— И чем мне поможет ваш шнурок?
— Мой, как вы выразились, шнурок — это повод покорности — ответил он. — Старые немертвые не доверяют никому, и меньше всего — своим наследникам. Именно поэтому они так долго живут. Тот, кто владеет поводом, всегда знает, что творится внутри вампира, из которого он вырезан.
Отлично. Вежливый интеллигентный кровосос принес мне в подарок кусок шкуры моей бывшей жены, чтобы я смог разобраться в ее нежной душе. Кажется, я уже говорил, что эта неделя у меня выдалась особенно богатой на предложения с подвохом. Подними труп — получи кучу денег. Подпиши бумажку — стань членом суперкоманды с суперправами. Возьми этот прекрасный волшебный шнурок — и будь уверен, что узнаешь, когда чудовище решит нанести тебе визит.
— Зачем вам это надо? — спросил я.
Ну не было у меня никаких идей насчет того, за каким хреном этот парень отдает мне вещь, которая пригодилась бы ему самому. Он собирался выиграть свою маленькую гражданскую войну и получить всю власть, которая раньше находилась в руках Рамоны Сангре, но почему-то решил подарить мне поводок для Вероники.
— Я и так знаю, что у нее внутри. — Он улыбнулся, на мгновение обнажив клыки. — А вы — нет. И, возможно, никогда не знали — и это ваша главная ошибка. У вас не получится опередить чудовище, если вы не понимаете его.
— Вы хотите, чтобы я ее убил?
— Я склонен полагать, что вам самому эта мысль уже не слишком противна, но — нет. — Уголки губ снова разъехались. Переговоры типа «выиграть-выиграть», вот как это в американском маркетинге называется. Только на самом деле эта схема никогда не работает. Для того чтобы кто-то получил прибыль, другой должен уступить. И уступает всегда не тот, кому больше всех надо, а тот, кто привык уступать. — Повод не гарантия защиты, не инструмент управления, а я — не добрая фея, которая принесла вам хрустальные башмачки, что бы вы могли отправиться на бал. Может быть, мне просто не выгодно, чтобы у Вероники появился слуга, с которым я рискую не справиться.
Это был хороший ход.
Слишком хороший для того, чтобы я на него купился. Это было, как если бы он признался, что боится меня. И я был бы дураком, если бы в это поверил.
— Мы не так ужасны, как вы считаете, — добавил Герман. — Возьмите повод. Я не думаю, что вам понравится то, что вы увидите, воспользовавшись им, но мне бы хотелось, чтобы вы это сделали. Наверное, это единственный для вас способ узнать одного из нас достаточно близко, чтобы понять некоторые важные вещи.
В ФБР есть отдел, который занимается анализом поведения преступников. Его сотрудники не выписывают штрафов, не допрашивают свидетелей и не сидят в засадах, вооруженные большими черными пистолетами, но за последние десять лет этот отдел сделал для повышения раскрываемости преступлений больше, чем все нью-йоркские детективы, вместе взятые.
Их задача — влезать в шкуру плохих парней. Разговаривать ими. Притворяться ими. Мыслить, как они. Не самая приятная работа, если вдуматься. Но если ты знаешь, почему тридцатилетний бывший бухгалтер покупает торговый фургон без окон и притворяется фотографом, чтобы заманивать в него девочек-подростков, ты можешь предсказать, что он будет делать дальше. И тогда, возможно, следующая жертва останется в живых и даже не узнает, что ей угрожала опасность.
Ради такого стоит покопаться в дерьме. Я протянул руку и принял подарок. Мне уже все это не нравилось. Единственное, чего я хотел, — это иметь к вампирам и вампирской политике как можно меньше отношения. Но это не достаточно веская причина, чтобы дать бывшей жене превратить меня в слюнявого живого зомби.
В конце концов, выбросить эту штуку я смогу и после того, как Рашид ее проверит.
— Вы не доверяете мне, — огорченно заметил Герман.
— А по-вашему, должен?
— Нет. Но могли бы, — сказал он. — Во всяком случае, вы не видели от меня никакого зла. Я искренне старался помочь вам
Он был прав. Неприятно было признавать это, но он действительно был прав.
— Даже не знаю, что сказать. — Я помолчал. — Может быть, потому, что вам это было выгодно?
— Не без этого. — Он кивнул. — Но у нас с вами в самом деле есть общие интересы и некоторое сходство во взглядах. Мне хотелось бы, чтобы вы понимали это, Кирилл Алексеевич. Я привык к этому городу, он мне нравится, и я намерен превратить его в место, где можно жить, а не только выживать, перегрызая друг другу глотки. Подумайте об этом.
Может быть. Не сейчас.
Приятно было бы поверить ему. Вот этот парень получает свою власть, и все наши проблемы волшебным образом исчезают, потому что мы все вместе над этим работаем. Москва — опасный город. Чистые скверы. Кладбища, на которых люди занимаются оплакиванием своих умерших близких, а не черной магией. Стройплощадки, на которых в нормальных условиях за деньги работают нормальные живые строители.
Никаких зомби в метро, на вокзалах и в пригородных электричках.
Отличная тема для рекламного буклета кампании «За сотрудничество с вампирами».
Проблема в том, что я знал о немертвых одну вещь, которая ставила крест на всех прекрасных сказках Германа. Вампир, который не творит зла, умрет с голоду. И никакая кровь ему не поможет.
— Я уже подумал, — надеюсь, в моем голосе было достаточно язвительности и не слишком много пафоса, — и работать ни на вас, ни с вами впредь не собираюсь. Не в моих правилах связываться с теми, у кого нет принципов.
— У меня они есть, — сказал он.
Мне очень хотелось спросить: «Тогда где вы их прячете?», но я промолчал. Думаю, с него бы сталось показать. И я сильно сомневаюсь, что мне бы это понравилось.
Я был почти уверен в том, что он не соврал. У него действительно были принципы, просто очень мало. Такие, как, например, «не пытайся убить прародителя своего, пока не станешь сильнее, чем он». Или «не ешь после шести». В его случае это, вероятно, звучало как «после шести утра», но смысл тот же.
— Я вас не тороплю. — Герман мягко улыбнулся и, не дожидаясь, пока я закрою дверь, скользнул к лифтовой площадке. Звука вызываемого лифта я так и не услышал. То ли ему нравилось бегать по лестницам, то ли он превратился в летучую мышь и воспользовался окном.
Мне это сейчас не очень интересно было.
Я включил компьютер и, пока он загружался, сварил себе кофе. По-хорошему, это следовало сделать в турке на плите, добавив в кофейный порошок имбиря, кардамона, корицы и гвоздики, но мне сейчас не до того было, чтобы гурманствовать. Достаточно было получить хорошую дозу кофеина, который не позволит мне свалиться раньше, чем я разберусь с проблемой. Современные капельные кофеварки с этой задачей вполне справляются, а большего и не надо. Во всяком случае, пока.
Мне повезло — вебдизайнер Никита, живущий неподалеку от города Натон на острове Самуи, был в скайпе, и я написал ему. Пару лет назад мне повезло отбить его у стаи гулей. Понятия не имею, чем он их так взбесил, но я застрелил троих прежде, чем до них дошло, что ужин отменяется. Он пробовал потом работать с нами, но после пары вылазок сломался, купил билет в Бангкок и, сдав квартиру в Жулебино, снял домик в спокойной тайской провинции.
Я видел этот домик на фотках. Он сделал из него крепость, хотя в условиях Самуи это совершенно не требовалось. Чем меньше людей вокруг тебя, тем ниже шанс нарваться на стайную нежить. В этом смысле Москва — идеальный питомник.
— Что ты делаешь? — спросила Анна-Люсия, настороженно следя за моими манипуляциями.
— Исправляю свою ошибку, — буркнул я. И услышал, как Марго порывисто вздохнула. Обернулся.
— Слушай, я хотел тебе сказать насчет того… — начал я.
— Ты не должен мне ничего объяснять, — прервала она меня. — Тебе лучше знать, как надо поступить.
Она сидела на моей кровати, уткнувшись взглядом в пол. Моя рубашка была ей великовата, но не так, чтобы очень. А старые джинсы, вылинявшие почти до белизны, вообще как будто на нее были шиты, только ремень затянуть пришлось. Я уже говорил — до Шварценеггера мне далеко. Иногда это плохо, но сейчас к лучшему, потому что женских шмоток у меня дома не водилось. Вещи Вероники я еще несколько лет назад на помойку отнес, а после этого ни у кого не было шанса забыть лифчик или юбку в моей квартире. Не тот у меня образ жизни, чтобы его с кем-то делить.
Мне стоило бы чаще об этом вспоминать. Нормальные люди не пытаются строить отношения в жерле вулкана, который в каждую минуту взорваться может. Есть правило, согласно которому собой рисковать — это еще куда ни шло, а вот подставлять под удар других людей я не имею права.
Может, у людей, работающих в офисе по восемь часов, а потом приходящих домой, чтобы посмотреть телевизор и выгулять собаку, скучная жизнь. Но каждый из них может выдать кусок этой жизни кому-то еще. Ходить с другим человеком в кино, ездить с ним на дачу, делать ремонт и кататься на велосипеде летом. Вдвоем. А если повезет, то и детей завести, водить их в зоопарк, детский сад, школу — не знаю, куда еще принято их таскать. И не бояться, что однажды ночью придет кто-то, кто убьет всех, кого ты любишь. Только затем, чтобы превратить твою жизнь в ад.
