– К барьеру, вонючий мусор!
– Ну что, умеем мы надрать задницу, или умеем мы надрать задницу? – задыхаясь от счастья, выпалил декан.
– Во второй раз ты пропустил «не». К тому же я не уверен, что у компостной кучи вообще есть… – начал было главный философ, но тут волна всеобщего возбуждения накрыла его с головой.
– Теперь эта куча сотни раз подумает, прежде чем связываться с волшебниками. – Декана уже понесло. – О да, мы – самые хитрые, мы – самые крутые…
– Модо говорит, что всего было четыре кучи, – сказал казначей.
Все замолчали.
– Может быть, стоит взять посохи? – предложил декан.
Аркканцлер тронул носком башмака кусок взорвавшейся кучи.
– Мертвое оживает, – пробормотал он. – Мне это совсем не нравится. Что дальше? Статуи начнут разгуливать?
Волшебники посмотрели на статуи покойных аркканцлеров, стоявшие вдоль стен Главного зала. Однако здесь все статуи не поместились, поэтому в коридорах Университета их тоже хватало. Университет существовал многие тысячи лет, а аркканцлер, как правило, больше одиннадцати месяцев на своем посту не задерживался, так что статуй было предостаточно.
– Знаешь, лучше бы ты этого не говорил, – упрекнул профессор современного руносложения.
– Это всего лишь предположение, – возразил Чудакулли. – Пошли, посмотрим на оставшиеся кучи.
– Да! – взревел декан, охваченный приступом необузданной, нехарактерной для волшебника крутости. – Мы – крутые! Да! А мы крутые?
Аркканцлер удивленно поднял брови и посмотрел на других волшебников:
– Мы что, крутые!
– Э-э… Лично я себя чувствую крутым, но в меру, в меру… – ответил профессор современного руносложения.
– А я определенно очень крут, – похвастался казначей и добавил: – Это потому, что у меня нет башмаков. Попробуйте справиться с такой кучей без башмаков!
– Как все, так и я, – выразил свое мнение главный философ. – Скажут быть крутым, буду крутым.
Аркканцлер повернулся к декану.
– Похоже, – сказал он, – что мы все здесь крутые.
– Йо! – воскликнул декан.
– Йо что? – не понял Чудакулли.
– В этом случае не «йо что», а просто «йо», – пояснил из-за спины главный философ. – Это есть обычное уличное приветствие, а также утвердительная частица с компанейскими воинствующими оттенками и мужественно-солидарным подсмыслом. Очень распространена в Тенях.
– Что? Это что-то типа «вот здорово»?
– Ну, отчасти… – несколько неохотно подтвердил главный философ.
Чудакулли был приятно удивлен. Охота в Анк-Морпорке была совсем никакая. Он не подозревал, что можно так отлично проводить время в собственном Университете.
– Правильно! – воскликнул он. – Пойдем уроем эти кучи!
– Йо!
– Йо!
– Йо!
– Йо-йо!
Чудакулли вздохнул.
– Казначей!
– Да, аркканцлер?
– Ты хоть попытайся понять, ладно?
Над горами скапливались облака. Билл Двер ходил взад-вперед по полю, размахивая самой обычной крестьянской косой. Ту, что так долго точил, он на время спрятал в амбаре, чтобы случайно ветер не затупил. За Биллом шли нанятые госпожой Флитворт работники, которые вязали и укладывали снопы. Билл Двер уже понял, что больше одного работника на полный рабочий день госпожа Флитворт никогда не нанимает. Остальных она набирала по мере надобности, чтобы сэкономить пенсы.
– Никогда не видел, чтобы пшеницу убирали косой, – сказал один из помощников. – Это ведь всегда серпом делают.
Они прервались на обед и расположились у забора.
Раньше имен и лиц Билл Двер не запоминал – только если это касалось его прямой работы. Взять, к примеру, пшеницу, что росла по склону холма и состояла из отдельных колосьев. Каждый колос мог обладать множеством занятных индивидуальных особенностей, которые отличали его от других колосьев. Ну а с точки зрения жнеца, все колосья были… просто колосьями.
Однако теперь Билл стал замечать небольшие различия.
С ним работали Уильям Шпинат, Болтун Колесо и Герцог Задник. Насколько мог судить Билл Двер, все они были стариками, об этом явно говорили их обветренные морщинистые лица. В деревушке встречалась и молодежь, но в определенном возрасте, минуя промежуточную стадию, все парни и девушки вдруг превращались в стариков и старух. А потом такими старыми они были долго-долго. Госпожа Флитворт сказала как-то, что для того, чтобы наконец организовать здесь кладбище, пришлось сначала кинуть жребий. Того, кому не повезло, стукнули по голове лопатой и похоронили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Уильям Шпинат во время работы всегда пел и частенько переходил на какой-то носовой вой, который, видимо, означал, что песня народная. Болтун Колесо постоянно молчал, потому-то, как утверждал Шпинат, его и прозвали Болтуном. Эту логику Билл Двер так и не смог постичь, хотя другим она казалась очевидной. А Герцога так назвали его родители, придерживавшиеся присущих простолюдинам несколько упрощенных взглядов на классовую структуру общества. Его братьями были Сквайр, Граф и Король.
Сейчас все работники сидели рядышком с забором и всячески старались оттянуть момент возобновления работы. Время от времени раздавались булькающие звуки.
– Неплохое было лето, – сказал Шпинат. – И погода неплохая для уборки урожая.
– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, – заметил Герцог. – Вчера вечером я видел, как паук плел задом наперед паутину. Верная примета. Страшная буря будет.
– Никогда не мог понять, и откуда пауки-то об этом знают.
Болтун Колесо протянул Биллу Дверу большой глиняный кувшин, в котором что-то плескалось.
– ЧТО ЭТО?
– Яблочный сок, – пояснил Шпинат, и все засмеялись.
– А, – кивнул Билл Двер. – КРЕПКИЕ СПИРТНЫЕ НАПИТКИ ДАЮТ РАДИ ШУТКИ НИЧЕГО НЕ ПОДОЗРЕВАЮЩЕМУ НОВИЧКУ, ЧТОБЫ ПОВЕСЕЛИТЬСЯ, КОГДА ОН ОПЬЯНЕЕТ ПО СОБСТВЕННОЙ НЕВНИМАТЕЛЬНОСТИ.
– Да ни в жизнь! – воскликнул Шпинат. Билл Двер щедро глотнул из кувшина.
– А еще ласточки низко летают, – продолжал Герцог. – И куропатки ушли в леса. К тому же вокруг много больших улиток. И…
– Убей меня, не понимаю, как эти твари научились разбираться в метеорологии, – пожал плечами Затычка. – Быть может, это ты повсюду ходишь и говоришь им: «Слышь, ребята, сильная буря надвигается. Господин Паук, давай-ка, изобрази что-нибудь этакое».
Билл Двер сделал еще глоток.
– А КАК ЗОВУТ МЕСТНОГО КУЗНЕЦА? Затычка кивнул.
– Ты о Неде Кексе? Что-нибудь понадобилось у него? Учти, сейчас он шибко занят – урожай и всякое такое.
– ДА, У МЕНЯ ЕСТЬ ДЛЯ НЕГО КОЕ-КАКАЯ РАБОТА.
Билл Двер встал и направился к воротам.
– Билл?
Он остановился.
– ЧТО?
– Бренди, может, оставишь?
В кузнице было темно и душно, но у Билла Двера было хорошее зрение.
В замысловатой груде металла что-то ерзало. Это «что-то» оказалось нижней частью мужчины. Верхняя половина, периодически издавая ворчание, находилась внутри некоей странной машины.
Когда Билл Двер подошел ближе, из машины появилась рука.
– Так. Дай-ка мне крутовик на пять-восемь. Билл огляделся. Огромное количество самых разных инструментов валялось по всей кузнице.
– Быстрей, быстрей, – донесся голос из машины.
Билл Двер схватил наугад какой-то металлический предмет и сунул его в протянутую руку. Предмет скрылся внутри. Сначала что-то звякнуло, потом послышалось ворчание.
– Я же сказал крутовик, а не…
Раздался металлический звук, как будто что-то с чего-то сорвалось.
– Мой палец, – завопил кузнец, – палец, смотри, что ты наделал, я…
Донеслось гулкое «бумм».
– А-а-а! Это же моя голова. Вот видишь, это все ты виноват! Пружина храповика снова соскочила с цапфы, ты понял?
– НЕТ. ПРОШУ МЕНЯ ИЗВИНИТЬ.
Молчание.
– Это ты, молодой Эгберт?
– НЕТ, ЭТО Я, СТАРЫЙ, ДОБРЫЙ БИЛЛ ДВЕР.
Раздалась серия глухих и не очень ударов, верхняя часть человека постепенно начала выбираться из машины, и вскоре Билл Двер увидел перед собой молодого мужчину с черными курчавыми волосами, черным лицом, в черной рубашке и черном фартуке. Тот вытер лицо тряпкой, оставив ярко розовый след, и прищурился.
