Ван Хаутем испуганно вздрогнул.
— Что вы, что вы, мефрау, ничего подобного! А вы не можете описать внешность молодого человека, который помог вам на Калверстраат?
— Конечно! Одет элегантно. Я еще обратила внимание на его изящный галстук. Темно‑серый в узенькую белую полоску. Мужчины теперь носят странные галстуки. Тео, мой зять, в этом отношении не имеет никакого вкуса. Я всегда ему это говорю. Далее, внешность у него итальянского типа, если вы понимаете, что я имею в виду. Великолепные темные глаза и матово‑бледный цвет лица. Симпатичная улыбка. Может быть, австриец. Среди них иногда попадаются такие смуглые лица, если примешана итальянская кровь. Говорил он как воспитанный человек, тихим голосом.
Уже одного описания галстука комиссару было достаточно, чтобы убедиться, что мефрау Ван Эфердинген встретила шведа Фрюкберга; последующие приметы уничтожили всякие сомнения.
— Разве он не назвал фамилии человека, для которого предназначался пакет?
— Нет. Не забывайте, заключительная часть нашего разговора проходила в спешке. Только потом я спохватилась, что не спросила об этом. Но особой необходимости в имени не было. В таком солидном пансионе, где люди живут годами, достаточно назвать номер комнаты. Слуга сразу понял, для кого этот пакет.
Для вящей уверенности Ван Хаутем достал из портфеля конверт, который за эти сутки уже неоднократно помогал получить сведения о Фрюкберге. Там было несколько произвольно выбранных фотографий молодых людей, а среди них увеличенный отпечаток с микроснимка, сделанного фройляйн Мигль. Он разложил снимки на столе перед пожилой дамой и спросил, нет ли здесь ее внимательного знакомца.
— О, как интересно! — Она склонилась над фотографиями, время от времени отпуская то краткие, то пространные замечания о внешности оригиналов, но в конце концов без колебания указала на Фрюкберга. — Можно я оставлю ее у себя и покажу дочери и зятю?
Ван Хаутем развел руками: к сожалению, нельзя. С легкостью, выработанной многолетней практикой, он ушел от вопросов любопытной пожилой дамы, которой очень хотелось знать, зачем полиция поднимает столько шума вокруг совершенно безобидной дружеской услуги. Только когда горничная почтительно проводила его к выходу и закрыла дверь, комиссар облегченно вздохнул.
— Давай на набережную Принс‑Хендриккаде, Баренд. Гостиница «Гронинген», — сказал он, усаживаясь в свой уголок на заднем сиденье.
Версия преступления, как мозаика, складывается из отдельных кусочков. И сейчас он отметил про себя, что вновь найденные фрагментики и по цвету и по форме дополняют и обогащают незаконченную картину — все они легко укладывались в его гипотезу. Ван Хаутем шел по верному следу и мог хоть сейчас воспроизвести ход событий, предшествовавших передаче коробочки. Этот Фрюкберг все‑таки невероятно ловкий парень. Сумел так естественно познакомиться с совершенно незнакомой дамой и впутать ее в свои делишки — просто мастерский ход. Надо прекрасно разбираться в людях, чтобы на переполненной Калверстраат выбрать в толпе именно такого человека, который сочтет делом чести безукоризненно и точно выполнить данное ему поручение. После этого он уже без колебаний обеими руками ухватился за возможность избавиться от опасного товара, лежавшего у него в кармане.
Ну конечно, так оно и было! Фрюкберг хотел избавиться от пакета. В известном смысле шведу было безразлично, что случится с пакетом дальше, только бы он попал в чужие руки. Мефрау Ван Эфердинген подумала, конечно, что он сидит на совещании у президента Нидерландского банка, но можно голову дать на отсечение, что он не упускал ее из виду до тех пор, пока не удостоверился, что она собственноручно передала Басу коробочку в белой бумаге. Возможно, он даже разглядел в окно четвертого номера, как слуга спокойно положил коробочку на стол в комнате, которую готовили для Терборга. Фрюкберг хорошо знал и этот номер, и этот стол, и, может быть, поэтому, когда он не нашел в газетах сообщения, что у изумленного адвоката появились бриллианты на кругленькую сумму в сто тысяч гульденов, ему пришла в голову мысль: а не стоит ли рискнуть и попытаться вновь завладеть коробкой!
Фрюкберг мало общался с Терборгом и, возможно, был не очень высокого мнения о честности юриста. Разве он не мог предположить, что Терборг скроет свою удачу от других и решит сам воспользоваться подарком судьбы, столь неожиданно свалившимся ему в руки? Если так, то адвокат промолчит, снова аккуратно упакует коробочку и, будто в ней вовсе нет и не было целого состояния, бросит ее у себя в комнате. Затем он спокойно подождет, не явится ли кто‑нибудь за своим имуществом. Если этого не произойдет — а, принимая во внимание содержимое и необычный способ доставки пакета, будет неудивительно, если явно незаконный владелец уклонится от слишком большого риска, — то Терборг легко и просто сделается зажиточным человеком. Как защитник по уголовным делам, он легко найдет в преступном мире посредников для сбыта своей добычи. Да, в подобных обстоятельствах предприимчивый и проницательный человек вроде Фрюкберга наверняка постарается любыми способами вернуть себе ценный пакет. Он знал о существовании подвального люка, знал привычку Рулофса кутить по четвергам ночью где‑то на стороне. Для него сущий пустяк — нагрянуть к Терборгу и отнять у него коробку. Ограбление со взломом надо обставить так, чтобы от полиции на сей раз не укрылось, что Терборг прятал у себя кое‑что из сокровищ, так давно разыскиваемых французской полицией. Поэтому Фрюкберг первым делом взял в кухне молоток. По той же причине он нанес Терборгу удар по затылку, обеспечив вмешательство третьих лиц. Он знал, что в доме находится швейцарка‑детектив и что она будет одной из первых, кто поднимет тревогу и, может быть, даже введет в заблуждение официальную полицию.
— Гостиница «Гронинген», комиссар!
Машина остановилась, и слова шофера прервали размышления Ван Хаутема. Он взял портфель и вышел из машины. Если многолетний опыт его не обманывает, то очень скоро он разгадает все это дело до конца, стоит ему только опять забраться в свой уютный уголок в машине.
От подъезда одного из соседних домов отделилась тень и, засунув руки в карманы, лениво двинулась к комиссару. Ван Хаутем тотчас узнал, кто это, и понял, что инспектор Сандерс хочет ему что‑то сообщить, но не осмеливается заговорить первым. Подойдя поближе, комиссар спросил:
— Как дела, Сандерс?
— С тех пор как он вышел из ресторана, мы не упускали его из виду, комиссар. Он несколько раз пытался от нас отделаться, но, к счастью, мы были вдвоем. Своего помощника, Вромана, я потерял где‑то по дороге, зато все время висел на хвосте у француза. Четверть часа назад он вошел в гостиницу. Я знал, что в коридоре третьего этажа у восьмого номера дежурит Лангефелд, и через несколько минут поднялся туда. Оказалось, француз, насвистывая, прошел мимо Лангефелда к лестнице на чердак. Наверно, так и сидит там до сих пор, потому что из гостиницы он не выходил, а Лангефелд не подавал сигнала, что наш подопечный ушел с чердака.
— Молодец, Сандерс. Иди за мной, попробуем найти этого господина.
В нижнем этаже находилось кафе. Там, по‑видимому, было много посетителей, потому что изнутри доносился гул мужских голосов и звуки радио. В гостиницу вел темный коридор, одна дверь которого выходила в кафе. Ван Хаутем включил карманный фонарь и неслышно поднялся по убогой, запущенной лестнице без ковровой дорожки в коридор второго этажа, слабо освещенный одной‑единственной лампочкой. За ним, ступая так же осторожно, шел инспектор. На третьем этаже их встретил Лангефелд: он стоял, прислонясь к двери восьмого номера.
Стараясь не шуметь, Ван Хаутем шепотом спросил у Лангефелда:
— Он еще наверху?
Лангефелд молча кивнул. Дав знак Сандерсу следовать за ним, комиссар продолжил экскурсию. Несмотря на свою полноту, оба легко скользили по изношенной лестнице, во избежание скрипа осторожно пробуя ногой каждую ступеньку, прежде чем перенести на нее тяжесть всего тела. Наверху было темно и тихо. Но вот Ван Хаутем замер. Слева ему почудился слабый шорох. Яркий луч фонаря метнулся в том направлении. Человека, который там скрывался, не было видно, но занавеси у двери в чердачную каморку слегка колыхались. Может быть, по чердаку гулял сквозняк, а может быть, кто‑то норовил спрятаться, заметив приближение полиции.
Ван Хаутем молча, знаками приказал инспектору остановиться на верху лестницы. А сам на цыпочках, осторожно приблизился к отгороженному закутку и отдернул занавеску. Тот, кого они искали, сидел на краю убогой койки, скрестив ноги. Его темные глаза сверкали в ярком свете фонаря.
— Опоздали на самолет? — дружелюбно спросил Ван Хаутем у француза. — C'est dommage![44] Выходите, Миродель! Я хочу осмотреть комнату нашего общего друга Фрюкберга, и вам, как старому коллеге, вероятно, будет интересно присутствовать при обыске.
