арестантов загнали в угол зала ожидания для пассажиров первого класса: дамы в шляпах, мужчины в канотье, дети в кружевах, - все это замерло, когда ввели Дзержинского и его друзей. Все замерло, кроме мячика, который катился по кафельному полу, а следом за ним бежал малыш в матроске.
Дзержинский мячик поднял, ловко, как фокусник, завертел его на пальце, протянул мальчику, присев перед ним на корточки.
- Отойти от арестованного! - гаркнул жандарм.
А малыш ведь не понимает, что такое "арестованный", это мама его понимает, она к нему и бежит, хватает сына на руки, испуганно прижимает к себе, шепчет что-то на ухо, садится рядом с мужем, инженером-путейцем, испуганная, будто породистая наседка.
- Сынок, - сказал путеец, не отрываясь от газеты, - подойди к господину и скажи: "Большое вам спасибо".
- Казимеж, - прошептала женщина. - Что ты делаешь?!
Путеец, сложив газету, сунул ее в карман, поглядел на Дзержинского и повторил:
- Яцек, маленький, надо всегда благодарить тех, кто делает тебе добро. Ну-ка, умница моя, топай...
Малыш подбежал к Дзержинскому, отодвинул толстую жандармскую ногу в деготном сапоге и сказал:
- Па-сибо бо-шое!
Жандарм растерянно оглянулся - к счастью, козыряя направо и налево, бежал офицер.
- Ой, какой масенький, - залепетал он, стараясь огладить белокурые, мягкие волосы ребенка, который отодвигался от офицера из-за того, что шпоры громко дзенькали, большие, игольчатые шпоры - они маленьким-то видней, чем взрослым. - Чей ребенок, господа?! Пожалуйста, возьмите дитя, нам надо пройти через зал.
Офицер быстро о б е ж а л глазами головы арестованных, видимо пересчитывая их таким образом:
- В тюрьме мест нет, будете ждать камер здесь, в Ново-Минске!
,..В Ново-Минске, на маленькой тихой улице, вдали от большака, полицией был занят дом - две небольшие комнаты - для содержания заключенных. Жандармский офицер, козырнув армейскому прапорщику, сказал:
- Я передаю вам под охрану тридцать семь душ. Социалисты. Весьма опасны, извольте предупредить солдат.
- А питать их чем? Ваши обещали повара прислать. Чем мне их питать?
- Питать? - переспросил жандарм. - Об этом я как-то не подумал. Тюрьмы переполнены, кухня не успевает варить похлебку, повар лежит с инфлуэнцей.
- А у нас - вовсе нет.
- Но как-то ведь питаетесь?
- На базаре берем, во дворе жжем костры.
- Вот и прекрасно, - снова козырнул жандарм, - пусть им тоже берут на базаре. Счет по семь копеек на душу мы утвердим.
- Что ж я им на семь копеек куплю?
Жандарм обворожительно улыбнулся:
- Наша бюрократия всегда и везде отстает - от роста цен тоже. Ничем не могу помочь.
- Когда их заберут?
- Их? Хм... Думаю - послезавтра. Мы подготовим к этапу семьсот человек, так что в тюрьме, думаю, станет чуть попросторней. Честь имею.
Рядовой Пилипченко, отлежав после порт-артурской контузии в читинском госпитале, отправлен был на отдых, в тыл. Домой не пустили - погнали в Королевство Польское: там харчили сносно и кров был теплый. Вечером, поднявшись на мыски, он заглянул в окно домика, где содержались арестанты, долго разглядывал, как люди разговаривали, шутили, собирались в кружки спорить, а потом спросил того, что был ближе:
- Слышь, а вон тот, худой, вокруг которого все вьются, ваш начальник?
- Почему начальник? Товарищ. Коли спорить можно с человеком - какой он начальник? Если с кем спорить нельзя, боишься, что с работы за то прогонят, хлеба семью лишат, - тот начальник.
- Это понятно, - согласился Пилипченко, - это дураку ясней ясного.
Проходивший мимо унтер гаркнул:
- Пилипченко! Прекратить разговорчики! Разболтался мне, сволачь!
- Слуш, вашродь! - гаркнул солдат, подмигивая арестанту.
Тот рассмеялся, кликнул Дзержинского. Когда унтер отошел, Пилипченко снова поднялся на мыски и столкнулся лицом к лицу с Дзержинским.
- Эк обращаются, а? - удивленно, с жалостью, сказал Дзержинский. - Каждый болван имеет право ударить, "тыкнуть"...
- Не-е, - ответил Пилипченко, - энтот унтер добрый, он редко когда затрещину даст, а "ты" кажному хорошему человеку говорят.
- Если мне говорят "ты", и я тоже могу ответить "ты" - тогда верно, а вот когда он "ты", а ему в ответ: "вашбродь" - это никуда не годится. Ну-ка, обратитесь к нему на "ты", попробуйте...
- Он по шеям отпробует, - ответил Пилипченко и как-то изумленно посмотрел на Дзержинского. - А верно, голова у тебя светлая, я чегой-то ни раз и не думал об этом. Нам положено "вы" говорить, а им "тыкать", ну и пущай себе шло б...
- А может, лучше не надо, чтобы "шло"? Может, лучше по-новому попробовать?
- Попробовать-та хоцца, а коль в Сибирь? Тогда как - ответь мне, начальник?
- Не начальник я. Товарищ я тебе, товарищ, а не начальник
- А как же без начальников можно? Без них разбегутся. У барантов-то, небось, тоже начальник есть, а у курей - пятух.
- Пятух, - беззлобно передразнил Дзержинский, прислушиваясь к протяжному треску цикад. - Когда мы победим, начальника тебе ставить не будут - сам выберешь из товарищей: кому веришь, кого знаешь честным, кто грамотней тебя и умней.
- И-и-и, - с внезапной злобинкой рассмеялся Пилипченко, - это, значится, рай опустится на землю?!
- Рай не опустится, а будет так, как говорю я.
- Не будет так никогда: власти без начальника нет. Не удяржишь, коли плетью по бокам не охаживать. Сам-то из господ будешь?
- Из дворян.
- Все дворяне худые, это от кровной вашей старости. Купец - тот молодой, у него две морды заместо одной, как у хорошей куры два яйца в желтке.
Подошли другие солдаты, стали чуть поодаль, оперлись ладонями на стволы, задумчиво и грустно слушали Пилипченко, разглядывая в то же время Дзержинского с настороженным, сторожким интересом.
- Ну а почему же я, дворянин, ушел из поместья? Зачем по тюрьмам скитаюсь, по чужим квартирам, а ты, который в покосившейся избе живешь, меня, словно врага, стережешь? Я ж ради тебя, ради вас вот, - Дзержинский кивнул на солдат, - ото всего отказался. Сам отказался, никто меня не заставлял.
- А может, вы блажной, - сказал один из солдат.
- Он на "ты" приглашает, - пояснил, не оборачиваясь, рядовой Пилипченко.
- Блажной - не верит, - задумчиво, без обиды, откликнулся Дзержинский, вера - это если знаешь и убежден в правоте дела.
- Завсегда были баре и господа, завсегда останутся, - сказал Пилипченко, грустно разглядывая лицо Дзержинского. - Так в Писании сказано, куды ж против слова попрешь? Чай, его не люди выдумали.
- Люди.
- Рази апостолы - люди?
- Конечно.
- Так у людей же крыльев не бывает?!
- Бывают, - сказал Дзержинский.
- Это я тебя понял, - сказал Пилипченко, - это ясно, куда ты клонишь... Мамаша-то жива?
- Умерла.
- Моя - тоже.
- Женат? - спросил Дзержинский.
- Увезли невесту в город, стала всякому женой. А у тебя есть жена?
- Умерла.
- И-и, бедолага... От чего ж?
- От чахотки.
- Тоже из господ?
- Из купцов.
- Я думал, купцы в бунт не ходят, только мы... - Пилипченко испугался слова "мы", обернулся на трех солдат; те по-прежнему разглядывали Дзержинского. - Это я не про вас - "мы", - поправился он, - мы трону служивые, слуги государевы.
- Не государевы вы слуги, а палачевы, - сказал Дзержинский. - Вдолбили вам в головы: "царь-батюшка, наш заступник, от всех ворогов защитит, от всех бед упасет"! А ты подумал, отчего живешь в России хуже, чем здесь, в Польше, крестьяне живут? Ты видал, как другие живут? Германцы, французы? Ты книжку хоть одну прочел? Ты только то повторяешь, что тебе унтер-дурак на голове тешет: "Мол, социалисты, православия враги, народности супостаты - горе тебе принесут и вражду". А ты веришь.
- Поди не поверь - он тебя зараз в тюрьму направит.
