Это не мы, дорогой читатель, это эротико-исторический писатель нашего времени Гуи Бретон. У нас же сложилось прямо противоположное мнение об этой златовласой испанке Евгении, жене Наполеона III. Начнем с брачной ночи! Ну как ей бедной проявить свой темперамент, если в приготовленном для новобрачных дворце Тюильри расположилась прежняя любовница Наполеона III мисс Говард? А новобрачные, только что из-под венца, вынуждены были в холодном неотопленном павильоне в срочном порядке походные кровати ставить? Вам бы такая фронтовая обстановка брачной ночи понравилась? Тем более что Евгения, влюбив до сумасшествия в себя императора, очень даже к хорошей брачной ночи приготавливалась. И когда она, стоя на балконе, приветствовала снизу гарцующего императора, который даже еще официальным ее женихом не был, и тот, восхищенный ее красотой, спросил: «Княжна, как до вас можно добраться?» Она недвузначно ответила: «Только через алтарь». И вот алтарь уже позади. Сейчас все свои накопленные любовные чувства вольются в одну великую нежность, в недостатке которой Евгению писатель Бретон обвиняет. Император тоже в нетерпении свой длинный мефистофельский усик покусывает, ужинать не желает, ему очень хочется в королевский альков поскорей с красавицей молодой женой. А тут входит адъютант и шепотом ему на ушко сообщает, что осечка, дескать, произошла. Мамзель Говард, бывшая дочь сапожника, а нынешняя шпионка английского королевства и горячая любовница императора-холостяка, теперь заняла дворец, оккупировала его и даже своих двух сыновей, от Наполеона III рожденных, туда поместила. А ведь все, кажется, император предусмотрел. И свою любовницу, прискакавшую к нему в Париж из Англии его тяжелую участь делить и облегчать, постарался своевременно обратно в Англию отправить, якобы с государственной миссией, а поскольку она, даром что дочь сапожника, проявляла огромный шпионский талант, даже талант бизнесмен-вумен, у нее в Лондоне парочка игорных домов процветает, то поручение любовника она приняла вполне серьезно. Быстренько собралась, и вот уже в шляпке под вуалькой и с маленьким саквояжем своего парохода в порту дожидается. Невзначай, так, от нечего делать открыла газету, а там ужас какой обман и коварство для ее сердца любовницы. Там смотрят на первой странице улыбающиеся Наполеон III и захудалая испанская княжна Евгения, а хроникер сообщает, что это бракосочетание. Она газетку в злости разорвала, билет на пароход тоже, повернулась на каблучках на все сто восемьдесят градусов и прямиком в Париж, и прямиком в королевский дворец. Здесь, поддерживаемая с двух сторон сыновьями, по широкой дворцовой лестнице поднимается в свои апартаменты, в которых раньше обитала, и успокаивает себя, что хорошо еще, что прискорбное известие ее на суше застало. Представляете себе, если бы на море? Не так-то легко Ла-Манш переплыть, и чемпионство в этой области имеет ничтожное количество человек, раз-два и обчелся. Еще бы волной ее бедную захлестнуло. Но сейчас ее захлестывает ярость, она вазы в своих апартаментах на пол бросает, а детишек в постели укладывает в императорском дворце. Что императору прикажете делать? При всем честном народе и многочисленной службе любовницу с воплями из дворца изгонять? Скандал на всю Европу! Пришлось уступить. Постелили молодоженам в неотапливаемом павильоне парка Саинт-Клоуд наскоро сооруженную супружескую постель. Брачная ночь, конечно, от этих неудобств неудачной получилась, а Евгению, видите ли, историки в холодности обвиняют!
Наполеон I, император Франции. Жозефина, жена Наполеона I.На другой день мисс Говард шлет императору письмо с резким требованием немедленного прибытия во дворец. И он, побитой собачкой, поплелся к мисс Говард. Любовница потребовала отступного: пятьсот тысяч франков золотом, поместье Bea Regard и звание маркизы. Император согласился, конечно, проклиная свою страсть, так дорого Франции обошедшуюся. Говард этого показалось мало. Она, уходя из дворца, на зеркальном столике такую вот записку императору оставила: «Сир, я ухожу. Охотно бы выполнила политическую миссию, но ваш поступок отбил у меня всякую охоту ее выполнять. Забираю с собой ваших сыновей»[130].
Пришлось императору наскоро стратегию в своих любовных делах менять. В самом деле, ну зачем он устроил бордель у жены под носом? Что ему, «маленьких домиков» не хватало? Каждый порядочный его подданный, достойный буржуа давным-давно обзавелся этим убежищем разврата. Их ведь, «маленьких домиков», сколько угодно под Парижем процветало. Бери в аренду любой. Каждый порядочный буржуа давным-давно эту мораль усвоил и ни за что проститутку к себе домой не приведет. В какие времена живете, господа хорошие?
Во времена буржуазии. А в эти времена семья — это очаг, это — свято. Это вам не век ренессанса или абсолютизма какого. Тогда, пожалуйста, сколько душе угодно. Тогда фаворитка царствовала во дворце открыто, затмевая королеву. А сейчас, во времена чопорной Виктории, все изменилось. Сейчас проститутку даже с черного хода принимать нельзя, чтобы дворцовый этикет и семейный очаг не нарушить. Ну, Наполеон III, конечно, это учел во время долгого отсутствия супруги. Его «маленькие домики» больше на глаза Евгении не попадались. И вот — ни маркизу де Пайве, ни Терезу Лашман он уже в Тюильри не тащил. Пусть на улице Бак обитают: у него там взят в аренду маленький особняк. И принимал он своих любовниц хотя в непритязательной, даже скромной и не роскошной обстановке, зато спокойно и вдали от ревнивого взора супруги.
Ну что может быть безопаснее «нелегального маленького домика», укрытого в тихом квартале города под сенью столетних лип? Ан нет, и тут настигали незадачливого императора ревнивые мужья его метресс. Убивать, правда, его не стремились, но вот поколотить да. Поколачивали, презренные, хоть не великого, но все же императора, как школяра провинившегося, нимало с его величием не считаясь. А все из-за этой, как ее там? Ага, Вирджинии Кастильон. Была она уж очень экстравагантная и вульгарная особа, но не без остроумия. Она всегда находила случай преподнести развратную остроту, прикрытую маской благолепия и пристойности. Имела, значит, очень острый язычок, и самые вульгарные непристойности из ее уст невинной розой вылетали. Ну прямо Монтеспан эпохи Людовика XIV. Так, когда один из придворных без всякой там задней мысли, подавая ей коробочку с конфетками монпансье, предложил: «Не желает ли графиня пососать?» — она, не мешкая, ответила: «Это смотря у кого».
Экстравагантность ее поражала придворных. Ошеломить неожиданным! Так, взяла и обила стены своих апартаментов во все черное, и белье носила только черное. И мебель купила черную, и спала на черной простыне и в объятьях черного мавра. Сначала белокурый император не удосужился на нее свое милостивое внимание обратить, как она ни старалась. Император еще побаивался вспышек ревности своей супруги Евгении, а Вирджиния Кастильон не отступила и уже завлекает императора в свои сети. Но не очень-то надеясь на эффективность любовного зелья, в отличие, скажем, от маркизы Монтеспан, любовницы Людовика XIV, решает сама делу любви помочь. Начинает нахально соблазнять короля, то бишь французского императора, немыслимыми костюмами. То римлянкой, то гречанкой оденется, да не просто так, как римлянки или гречанки, у нее римлянка не в сандалиях, а с босыми ногами, как Айседора Дункан выступает, а в каждый большой палец вдето по огромному кольцу. А разрез на платье, то есть тунике, такой, что прямо совестно нам его описывать. Словом, до пояса, до пояса, дорогой читатель, еще ничего, а ниже? А там, а там… Там панталонов нет, там все голо, а лобок драгоценными камнями усыпан. Мы, конечно, знаем такую моду у разных африканских ли, индийских ли племен, когда дамы украшали это место для пущего привлечения дикарей-мужчин. На островах Новой Британии женщины окрашивали лобковые волосы в ярко-красный цвет. Но нигде пословица «На вкус и цвет товарища нет» не выступает так правдиво, как в отношении лобковых волос. Одни их брили, другие отращивали и очень этим гордились. Генрих III, непоправимый гомосексуалист, считал высшим эстетическим вкусом, когда его любовники являлись к нему с наголо обритыми лобковыми волосами. Даже моду ввел такую, ее потом и женщины переняли. То же самое делали женщины Древнего Рима. Их ежедневная косметическая процедура состояла в выщипывании лобковых волос, что, конечно же, согласитесь, очень болезненная процедура. Тем дамам, которые боли выщипывания не выносили, разрешалось подпаливать их, и не наше дело, как они это делали. О технологии такого акта известный исследователь психопатолог Плосс не очень распространяется. Может, какая по неосторожности и обжигалась. Тунгусы длинные лобковые волосы считали вообще диким уродством и если муж после брачной ночи обнаружит такое безобразие у своей жены, он может спокойно отослать ее обратно к родителям, ибо только злой дух может развить в теле его жены такое уродство. Африканцы пышность лобковых волос считают признаком усиленного полового влечения и на отсутствие их у женщин смотрели как на верный признак бесплодности. Для императора Юстиниана наличие лобковых волос стало мерилом половой зрелости девушки, и он ни одной не разрешал выходить замуж без наличия этого волосяного покрова. Но особое внимание, дорогой читатель, этой части человеческого тела, оказывается, оказывается (за тавтологию извиняемся) на островах Южного моря. Там происходит искусная, на произведение искусства похожая, татуировка лобка.
