Но когда за поворотом дороги величественно, в могучей и вовсе не мрачной торжественности раскрывается исполинский гранитный амфитеатр, окруженный стеной стальных скал. И у их подножия, из тех же скал высеченный, безупречно простой гранитный дорический четырехугольник о двух тысячах шестистах окнах – сразу падает и забывается вся эстетическая шелуха случайных психологических обобщений. Эскориал действительно красив и правдив в своей идее и выполнении: крепость-монастырь, дворец-канцелярия большой, сильной католической колониальной империи XVI века, ее апогея и начала упадка. Сооружение, гармонически воплотившее в себе эпоху, дух повелителей, неисчислимый труд народа и великолепное в своей чистоте и благородстве искусство его мастеров.
Старый смотритель Эскориала неприятно изумлен внезапным посетителем. Он ворчит, подозрительно долго не находит ключей, но наконец примиряется, и вот мы с ним в пустом, заколдованном городе Эскориала, в геометрическом лабиринте дворов, сводчатых коридоров, серых гранитных галерей, потайных ходов и темных, потрескавшихся полотен. Конечно, фашистскому генералу было бы приятно прогуляться здесь на коротеньких ножках вместе с германским майором, хозяйски потыкать хлыстиком картины, приказать открыть ставни в низеньких комнатах Филиппа, тоже почувствовать себя чем-нибудь…
Спрашиваю, упали ли сюда бомбы. Не здесь. Они разорвались метров за сто отсюда, у служебных корпусов, обрамляющих самый монастырь; там теперь госпиталь. Тяжело ранили мальчика.
– Но если бы даже разорвались здесь, – смотритель пренебрежительно машет связкой ключей, – не смогут здесь напортить никак: эти стены и своды прочнее самих скал.
У старика явное неверие в силы и возможности германской военной промышленности. Как бы ему не пришлось потом давать развернутую критику своих ошибок…
В огромном соборе гулкая тишина. В глубине придела, в темном углу, на краю самой задней из общих скамей, – место Филиппа. Это демонстрация скромности короля-католика, который перед богом самый смиренный из грешников. Но не только это. Позади скамьи потайная дверь в стене и даже окошко канцелярского типа, – через него во время длинных церковных служб королю передавали военные сводки, бумаги для накладывания резолюций, Тут же, само собой, стояла и охрана.
Этот дух утилитарности, деловитости, укрытых под христианским смирением и добродетелью, властвует в Эскориале, как нигде в церковных зданиях. Правительственно-монархический комбинат был блестяще организован при самом своем сооружении и не нуждался почти ни в какой модернизации. Кельи монахов – это просторные и удобные апартаменты для жилья и работы, громадный кабинет, небольшая спальня, молельня и туалетная. При этом они сохраняют всю суровость эпохи инквизиции; каменный пол (с мягкими циновками на нем), железная жаровня (с вделанной в нее симменсовской электрической печкой), простой бронзовый колокольчик (рядом с автоматическим телефоном). На столах груды книг, новых журналов, текущей политической литературы на многих языках. Тихие эскориальские затворники, самые близкие к фашистским кругам, вели отсюда огромную пропагандистскую работу против республики, против Народного фронта. До них добрались и изгнали отсюда чуть ли не через месяц после начала мятежа. Несколько дюжин эскориальцев работают при бургосском штабе, и уж конечно, это они нажимают на скорейшее взятие монастыря Сан-Лоренсо.
Выложенная мрамором лестница ведет вниз, в хорошо укрытое от воздушных атак помещение – королевскую усыпальницу. Усыпальница многогранная; здесь стоят кругом в четыре этажа мраморные гробы с королями и королевами, от Карла V до Марии-Христины и Альфонса XII включительно. Двадцать три занято и снабжено надписями, двадцать четвертый свободен и без надписи.
Его приготовили для Альфонса XIII. Кандидат хотя в преклонном возрасте, но низложен и где-то за границей играет на бирже.
Я долго стою здесь, соображаю, что можно сделать, но ничего придумать не удается. Другого сюда тоже не положишь. Так и пропадает хороший мраморный гроб.
Снаружи ледяной ветер с гор клонит кусты к земле. Дружинники народной милиции пробуют греться у маленького костра. Они честно охраняют Эскориал. Охраняют памятник истории, музейный экспонат, каменную диковину далекой и страшной старины. Они знают, что враг хочет ворваться сюда, но вряд ли представляют себе всю степень его замысла. В XX столетии, в тридцать шестом году, выродившиеся последыши забытых мучителей Испании хотят вновь сделать Эскориал правящим центром и символом страны. Хотят бросить к его подножию скованный, окровавленный, изнемогающий в фашистских пытках народ.
…Сегодня, перевезенный в Мадрид, во французском госпитале умер Де ла Прэ.
14 декабря
Генералу Лукачу, видимо, не удастся теперь же сделать из своей бригады куколку и конфетку. С большим трудом ему удалось одиннадцатого декабря вырвать свои части в резерв, для отдыха и реорганизации. Одиннадцатая Инонациональная тоже была отпущена. Обе бригады непрерывно дрались больше месяца – с момента своего прихода в Мадрид. Бойцы не спали ни одной ночи под крышей. Они потеряли почти сорок процентов своего состава. Те, что уцелели, покрылись корой грязи; на пальцах мозоли от ружейных затворов. Обувь стопталась, обмундирование изодрано, лица заострились, губы запеклись.
Только три дня пробыли бригады в резерве, а завтра Одиннадцатую уже опять бросают в бой; следующая очередь, видимо, и за Двенадцатой. Противник предпринял новое серьезное наступление из района Брунете на деревню Боадилья дель Манте.
Сегодня мятежники сделали несколько танковых атак, поддержанных сильным артиллерийским огнем, но деревни взять им пока не удалось.
15 декабря
Упорный бой за Боадилья дель Монте. Головные батальоны Одиннадцатой бригады удерживают подступы к деревне. Положение все-таки очень тяжелое. Двенадцатая выступает ночью.
16 декабря
В три часа дня к Мадриду, после большого перерыва, опять прорвалась фашистская авиация – пять «Юнкерсов» в сопровождении двадцати трех истребителей. «Курносые» немного опоздали, «Юнкерсам» удалось сбросить бомбы. Разгорелся очень жаркий воздушный бой, республиканцы сбили почти над самым городом три «Хейнкеля». Бомбардировщикам и остальным истребителям пришлось спасаться бегством. Как жаль, что они успели сбросить бомбы.
Бомбардировка эта по своей военной бесполезности, по тупой жестокости, по выбору объекта – одна из самых подлых среди фашистских бомбардировок Мадрида. Около двадцати больших стокилограммовых бомб сброшено на рабочий квартал Тетуан, вблизи арены боя быков. Десятки домов, двухэтажных и трехэтажных, превращены в груды обломков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
