В это время кто-то дернул дверь, пытаясь войти без стука, затем постучался; но оказалось, что осмотрительны! Гёфле, незаметно для Христиана, запер дверь изнутри. Христиан хотел отворить, но Гёфле остановил его.
— Станьте под лестницу, — сказал он, — и предоставьте действовать мне.
Христиан, весь во власти занимавших его дум, машинально повиновался, и Гёфле отпер дверь, но не впустил в комнату стоявшего на пороге Юхана.
— Опять вы? — резко и сурово сказал Гёфле. — Что вам нужно, господин Юхан?
— Простите, господин Гёфле; я хотел бы поговорить с Христианом Вальдо.
— Его здесь нет.
— Однако, как мне известно, он вернулся в Стольборг, господин Гёфле.
— Можете искать его где вам угодно, только не у меня. Я занят и прошу мне не мешать. Вот уже третий раз вы меня отрываете от занятий.
— Тысяча извинений, господин Гёфле; но коль скоро вы живете с ним в одном помещении, я счел возможным явиться сюда, дабы передать этому комедианту приказания господина барона.
— Приказания, приказания… Какие там еще приказания?
— Первое — подготовить театр к спектаклю, второе — явиться в новый замок ровно к восьми часам, как вчера, и третье — сыграть что-нибудь очень веселое.
— Вы повторяетесь, любезный. Вы мне уже сегодня это дважды говорили, в тех же выражениях… Но точно ли вы соображаете, что говорите? Разве барон не находится в очень тяжелом состоянии? И хорошо ли вам известно все, что происходит в новом замке, пока вы как тень бродите по старому?
— Я только что расстался с господином бароном, — ответил Юхан с обычной нагловато-смиренной улыбкой. — Господин барон отлично себя чувствует и сам послал меня сюда, почему я и вынужден досаждать вам, к величайшему моему сожалению. Впрочем, я должен добавить, что господин барон выразил живейшее желание побеседовать с почтеннейшим господином Гёфле, пока будут играть спектакль.
— Хорошо, я приду. Мое почтение.
И Гёфле захлопнул дверь перед носом Юхана, к великому разочарованию последнего.
— Зачем такие предосторожности? — спросил Христиан, выходя из тайника, откуда он слышал весь разговор.
— Затем, что здесь творятся какие-то непонятные мне дела, о которых я как раз и собирался вам рассказать, — ответил юрист. — В течение всего дня сей Юхан, отъявленный каналья, если судить по словам Стенсона, да и по собственной роже этого мерзавца, только и делал, что бродил по Стольборгу, а предмет его любопытства — не кто иной, как вы. Сперва он расспрашивал о вас Стенсона, который вас не знает и которому только сегодня стало известно — именно от Юхана, — что мы с вами живем здесь. Означенный Юхан вел затем долгую беседу с вашим слугой Пуффо в конюшне и с Ульфилом на кухне, в горде. Он бы и Нильса втянул в разговор, если бы я весь день не держал мальчишку при себе. По-моему, этот проныра допытывался чего-то даже от вашего осла!
— К счастью, мой славный Жан не из болтливых, — сказал Христиан. — Не знаю, отчего вас беспокоят попытки Этого лакея увидеть мое лицо: я привык к такому любопытству с тех пор, как стал носить маску; но теперь я решил раз и навсегда избавиться от этой ребяческой таинственности и не менее ребяческих преследований. Раз мне уж надо вернуться вечером в замок, я вернусь туда с открытым лицом.
— Нет, Христиан, не делайте этого, я вам запрещаю; будьте осторожны еще два-три дня! Здесь скрыта очень важная тайна, и я буду не я, если ее не раскрою; только надо, чтобы никто не увидел вашего лица. Вам даже Ульфу больше не следует попадаться на глаза. Я же с вами не расстанусь ни на одно мгновение, не спущу с вас глаз. Вам, несомненно, грозит какая-то опасность. В галереях Стольборга я заметил не только косые взгляды Юхана, но кое-что еще. Если не ошибаюсь, сегодня, когда стемнело, вокруг замка по льду прогуливался взад и вперед некий верзила, которому его хозяин барон присвоил фантастическое прозвище капитана Химеры. Вполне возможно, что наше вчерашнее представление запалило пороховую бочку. Барон вас в чем-то подозревает, и лучше всего будет, поверьте мне, если вы скажетесь больным и не пойдете в новый замок.
— Тут уж прошу меня извинить, господин Гёфле, но мне не страшна никакая затея барона. Если мне действительно посчастливилось и я не его сын, я готов смело выступить против него и не постесняюсь дать по рукам любому, кому вздумается хотя бы приподнять занавес моего театра, чтобы взглянуть на меня, пока мне все еще угодно хранить инкогнито. Не забудьте, я сегодня убил двух медведей, и это несколько возбудило меня. Ну-с, дорогой дядюшка, время идет, и у меня едва ли осталось два часа, чтобы подготовиться к спектаклю. Пойду поищу канву пьесы в моей библиотеке, сиречь в глубине ящика, а вы уж, будьте любезны, сыграйте со мной эту пьесу, какова бы она ни была.
— Христиан, сегодня у меня к этому не лежит душа. Сегодня я не «выдумщик», но адвокат до мозга костей, иначе говоря — исследователь реальных фактов. Ваш слуга Пуффо, на мой взгляд, не слишком пьян; он где-то поблизости, в горде. Так вот, сейчас я выйду и позову его сюда, чтобы он вам помог, если уж вы непременно хотите сегодня «выдумывать». Впрочем, это, быть может, не так плохо… Это вас займет и отвлечет от вас подозрения. Как вы думаете, Пуффо предан вам?
— Понятия не имею.
— Но он не сбежит, если кто-нибудь затеет о вами ссору? Он не трус?
— Право, не знаю; но не тревожьтесь, господин Гёфле. У меня при себе норвежский нож, которым меня снабдили перед охотой, и ручаюсь вам, что сумею защитить себя без посторонней помощи.
— Берегитесь внезапного подвоха. Это, на мой взгляд, единственное, что вам грозит. А мне уже на месте не сидится! С тех пор как вы сказали мне, что у даннемана в полной тайне воспитывался ребенок… и пальцы у него были согнуты, как у вас…
— Как знать! — сказал Христиан. — Быть может, мне все это приснилось, и теперь грезам пора рассеяться! Вот лежат на дне ящика бедные мои куклы, за которых я нынче буду говорить в последний или предпоследний раз, ибо во всех моих сегодняшних рассуждениях, господин Гёфле, это единственная реальная и здравая мысль. Я снимаю шутовской колпак и берусь за отбойный молоток рудокопа, за топор дровосека или кнут заезжего торговца. На все остальное мне наплевать! Не все ли мне равно, кто мой отец — милейший дух озера или злобный ярл! Я хочу стать порождением собственных трудов, и не стоит, право, ломать себе голову, чтобы прийти к такому простому и логичному выводу.
— Хорошо, Христиан, очень хорошо! — воскликнул Гёфле. — Мне по душе такие речи; но домыслы мои остаются при мне: я их храню, я в них копаюсь, я их питаю… а сейчас пойду и проверю их. Возможно, это вздор, — пускай! Я все равно хочу еще раз повидать Стенсона и вырвать у него тайну, которую он хранит; на сей раз я знаю, как взяться за дело. Я вернусь самое позднее через час, и мы вместе отправимся в замок. Я погляжу на барона, зайду к нему узнать, что ему от меня надобно. Он считает себя хитрецом; ничего, я его перехитрю. Итак,? смелей! До свидания, Христиан. Эй, Нильс, посвети мне! Да вот и почтеннейший Пуффо, если не ошибаюсь!
И впрямь, Гёфле, выходя, столкнулся в дверях с Пуффо.
— Слушай, ты! — обратился Христиан к своему слуге. — Как ты себя нынче чувствуешь, получше?
— Все в порядке, хозяин, — ответил ливорнец еще более грубым тоном, чем обычно.
— Тогда, любезный, берись за дело! Время терять нельзя. Сыграем мы «Безрассудный брак», ты эту пьесу знаешь назубок, и репетировать тебе не нужно.
— Не нужно, если вы туда не подсыпете чего-нибудь нового.
— За это поручиться не могу; но готовых реплик не трону, будь спокоен. Теперь ступай поскорее в новый замок с ослом и поклажей; собери подмостки, расставь декорации. Вот, я все уже подобрал. Возьми этот тюк; я же одену кукол и приду вскоре после тебя. У нас еще достанет времени, чтобы перечитать там канву пьесы, если возникнет надобность. Ты ведь знаешь, что проходит не менее четверти часа, пока эти великосветские зрители наконец рассядутся и замолчат.
Пуффо сделал несколько шагов к двери и остановился в нерешительности. Когда он, сам того не подозревая, был пленником Юхана в Стольборге, тот постарался в разговоре настроить его против хозяина, и сейчас Пуффо не терпелось затеять ссору; но ловкость и решительность Христиана были ему хорошо знакомы, и к тому же, возможно, в тайниках этой грубой и продажной души невольно теплилось дружеское чувство к хозяину. Наконец он расхрабрился:
— Это еще не все, господин Христиан, — сказал он. — А хотел бы знать, какой мошенник водил вчера с вами кукол вместо меня?
— Ага! — ответил Христиан. — Тебя это наконец стало беспокоить? А я было решил, что тебе и вовсе невдомек, состоялось вчера представление или нет.
— Состоялось, я знаю, и притом без меня!
— Ты уверен?
— Я, может, вчера и выпил лишнего, — сказал Пуффо, повысив голос, — это я признаю, но сегодня-то мне сказали правду, так что я теперь все знаю.
