176
Письмо к графу де Валезу (сардинскому министру иностранных дел) от 24 апреля/4 мая 1816 г. //Correspondance diplomatique. Vol. 2. P. 205.
177
«la batonocratie» (IX, 59).
178
Письмо к кавалеру де Росси (сардинскому государственному секретарю) от 22 июля/3 августа 1804 г., хранящееся в государственном архиве Турина, цит. по: Mandoul J, Joseph de Maistre et la politique de la maison de Savoie. Paris, 1899. P. 311.
179
IX, 58; ср. также: «Да будут тысячекратно благословенны государи, позволяющие нам хотя несколько призабыть военное искусство» (VII, 134); о правлении императоров-полководцев на закате Римской империи он отзывался как о «бесконечной чуме» (I, 511). На этот предмет см. работу Франсуа Вермаля «Notes sur Joseph de Maistre inconnu» (Chambéry, 1921), прежде всего гл. 3 («Жозеф де Местр против пьемонтского милитаризма», с. 47–61) и особенно с. 48–49. И все же он заявлял, что если бы государем был издан указ, провозглашающий военную диктатуру, то он, хотя и неохотно, смирился бы с этим.
180
Столь резкое противопоставление войны и милитаризма отозвалось в работе Прудона «Война и мир», причем стиль ее почти идентичен стилю де Местра. Возможно, Толстой, читавший сочинения де Местра, когда писал свой роман «Война и мир», сознательно или бессознательно заимствовал этот парадокс, играющий заметную роль в его бессмертном творении, не столько у Прудона, как полагает Б. М. Эйхенбаум, сколько у самого де Местра.
181
I, 7.
182
I, 18.
183
I, 118.
184
I, 426.
185
VIII, 294; ср. также: I, 266; I, 426; II, 339; VII, 540.
186
I, 426.
187
I, 107.
188
I, 9.
189
«Четыре главы о России», откуда взяты приводимые далее цитаты, представляют собой собрание брошенных вскользь мыслей де Местра, замечательных по глубине и пророческому пафосу, но ныне почти совершенно неизвестных.
190
VIII, 279 (ср.: II, 339).
191
VIII, 280 (ср.: II, 339).
192
К примеру, Вигель и Жихарев (см.: Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1928. Т. 1. С. 275; ср. также: Т. 2. С. 52; Жихарев С. П. Записки современника. М., 1934. Т.2. С. 112–113). В то же время Лев Толстой, несомненно читавший в ходе работы над «Войной и миром» сочинении самого де Местра и мемуары его современников, рисует иронический портрет графа. Выведенный под именем виконта де Мортемара, типичного французского аристократа-эмигранта, блистающего в петербургском салоне, он рассказывает глупый анекдот о Наполеоне, герцоге Энгиенском и актрисе мадемуазель Жорж в кружке модных дам на блистательном званом вечере. Позже он, отрекомендованный как «un homme de beaucoup de mérite» (человек с большими достоинствами. — фр.), появляется еще на одном вечере, где беседует с князем Василием Курагиным о Кутузове. Далее в романе де Местр упоминается под своим настоящим именем (см.: «Война и мир». Т.1, ч. 1, гл. 1, 3; Т. 3, ч. 2, гл. 6; Т. 4, ч. 3, гл. 19).
193
VIII, 288.
194
VIII, 284.
195
VIII, 28.5.
196
VIII, 288–289.
197
VIII, 291–292.
198
VIII, 300.
199
VIII, 344.
200
VIII, 354.
201
VIII, 357.
202
Из обращенных им наиболее известна г-жа Свечина, парижский салон которой в 1830-1840-е гг. стал центром католицизма ультрамонтанского толка. Но были и другие, лучше известные в петербургском обществе той поры особы, также входившие в узкий кружок де Местра. Среди них графиня Эдлинг (урожденная Стурдза, прославленная политическая интриганка и поборница освобождения греков), графиня Толстая, князья Александр и Михаил Голицыны, князь Гагарин, который впоследствии стал монахом-иезуитом, жил в Париже и оставил мемуары (именно его воспоминания и впечатления г-жи Свечиной лучше всего показывают, какое духовное влияние оказывал де Местр на петербургскую знать), и не в последнюю очередь красавица-адмиральша Чичагова, перешедшая в католичество в Риме, к немалому неудовольствию своего семейства. Чрезвычайно неприязненное описание взаимоотношений прекрасной Элен Безуховой с иезуитами в романе «Война и мир», возможно, основывается на деятельности этого кружка. Иллюминизм был широко распространен в российских придворных сферах — сам император, несомненно, обращался к нему под влиянием князя Голицына и, позднее, г-жи Крюденер. Де Местр, имевший в юности некоторые масонские связи, высоко ценил благочестивые сочинения Сен-Мартена. Он считал их автора своим союзником, своего рода попутчиком церкви (так многие католики в нашем столетии воспринимали Бергсона), сумевшим расплавить скалу материализма, оградить людей от протестантства, леденящего сердца, мостиком, перекинутым от бесплодной сухости кальвинизма к истинной церкви, «приучившим людей к догматам и духовным идеям» (VIII, 330) и трудившимся во имя единства христиан. Де Местр хорошо постиг атмосферу Петербурга и делал все возможное, чтобы возбудить симпатии к католичеству; особенные усилия он прилагал к тому, чтобы защитить иезуитов-французов (орден был распущен Папой, а его члены бежали от революции в Россию), и в самом деле преуспел, добившись позволения учредить в России иезуитский коллеж. Православная церковь следила за этой деятельностью со все возрастающим недоверием. Очень вероятно, что действия де Местра — и в качестве излишне ревностного сторонника иезуитов, глубокую преданность которым он пронес через всю жизнь, и в качестве ловца дворянских душ — стали причиной того, что Александр в 1817 г. со своей обычной непредсказуемостью, без видимого повода (по всей же вероятности, его убедили поступить так те, кто возглавлял Православную церковь) потребовал внезапного отзыва де Местра, чем поверг его в глубокое отчаяние. Он возвратился в Турин, заехав по дороге в Париж, и скончался четырьмя годами позже, занимая почетную и необременительную должность в Пьемонте; его шедевр, «Санкт-петербургские вечера», так и не увидел света при его жизни.
203
Э. Фаге полагает, что виной тому исключительно стремление де Местра спорить с любым мнением противной стороны, в данном случае с точкой зрения Кондильяка, Кондорсе или их приверженцев. Это вероятно: какое бы побуждение ни двигало де Местром, он шел в великолепное, блистательно продуманное контрнаступление.
204
Вечера. С. 184–188.
205
IX, 494.
206
Stephen James Fitzjames Sir. Horae Sabbaticae. third series. London, 1892. P. 254.
207
Вечера. С. 24–28.
208
I, 87.
209
I, 56.
210
I, 74.
211
Там же.
212
I,78.
213
1, 127.
214
Вечера. С. 447.
215
I, 68.
216
Stephen fames Fitzjames Sir. Ор. rit. P. 306.
217
I, 40.
218
Lescure [F.- A.] de. Le Comte Joseph de Maistre et sa famille 1753–1852// Études et portraits politiques et littéraires. Paris. 1892. P. 6.
219
Dessaint J. Le Centenaire deJoseph de Maistre // La Revue de Paris, 1921. 1 Juillet. P. 143.
220
О попытках представить де Местра провозвестником Рисорджименто в Италии см. работы Альбера Блана, подготовившего издание его дипломатической переписки (см. в сноске 17), и Ж. Мандуля (его труд мы уже цитировали выше), и более позднее исследование столь восприимчивого ученика, как Адольфо Омодео, — Un reazionario: Il conte J. de Maistre (Bari, 1939), который представляет де Местра как одного из либеральных итальянских патриотов, ставя его если не наравне с Мадзини, то, по крайней мере, в одном ряду с Росмини и Джоберти. Такой подход кажется безосновательным. Де Местр стоял на антигалликанских позициях и отстаивал светскую власть Папы; следовательно, его в крайнем случае можно сблизить с теми, кто ожидал, что Ватикан объединит Италию и завершит эпоху разделения созданием светских, зависящих от иностранных держав, блестящих государств или республик. В одном из своих сочинений он отмечал, что нет ничего более прискорбного для политически сознательных людей, чем обязанность покориться иностранному владычеству: нет народа, который охотно повиновался бы другому народу, а значит — хвала тем, кто освобождает народ. Но от этой в высшей степени плоской истины бесконечно далеко до возведения де Местра в ранг пророка Рисорджименто. Не связывая себя никакими патриотическими чувствами, он до конца своих дней оставался пламенным обожателем Франции, которой, по его словам, «принадлежала подлинная политическая власть в Европе» (I, 8), и стойко поддерживал ее королевскую династию: неаполитанский король Фердинанд II, в чьих жилах текла кровь этого великого дома, разумеется, значил бы для него куда больше, чем революционеры-идеалисты; он ненавидел и презирал либерализм и демократию, а революция была, с его точки зрения, безусловно наихудшей из всех роковых сил, способных ниспровергнусь устройство общества.
