— Но ведь этот тип ехал на вокзал рано утром, когда пассажиров мало, может, кто-то и запомнил его, — возразил майор, не дослушав. — Давайте следующих кондукторш, лейтенант.
Однако следующим оказался кондуктор — пожилой, седоусый, плохо выбритый, худой и весь какой-то выцветший. Щеки у него запали, а глаза за стеклышками очков в простой металлической оправе светились любопытством. Он вытянул шею из воротника темной заношенной рубашки, внимательно и без малейшего волнения осмотрел убитого. Вытер тыльной стороной ладони кончик покрасневшего носа и оглянулся на Бобренка.
— Так чего пан майор хочет? — спросил он вежливо, но не удержался и шмыгнул носом.
— Не ехал ли этот человек сегодня в вашем вагоне? Может, вчера или еще раньше? Вообще, может, где-то видели его?
Кондуктор слушал майора подобострастно, несколько раз кивнул, будто проникаясь серьезностью своей миссии, и Бобренок подумал, что, должно быть, наконец им повезло и сейчас получат хоть какую-нибудь информацию, но кондуктор решительно покачал головой и ответил твердо:
— Нет.
— Не видели?
— Никогда.
— А вы посмотрите еще раз.
— Зачем? Никогда не видел этого человека.
— Вот так категорично?
Кондуктор задумался, снова потянулся рукой к кончику носа, правда, не вытер и сказал уже не так решительно:
— Кто его знает, возможно, и встречались когда-то, но не припоминаю...
— Извините, что побеспокоили.
Кондуктор поправил сумку и ушел. На пороге задержался, обернулся, поправил очки и сказал, словно просил прощения:
— Вы на меня уж не сердитесь. Я бы с радостью, на что поделаешь! Не видел...
Щеглов засмеялся совсем по-детски.
— Ну что ты, батя, — сказал он душевно. — Нет — так и нет, спасибо, а то стал бы что-то придумывать, запутал бы нас...
Кондуктор выпрямился, будто эти слова лейтенанта сняли с его спины тяжелую ношу.
— Бывайте. — Он махнул рукой так, вроде пребывал в своей компании и отлучается лишь на короткое время.
— Еще один пустой номер, — пробурчал Щеглов.
Бобренок ничего не ответил: что попишешь, наверно, из их замысла ничего не выйдет, но не имеет права отступать, пока не опросит всех кондукторов.
Через несколько минут дежурный по вокзалу пропустил в комнату двух женщин. Первой вошла кондукторша в форменной тужурке, средних лет, крепкая, в косынке, завязанной на затылке.
Бобренок подумал: совсем по-комсомольски.
Женщина была обута в грубые мужские ботинки. Видно, она привыкла к ним и нисколько не стыдилась их вида, так как смело прошагала до середины комнаты и остановилась, осматриваясь.
Другая кондукторша, девушка лет восемнадцати-девятнадцати в ватнике и платке, из-под которого выбивалась прядь длинных каштановых волос, остановилась у порога, глядя смущенно и даже растерянно.
Бобренок понял, что инициатива тут принадлежит старшей женщине, и сказал, обращаясь главным образом к ней:
— Посмотрите на этого человека в углу на скамейке. Подойдите, не бойтесь, неужели не видели убитых? Война идет, уважаемая, к сожалению, еще стреляют, и пули иногда попадают в людей.
— Черт бы их побрал... — сердито отмахнулась кондукторша.
— Конечно, — согласился майор, — но что поделаешь? Посмотрите внимательно на этого лейтенанта, возможно, приходилось видеть...
Кондукторша, тяжело ступая ботинками, решительно прошла в угол и остановилась перед убитым, даже наклонилась к нему, потом отступила на шаг, будто так легче было рассмотреть. Снова подошла, видно, узнала, подумал Бобренок, он стал за спиной кондукторши и спросил нетерпеливо:
— Ну?
— Нет... — опустила глаза.
— Посмотрите как следует.
— Смотри, не смотри — нет.
Майор обернулся к девушке в платке, топтавшейся у порога.
— А вы?
Девушка вытянула шею, но, вероятно, ничего не видела — старшая кондукторша заслоняла убитого.
Майор коснулся ее локтя, легко отстранив.
— Гляньте, девушка, — попросил он, — подойдите сюда, ближе.
Кондукторша сделала лишь шаг и пугливо остановилась. Снова вытянула шею и даже поднялась на цыпочки. Грубый ватник распахнулся, и майор увидел, что девушка тоненькая и стройная, розовая мужская рубашка туго обтягивала ее фигуру. Девушка нервно дышала, грудь у нее подымалась, и шея с тонкой кожей, усеянной веснушками, покраснела.
Вдруг девушка как бы задохнулась, глотнула воздух и подняла руку, будто защищаясь.
— Не волнуйтесь, — подбодрил ее майор, — прошу вас, подойдите ближе и приглядитесь.
— Нет, — воскликнула она, — этого не может быть!..
Теперь настала очередь волноваться Бобренку. Он пристально посмотрел на девушку, подошел чуть ли не вплотную и заглянул в глаза.
— Вы узнали его? — спросил он.
Девушка взглянула на майора растерянно.
— Но ведь он... — начала она нерешительно. — Сегодня утром...
Бобренок взял девушку за руку. Крепко сжал и подвел ее к убитому.
— Вы знаете его?
— Да.
— Откуда?
Девушка уже пришла в себя. Высвободила у майора свою руку, поправила рубашку на груди. Вдруг лицо ее сморщилось — видно, все еще не могла поверить, что человек, лежащий на скамейке, мертв.
— Спокойно, — сказал майор властно. — Как вас зовут?
— Таней.
— Фамилия?
— Таня Зима.
— Сядьте сюда, Татьяна. — Майор поставил стул спинкой к убитому.
Когда девушка села, занял место напротив. Внезапно увидел, как сверлит их любопытными глазами старшая кондукторша.
— А вы идите, — махнул он рукой.
— Одна? Без Тани?
— Мы должны немного поговорить с ней.
— А как с билетами?
— Придется вам поработать за двоих.
— На два вагона?
— Не справитесь?
— Пассажиров много.
— И все же придется.
Разумеется, кондукторше интересно было побыть здесь. Она предвидела какую-то тайну и дрожала от нетерпения. Но Бобренок считал, что лучше поговорить с девушкой наедине. Велел:
— Передайте диспетчеру, что мы тут побеседуем с Татьяной Зима. Если не вы, пусть кто-то другой подменит ее.
Кондукторша хотела возразить, но Щеглов уже открыл дверь. Уходя, она оглянулась с сожалением на пороге.
Майор улыбнулся девушке, подбадривая. Спросил сочувственно:
— Испугалась?
— А как же, — кивнула девушка, — ведь только сегодня познакомились, и вот... — Она безнадежно махнула рукой.
— Что поделаешь, такова жизнь...
— Кто его? И за что?
— Это долгий разговор, Таня. И даже мы не все знаем.
— А я ничего не ведаю.
— Но ведь узнала же его!
