испытывал эстетическое удовольствие, просто глядя на нее. Наверное, ценители искусства, которые часами любуются статуями или картинами, испытывают похожее наслаждение.
– Ха. Вот это совсем не смешно! Как так? – Повилика зашла в ванную и обнаружила прозрачную стену. – Она с одной стороны прозрачная? Я видела что-то подобное во Франции, в одном баре… А! Нет с двух сторон! – девушка смеялась звонко и по-детски весело.
– Да, она обычная стеклянная. Совершенно обычное стекло – засмеялся Лекс.
– Но как-то же она закрывается? Или нет? – Повилика изучала косяки в ванной, рассматривала стены в поисках выключателя. Но никакого механизма, закрывающего стенку, не нашла.
– Нет, не закрывается, – смеялся Лекс. – Эту квартиру для одного человека проектировали. Я приобретал уже в готовом виде.
– Потрясающе! То есть в гордом одиночестве даже не пописать? Признавайся, ты специально! – она по-детски обиженно надула губы и легонько толкнула его локтем в живот. От одного ее прикосновения его пронзила молния. Единственным порывом сейчас было сгрести ее в охапку и крепко прижать к себе. С трудом, но он удержался.
– Я про нее забыл. Честно! Абсолютно честно забыл! – Лекс поднял руки, демонстрируя свою капитуляцию. – Я даже месяца не живу в этой квартире, только приехал в город. Сам-то еще не привык к ней, – отстраняя от нее руки подальше, он боролся с желанием ее обнять. – Иногда взгляну с унитаза и пугаюсь.
– Ну, уж точно все гости возмущаются! – Повилика прошла в ванную, включила воду и вымыла руки.
– Здесь еще не было гостей, – Лекс проследовал за ней. Повилика с сомнением на него посмотрела. Он протянул ей свою футболку.
– Я не буду подглядывать. Клянусь! – заверил он. – Я отвернусь! Мне будет трудно! Нестерпимо трудно, – он улыбался. От ее лукавой улыбки и недоверчивого взгляда по телу растекалось тепло. Ему действительно будет очень трудно. – Но я обещаю не поворачиваться и даже не косить взглядом.
– Я на сцене танцую более обнаженной, чем собираюсь оказаться в твоей ванной, – Повилика еще раз засмеялась и, вытолкнув его из ванной, закрыла дверь.
Лекс улыбнулся. Потом настроение вдруг испортилось. Его уколола мысль, что ее, Повилику, полуобнаженной видели другие мужчины. Это была ревность. Редкое чувство для него.
Боковым зрением он видел всполох снимаемого платья, ее плавные движения, она включила воду.
Лекс нажал на кнопку чайника и достал две чашки. Еда в его квартире не водилась. Он не ел дома.
Мужчина не слышал, как она выключила воду, не заметил, когда вышла. Высококачественные и дорогие материалы отделки, двери, петли и ручки, смесители сохраняли практически абсолютную тишину. Неслышно открывались и закрывались. Даже фен, которым она сушила платье, он не слышал. Она снова надела свое платье. Слегка влажное спереди.
– Это те убитые девушки? – Повилика опустилась на колени перед низким столиком, на котором лежала пачка фотографий из трех дел об убийстве. Большая часть из них сразу перекочевала на стенд в кабинете Егеря, но и дома у Лекса остались.
Лекс сначала метнулся отобрать фотографии, которые медленно перебирала Повилика. Даже не потому, что они из расследования и нужно соблюдать тайну следствия. Он хотел защитить ее от ужаса, которые они вселяли. Убийства извращенные и чудовищные. А Повилика такая нежная, такая тонкая, ему хотелось оберегать ее, огораживать от жестокости этого мира. Но она уже рассматривала фотографии. Ее лицо изменилось, голос слегка дрогнул, когда она произнесла:
– Очень красиво. Непостижимо жестоко и безумно красиво.
Лекс тоже опустился на пол и замер. Он растерялся. Не знал, что сделать. Не вырывать же у нее фотографии силой?
– Это твой друг? – она безошибочно выбрала из стопки фото Дикого. Лекс кивнул.
Она внимательно вглядывалась в его фото. В замершее навсегда, безмятежное, необыкновенно счастливое лицо. Фотография в ее руке задрожала. Лекс огорчился, восприняв это, как сочувствие ему. Меньше всего он хотел, чтобы она переживала из-за его бед, волновалась за него. Он ценил ее поддержку, но омрачать их отношения в самом начале не лучшая идея. Повилика держала в одной руке фото Дениса и ее лицо менялось. Черты обострились, стали жёстче. Она тяжело вздохнула и принялась перебирать фотографии девушек, внимательно рассматривала, особенно фото крупным планом. Фото ног. Когда Лекс протянул руку за фотографиями, Повилика, вдруг, резко поднялась. Будто очнулась от чего-то.
– Эти девушки экзотницы? Танцовщицы на шесте?
– Нет, то есть не знаю, – Лекс не ожидал подобного вопроса. – Одна балерина, другая… гимнастка… – Лекс пытался вспомнить, но голову занимали только мысли о Повилике. Что-то изменилось в ней резко, существенно, и он не понимал, что.
– Ноги зафиксированы, как в стрипе. – Она говорила, но до Лекса доходил только звук голоса, не смысл сказанных слов. Видя, что он не понимает, о чем она, девушка принялась объяснять. Протянула ему две фотографии, те, на которых были изображены крупным планом ноги Натальи Демидовой и Фаины Кабировой, плотно привязанные веревками. – Вот видишь, ступни не вытянуты, не флекс, не сапогом, не по-разному, случайно. У всех девушек ноги перевязаны, будто они на каблуках, на конкретных каблуках, высотой в десять сантиметров. Это высота профессиональной обуви для танцев, стрипов.
– Но они же там разные все, тройки и единички… – Лекс пытался вспомнить, что Повилика ему уже рассказывала про танцы и эту обувь.
– Высота платформы разная, в дюймах. И соответственно каблук тоже. А разница между каблуком и платформой всегда одна. Десять сантиметров. Танцовщица всегда стоит на каблуке десять сантиметров, остальное – платформа, – спокойно и терпеливо объясняла девушка.
Лекс поморщился. Он тяжело понимал то, о чем она говорит, но чувствовал, что Повилика уловила важную деталь.
– Надеюсь, это ты меня лишаешь разума, а не я тупой по жизни, – оправдываясь, пошутил он.
До Лекса дошло. Действительно, ведь даже шибарист сказал, и они все сразу заметили, что ноги девушек выбиваются по стилю из общей картины плетения. Просто перемотаны. И перемотаны одинаково. Вот и общая черта.
– Зачем ему танцовщицы?
– Ну, этого я не знаю, – Повилика печально улыбнулась. – Следователь здесь ты. Она покрутила в пальцах засохший зонтик сирени, вытащив его из-под фотографий. Тот самый, который Лекс захватил из квартиры Дикого.
Лекс пожал плечами.
Девушка легонько коснулась губами его губ, на Лекса пахнуло жасмином и еще каким-то свежим горьковатым цветком. Она провела рукой по щеке Лекса и пошла к двери. Того, что засохшая сирень перекочевала к ней в сумку, он не заметил.
– Ты куда? Подожди… – под конец вечера Лекс растерялся. В голове кружил целый хоровод мыслей. С расследования он перескакивал на Повилику, потом обратно, нужно еще Егерю позвонить. Мысли метались. Лекс нестерпимо тупил.
– У меня работа.
