– Ну, парень…
Был в самой красе рассвет, когда Драгана сменил Авид.
Отрада откинула полог шатра. Воздух снаружи, хоть и пах дымом множества костров, был всё же свежее спёртого воздуха шёлковой коробки, подогретого к тому же не слишком чистым углём жаровен.
Дядюшка Светозар сильно мёрз. Похоже, он простудился дорогой, изо всех сил это скрывал, мучался незаметно – но если быть рядом с ним, слышалось тяжёлое, с похрипыванием, дыхание, и доносился запах кислого пота, каким потеют температурящие люди.
Ночь они провели в разговоре, таком доверительном и чистом, что Отрада едва не созналась в своей грешной и безнадёжной (это становилось всё яснее и яснее) любви… её просто отвлекло что-то внешнее, а потом она потеряла решимость. Дядюшка был мягок и мудр, но по каким-то признакам Отрада уловила, что всё происходящее ему ненужно, что роль эту он играет по обязанности…
Монастырь, в котором он прожил две трети своей жизни, известен был как место сосредоточения знаний о земле. Известно там было даже о землях, лежащих за тридцать лет пути от Мелиоры. Ближними считались страны, до которых было двадцать тысяч вёрст. Континент, вмещающий Степь, Конкордию и ещё два десятка труднодостижимых стран, кажущийся таким огромным, простирался всего на двенадцать тысяч вёрст на запад и на жалких три-четыре тысячи – на юг и север. Западнее него, в океане, была россыпь островов, где жили невысокие светловолосые люди, признающие передвижение только по водам. К северу, отделённая от Мелиоры сравнительно узким проливом, лежала гористая и почти необитаемая страна – Земля Экзуперии. Южный океан, сливающийся с восточным, казался бескрайним, и судам требовалось более года, чтобы пересечь его, но зато по ту сторону начинался прекрасный зелёный материк, населённый темнокожими великанами, которым рослый мелиорец был едва по плечо; великаны жили в необычных и величественных городах и владели странной магией…
Кроме рассказов о чужих землях, ей показались интересными суждения дядюшки о взаимоотношениях Кузни и реального мира. Так, он считал, что обитатели Кузни в глубине сознания знают о том, что и сами они не вполне материальны, и мир их призрачен – и именно поэтому изобрели принцип обязательной чувственной перекрёстной проверки всех умственных построений; объекта, который невозможно потрогать руками, для них не существует. Но призрачными руками можно потрогать только призрачный объект – тем самым они загоняют себя в порочный круг, ежесекундно убеждая друг друга в том, что реально только призрачное и что всё прочее не заслуживает даже серьезного обсуждения. При этом они, дядюшка подчеркнул, знают, что есть что: отсюда их бесконечные терзания и поиски лучшего, запутанные и наивные мифы о рае и аде, понятие Бога, которого невозможно увидеть и постичь, бесконечные взаимоотрицаемые религии… размышлениями о своём невидимом Боге они пытаются заставить себя забыть то, что для них недоступно…
Велес был не прав, когда творил эту свою Кузню, говорил дядюшка, потому что призрачные люди остаются людьми, и к ним нельзя относиться иначе, чем к просто людям. Обрекать же их на вечное изгнание только потому, что им ни за что и никогда не преодолеть стены, разделяющей собственно мир и мир, существующий в воображении мира, – бесчеловечно, а значит, наказуемо. И, как иногда человек перестаёт различать сон и явь, мир может перестать различать явь плотную и явь призрачную… что, не исключено, давно уже происходит…
Да, подумала Отрада, там, где чудеса – это умение, почти ремесло, там, где общение с мёртвыми – повседневность, – там никак не додуматься до идеи Высшего существа, всемогущего и всеведущего. Но в этом-то и крылась не вполне для неё внятная ущербность здешнего миропонимания.
И вот Отрада стояла в проёме двери шатра, вдыхая дым догорающих и погасших костров. В низине стелился туман, редкий, как рыболовная сеть. Маленькие отсюда шатры, белые и синие вперемешку, проглядывали сквозь ячейки этой сети. Меж шатров бегали и суетились совсем уж крошечные фигурки…
Опасно смотреть на мир с высоты, подумалось ей.
Взрытая красная земля вдоль реки казалась подсохшей раной.
А дальше, теряясь в синей тени, отброшенной горами, курчавился мелкий лес, серела дорога, левее – сияли тронутые солнцем вершины холмов, безумная оранжево-зелёная смесь, а за ними стояло море, тёмное до фиолета, до цвета старого свинца – хотя небо над водой было высоким, пронзительным и чистым. Не могло море отойти после вчерашней ночной бури…
Тень впереди буквально вздрагивала от таящейся под нею силы. Будто единое существо напрягалось там и устраивалось, выбирая ямку или кочку, чтобы упереться надёжно лапами – и броситься вперёд.
Сюда, на Отраду.
Мелкие же фигурки внизу готовились ни много ни мало – умереть за неё.
Конкордия, Порфир
Злодеяние этой ночи потрясло Порфир, а чуть позже – и всю Конкордию. Мелиорские славы проникли в огромный приют, где жили и воспитывались сироты, и разрушили порохом возведённую там недавно башню для наблюдений за звёздами и лунами. В бою и пламени погибли почти две сотни воспитанников…
Чуть позже стали шептаться, что башня была не просто башня, а чародейская башня для удержания штормов и что было изощрённым коварством ставить её там, среди детей; что славы детей оберегали, а вот охранники-степняки напротив – просто прорубались сквозь толпы, надеясь спасти то, что они должны были охранить – и не охранили. И что вина во всём лежит на… и опасливо делали специфический знак пальцами.
Но, конечно, эта трагедия ещё не могла стать причиной мятежа.
Пока ещё не могла.
Будь это дети живых родителей… тогда – массовые похороны, речи, внезапный взлёт бесстрашия… Здесь – даже мало кто знал, куда делись тела. А тела увозили по окрестным селам, по монастырям, зарывали на маленьких кладбищах хуторов и поместий, пригрозив хозяевам плёткой. И начинало казаться, что всё пройдёт, что – растечётся…
Степь. Побережье
Далеко на севере, на безлюдном берегу, царь Авенезер, вынесенный в своём гробу на берег, медленно растянул восковые губы в усмешке и жестом велел собираться. Тут же упали шатры, скатались и повисли на шестах ковры, вьюки оседлали серых коней, люди в синем вскочили на гнедых. Гроб царя укрепили на носилках, закреплённых между двумя вороными меринами. Качнулось и поплыло назад небо…
Глава пятая
Мелиора. Долина Роз
С медлительностью каменного прилива армии обеих сторон стягивались к тонкой черте – речке Кипени. С каждой ночью всё больше и больше костров пылало и севернее её, и южнее. В горах схватывались отряды разведчиков, в море изредка показывались далёкие единичные паруса, маячили и исчезали. Иерон не спешил, понимая, что в этой битве верх одержит не столько искусство и манёвр, сколько выдержка и доблесть. И уж подавно не спешили Рогдай и Светозар…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
