— Душераздирающе, — посочувствовал гайифской беде Валме. — Куда ни глянь — варвары. Население волнуется и пугается, а когда натравленные злобным Талигом звери примутся кушать всерьез, взволнуется еще больше.
— Если новости о творящемся в Кипаре безобразии дойдут до набранных здесь солдат, — заметил Алва, глядя в окно на бесхвостый фонтан, — волноваться будут еще и они. А вместе с ними и наш старый друг Капрас.
— Вот только брожения среди новобранцев и дезертирства ему в Кагете и не хватает.
— Если чего-то где-то не хватает, — строго сказал Рокэ, — надо, чтобы оно там появилось. Разумеется, кроме тех случаев, когда оно появляться не должно. Ты у меня для особых поручений, так что вперед. Губернаторские черновики — здесь, столичные бумаги — в канцелярии, тебе их сейчас принесут. Обрати внимание на циркуляры и рескрипты Военной коллегии. У паонцев весьма своеобразный слог, но вообще они люди крайне неприятные, так и норовят обидеть губернаторов и маршалов.
— Ну тебя-то они не обидели.
— Я — маршал талигойский, мы с Коллегией который год в союзе. Против Гайифской империи. Что писать, я набросал, стиль и почерк за тобой, но к утру должно быть готово.
— Я воевал и устал.
— Ты развлекался, воевать будешь сейчас. В утешение можешь забрать шпалеры. В конце концов, мы мародеры или нет?
— Мародеры, — подтвердил Марсель, изучая образцы. — Самые что ни на есть мародерские... Кстати, козлы Бархи выучились лазать по деревьям за фруктами.
— Порода у них такая, — хохотнул Коннер, — что большой, что мелкий, все одно козел. Наши, если не наподдать, по яблоням скачут, а эти за грушаки взялись.
— Большому козлу — большое дерево. — Алва соскочил со стола и потянулся. — Доброй ночи, капитан.
— А ужин? — возопил Марсель вслед уходящим. — А постель с балдахином? А приличное общество?
— С тобой остается Лово, а спать тебе вряд ли придется.
— Мясо не сжарилось еще, — утешил с порога добрый Коннер. — Как доспеет, принесу.
— Ты же генерал, а не подавальщица!
— Так дело ж такое... Нельзя, чтоб тебя за работой видели. Если что, ты в городе девицу отхватил.
— Какую? — оживился Марсель, но откликнулся лишь повернувшийся в замке ключ. С той стороны, разумеется.
— Такого безобразия он даже в Фельпе себе не позволял, — наябедничал Марсель псу, — но мы ведь не хотим, чтобы враг узнал о нашем с тобой поручении?
— Вр-р-р-р-р, — согласился волкодав и улегся, вытянув лапы и водрузив на них голову. Марсель потрепал сообщника за обрубленными ушами и плюхнулся в губернаторское кресло.
Глава 5
Талиг. Найтон
Устричное море
400 год К.С. 9-й день Летних Волн
1
Письма пришли неожиданно, и Луиза удивилась. Сперва. Дочитав отцовское послание, женщина поняла, что мир не перевернулся и следует ждать эпистолы от маменьки, сладенькой-сладенькой, как дынное желе с сахарной пудрой. Иначе просто не может быть, ведь госпожу Арамона с дочерью вызывают ко двору регента. Мало того, бывшей свитской даме и бывшей фрейлине ее величества грозят почести, подарки и чуть ли не ордена! Разозлившаяся капитанша пробежала глазами наставления «господина графа», краткое, но очень любезное приглашение герцогини Георгии и еще более любезное уведомление губернатора о сроках прибытия эскорта. Больше всего интриговало четвертое письмо, но его Луиза оставила напоследок. Разбираться с тем, чего бывший унар Эрвин хочет от вдовы капитана Лаик, следовало, отдышавшись от родительской любви.
Госпожа Арамона погладила оказавшегося под рукой Маршала и не полезла в буфет лишь из-за примостившейся у окошка Селины. Дочка могла заподозрить, что матери нужна настойка — если не кошачьего корня, то рябиновая, а ржаные сухари родительница грызет лишь для отвода глаз. Знать, в чем дело, Сэль не могла — детскую привычку «заедать» злость Луиза победила, когда ждала Герарда, то есть думала, что победила...
— Нас желают видеть в Ноймаринен. — Капитанша поискала вышивку, чтобы занять руки, но корзинка за ненадобностью валялась в спальне. Пришлось браться за кота. — Что ты об этом думаешь?
— Это сделал... муж госпожи Аглаи?
— Нет, нас приглашает герцогиня Георгия. Господин граф рад, удивлен и дает советы. Тебе имя Литенкетте что-то говорит?
Молчание. Значит, говорит.
— Не хочешь, не рассказывай.
— Мама, ты только... Ее величество говорила Айри, что счастливой женщину может сделать граф Литенкетте, а не...
— Не герцог Алва, — закончила, не прекращая терзать кота, Луиза. Все было ясно: Катарина пыталась стащить двух дурех с небес на землю, пока сами не свалились. Не стащила.
— Она так мечтала увидеть Ноймаринен, — прошептала Селина. — Ее величество гостила в замке, когда... носила младшую дочь. Там водопад и над ним двойная радуга... всегда радуга...
— Хватит, Сэль, — пресекла чреватый обоюдными слезами разговор Луиза. — Давай лучше прочитаем.
«Сударыня! — писал способный осчастливить женщину граф. — Вас, без сомнения, удивит мое письмо, но в память о той, чье заточение Вы дважды разделили, я обязан сделать для Вас и Вашей дочери все, что в моих силах. Ее Величество Катарина, чьим другом я имел счастье быть, много рассказывала о Вас и юной герцогине Окделл, мучаясь тем, что отпустила своих самых верных и любимых подруг в обреченный Надор. Если б только она успела узнать, что Вы живы и в безопасности, если б только в роковой день рядом с ней оказались Вы, но судьба рассудила иначе.
Вернувшись в Старую Придду, я совершенно случайно узнал, что Вы и Ваша дочь сумели спастись. Все, что я могу, — это исполнить невысказанное пожелание Ее Величества и просить регента оценить Вашу верность по достоинству. Не сомневаюсь, что Ее Величество просила бы об этом, если бы умирала в сознании, зная, где Вы и что с Вами.
Примите мои уверения в преданности и готовности служить и поверьте, что это не пустые слова.
Искренне Ваш, Эрвин Литенкетте».
— Прочти. — Луиза протянула письмо смотрящей на нее во все глаза дочке. — Все очень просто.
Друг ее величества... Как же! Коту ясно, что граф был по уши влюблен, возможно, надеялся, возможно, не зря. Водопады с радугами вряд ли поминались просто так, вот про Эпинэ Катарина говорила правду, про Эпинэ, про Алву и, наверное, про «дорогих подруг». Знала б мертвая лисичка, с чего дуэнья полезла за ней в Багерлее... Но у дочки и Айрис верность была настоящей, вот и аукнулось.
— Мама... — Бумажный листок лег на льняную скатерть. Маршал сорвался с места и сиганул на стол — нюхать. — Мама, это неправильно! Мы живы, а Айри и ее величество... И все... Ну зачем так? За что?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
