– Очень приятно. Михайлов Петр Алексеевич – отвечая на рукопожатие, произнёс я.
– Пётр Алексеевич, собирайтесь, нам надо срочно ехать.
– А как же Оскар?
– Не беспокойтесь, господин Штайн сейчас будет беседовать с нашими техническими специалистами.
Я надел пиджак и вышел в коридор вслед за Нелюбиным.
Пожалуй, сегодня у меня был самый безумный день в моей жизни. В час ночи я вылетел из окрестностей Берлина сорок первого года, а в девять вечера шел на встречу с премьер-министром Российской Федерации две тысячи десятого года.
Премьер встал из-за стола и пошёл мне на встречу. Мы поздоровались, и он предложил мне присесть.
– Господин Михайлов, я хочу извиниться перед вами за то, что не смог принять вас сразу, но у нас возникла небольшая дискуссия о морально-этических принципах.
Он немного помолчал, а затем продолжил: – Почему Гейдрих настаивает, чтобы посредником на переговорах были именно вы?
– Мне кажется, он считает, что по моему поведению сможет определить, не обманываете ли вы его – ответил я: – он хочет иметь твёрдые гарантии жизни и безопасности. И считает, что только вы можете их обеспечить.
Премьер продолжил: – Наше условие это полная и безоговорочная капитуляция Германии с последующей денацификацией, и это обсуждению не подлежит.
– Господин премьер-министр, он согласен на полную капитуляцию.
– Пётр Алексеевич, я верю вам, но могу ли я верить Гейдриху?
Всю оставшуюся ночь я отвечал на вопросы экспертов. И только к утру, ошалевший от огромного количества выпитого кофе, я вернулся в свою комнату.
Сержант Александр Любцов. Вильнюс.
Сегодня я впервые в жизни поучаствовал в настоящем бою. И хотя внешне это весьма напоминало учения – тот же дым повсюду, тот же грохот, тот же мат комроты, привычная тяжесть АК в руках – кое-что серьезно отличалось.
Это было по-настоящему.
Черт, несмотря на то, что я в стоящей столбом пылище и этом жутком дыму и не видел-то толком никого, стреляя «куда-то туда», было страшно. Вот так вот – и в армии отслужил, и в хардбол играл уже лет пять, а все равно первый бой – он первый. То бишь руки трясутся, голову из укрытия не высунуть… но я справился.
В этот городок размером с Центральный район моего родного Волгограда мы влетели рано утром после многочасового марша. Влетели – и едва ли не нос к носу столкнулись с немчурой. Даже не знаю, кто был сильнее удивлен – мы или они. Ибо нам сказали, что наци здесь нет и нам как раз до их подхода надо успеть закрепиться. А те, походу, нас тоже как-то не ждали.
Результатом этого неожиданного знакомства стала пальба. И как все-таки хорошо, что впереди у нас была рота, в которую набрали парней с реальным опытом. Они быстро среагировали и угостили фашистов отличным блюдом из свинца и стали.
Для меня бой начался через несколько минут после этой первой стычки. Спешившись с «моего» бэтээра (вытащенный со склада БТР-70, оказавшийся, на удивление, в неплохом состоянии), я со своим отделением занял позицию в небольшом кирпичном домике, одной стеной выходящим на площадь, образованную пересечением трех улиц.
Я как раз поднимался на третий этаж, когда моих ушей достигли тарахтящие звуки немецких танков. Т-3, мать его за ногу. Думается мне, это урчание будет мне еще сниться.
– Леха, вали жестянки! – танк-то этот не фонтан, особенно в сравнении с нашими Т-90 или даже Т-62, но если вдарит своими пятьюдесятью «мэмэ» – мало не покажется.
Вслед за коробочками «панцеров» на площади показались и грузовики, из которых сноровисто выпрыгивали фигурки пехотинцев в серой форме.
– Ну, предки, постараемся вас не посрамить, – честно говоря, этот шепот вырвался сам собой, словно ушедшие уже в лучший мир деды и бабушки, все как один воевавшие против гитлеровцев много лет назад, грозно спросили: «Сдюжишь?»
Запихав гранату в подствольник, я с коротким напутствием (в виде не слишком-то и цензурного пожелания) отправил ее в сторону разбегающихся фашистов. Грузовик – к сожалению, уже почти пустой – рванул.
Самого взрыва я не видел – к моменту, когда ваш покорный слуга соизволил открыть огонь, один из немецких танков уже горел, а второй замер искореженной грудой железа. Кроме того, кто-то из соседнего отделения явно использовал «Шмель» – стекла вылетели капитально, чудом не зацепив меня осколками. Поэтому, моя граната исчезла в дыму и пыли, известив о попадании лишь грохотом взлетевшего на воздух грузовика.
После этого все слилось в какой-то калейдоскоп картинок. Вот я, прижимая к плечу АКМ, короткими очередями стреляю по противоположной стороне площади, ориентируясь по мелькающим в окнах силуэтам.
Вот я судорожно набиваю магазин после очередной атаки этих сволочей и молюсь, чтобы подмога уже, наконец, подошла.
Вот я и какой-то незнакомый солдат тащим раненого Витьку Соломахина – моего земляка, весельчака и остряка, протащившего на борт самолета фляжку с коньяком и раненного куда-то в грудь одним из расторопных ублюдков в «фельдграу». Черт, стоит опустить веки, как я начинаю видеть его залитое кровью лицо и слышать жуткий посвистывающий хрип. И глаза… выражение его глаз, молящих о помощи.
Потом мы оборонялись в каком-то парке, где я с остервенением садил опять же в дым из подобранного РПК, поддерживаемый грохочущим где-то сбоку АГС, не дающим нацистам прорвать эту маленькую «линию фронта».
Помню сгоревший БТР – мой БТР, прикрывший наш отход и из КПВТ срезавший три немецких танка, прежде чем его накрыли чем-то артиллерийским.
Помню вой самолетов, бомбящих кого-то на окраинах и помню вызванную этим надежду, что продержимся, что навешаем еще люлей ненавистным выродкам.
Помню жуткий вой падающих мин – привет от фашистских минометов. Помню, как в обороняемый дом – то ли третий, то ли четвертый уже (ибо фашистов оказалось не просто много – а охренительно много, и нас просто не хватало, а они все лезли и лезли, и лезли), влетела граната и наш взводный – которого, кстати, Иваном кличут – в невероятном прыжке подхватывает ее и швыряет обратно.
И последняя картинка. У меня кончились патроны, и я наклоняюсь за магазином убитого осколком снаряда бойца. В этот момент в дверь влетает оскаленный немец, с перекошенной каской и ненавистным «Маузером». И я, на каких-то рефлексах, бью его в голову прикладом. А потом еще раз. И еще. И еще. Остановил меня какой-то офицер, блин, не помню, как его зовут. Мужик из прибывшей нам на подмогу бригады, вынесшей немцев из городка к чертовой матери. И к тому моменту вместо головы у нациста была уже кровавая каша, месиво из крови, костей и мозгов. И эту картину я не смогу забыть никогда.
Долбанная война.
Алексей Кулагин, заместитель командира роты. Калининградская область.
Желая как можно скорее завершить бездарное убиение времени в госпитале, я с самого утра, вместе еще с несколькими такими же нетерпеливыми «ранбольными» осаждал заведующего отделением с требованием немедленной выписки. Тот свирепо отбивался, но еще до полудня некоторым из нас все же удалось добиться своего, и я оказался в числе этих счастливчиков. Кроме меня, еще двое выписанных оказались из нашего батальона. Среди них был башенный стрелок БТР, получивший ожоги в самой первой стычке под Мамоново, к счастью, не слишком серьезные, которые, конечно, еще не зажили, но ему удалось добиться разрешения делать перевязки в своем батальонном медпункте. Вторым был лейтенант, командир взвода из 1-й (можно сказать, насквозь «кадровой») роты, которого при штурме Мамоново слегка привалило обломками стены, и пока он пытался из-под них выбраться, надышался газа из перебитой газовой магистрали. По счастливой случайности, бойцы успели вытащить своего командира из-под завала буквально за минуту до того, как газ полыхнул. Помимо отравления газом, у него были многочисленные ушибы, но в целом он еще легко отделался.
Само собой, мы тут же скооперировались, и все вместе рванули в ППД нашего 7-го омсп, на улицу Емельянова. На Герцена, где стоял госпиталь, движение было довольно редкое, поэтому мы пробежали до улицы Тельмана, где и сумели поймать машину. Несмотря на войну, рубли были вполне себе в ходу, и даже цены подскочили еще не слишком заметно.
В расположении полка нас ждало разочарование – колонна машин ушла на юг, к месту дислокации 1-го мсб, еще с утра, а ради троих доходяг, как заявил дежурный офицер, никто транспорт специально гонять не будет. «И встали мы под стягом, и думаем – как быть…» (с)
Первая мысль была – снова поймать машину, заплатить, сколько скажет, и прорываться в родной батальон. Автобусы-то наверняка в Мамоново не ходят, а электрички, может быть, до какой-нибудь промежуточной станции и пускают, но даже до Мамоново – это вряд ли. А нам-то надо было еще дальше!
