за фотосъемку, что меня уже больше не расстраивает. Он не понимает, почему нас хотят фотографировать, и справедливо замечает, что мы не обезьяны.
Туристы продолжают спрашивать, где наша дочь, полагая, что Напираи, играющая с няней, является ее ребенком. Мне приходится объяснять всем, что этот ребенок наш. Мы смеемся над их предположениями о няне, пока мой муж не начинает замечать в этих предположениях недобрую закономерность. Я пытаюсь успокоить его: какая нам разница, что они думают? Тем не менее Лкетинга буквально пытает нечастных клиентов, спрашивая, почему они не узнают во мне мать Напираи. В результате некоторые покупатели с опаской покидают магазин. К няне он тоже относится с подозрением.
Моя сестра уже почти месяц как вернулась домой. Время от времени появляется Эди, чтобы узнать, нет ли от нее писем. Но Лкетинга смотрит на это сквозь свою диковинную призму. Будучи уверенным, что Эди приходит ко мне, он однажды застукивает нас с марихуаной. Он называет меня преступницей и угрожает сообщить обо всем в полицию.
Собственный муж хочет засадить меня в тюрьму! Можно подумать, что он забыл, каково там! В Кении законы о наркотиках очень строги. С большим трудом Эди удается отговорить его обращаться в полицию Укунды. Я в таком шоке, что не могу даже заплакать. В конце концов мне нужна марихуана, чтобы как-то выносить его! Но я должна пообещать, что больше никогда не буду курить, иначе он на меня донесет. Он не желает жить с женщиной, которая нарушает законы Кении. А вот мираа, напротив, разрешена.
Теперь муж обыскивает мои карманы и нюхает каждую сигарету, которую я выкуриваю. Дома он рассказывает обо мне Присцилле и всем, кто готов его слушать. Все, конечно, в шоке. Я чувствую себя одинокой и несчастной. Он сопровождает меня всякий раз, когда я иду в туалет. Мне даже больше не разрешено ходить в деревенский магазин. Моя свободная территория – наш магазин, а дома я в основном просто сижу на кровати. Единственное, что имеет для меня смысл, это мой ребенок. Напираи, кажется, чувствует, что мне плохо. Она остается со мной большую часть времени и бормочет: «Мама, мама» и еще какие-то неразборчивые слова. Присцилла к нам больше не заходит. Ей не нужны неприятности.
Я больше не получаю удовольствия от своей работы. Лкетинга всегда рядом, как тень. Он следит за каждым моим шагом, где бы я ни находилась – в магазине или в китайском баре. По десять раз на дню он перетряхивает мою сумку.
Сегодня к нам заходят швейцарские туристы. Я не хочу много с ними разговаривать и объясняю, что мне нездоровится. Муж появляется, когда швейцарка восхищается Напираи и, ничего не подозревая, замечает сходство ребенка с няней. Я снова объясняю, чей это на самом деле ребенок, а Лкетинга спрашивает: «Коринна, почему все уверены, что этот ребенок не твой?» Этой фразой он разрушает мою последнюю надежду и мое последнее уважение к нему.
Словно в трансе, не отвечая на остальные вопросы, я встаю и иду в китайский ресторан. Я прошу у хозяина разрешить мне позвонить. Связавшись с офисом Swissair в Найроби, я спрашиваю о ближайшем возможном рейсе в Цюрих для меня и моей полуторагодовалой дочки. Проходит некоторое время, и мне сообщают, что на рейс, который будет через четыре дня, еще есть свободные места. Я понимаю, что частные лица не могут бронировать места по телефону, но прошу женщину все-таки зарезервировать для меня места. Я могу забрать и оплатить билеты только за день до вылета. Но мне это очень важно, и я обязательно приеду. Мое сердце начинает биться сильнее, когда я слышу ее «хорошо».
Я медленно возвращаюсь в магазин и прямо говорю, что еду в Швейцарию на каникулы. Лкетинга сначала неуверенно смеется, затем говорит, что я могу поехать без Напираи, чтобы у него была уверенность, что я вернусь. Я устало отвечаю, что мой ребенок летит со мной. Я приеду снова, как всегда, но мне нужно немного отдохнуть от напряженной работы в магазине, потому что в декабре начнется туристический сезон и спрос на наши товары возрастет. Лкетинга не согласен и не хочет подписывать разрешение на выезд. Тем не менее через два дня я собираю вещи. Присцилле и Софии удается убедить Лкетингу. Все уверены, что я вернусь.
Побег
В последний день я оставляю в Кении все, что успела нажить. Муж беспокоится, чтобы я не забыла взять все необходимое для Напираи. Я отдаю ему все банковские карты, чтобы он не сомневался в моем возвращении. Кто так охотно отдаст кучу денег, машину и полностью оборудованный магазин?
Я вижу, что Лкетинга колеблется. Он сопровождает нас с Напираи в Момбасу. Нам уже нужно садиться в автобус до Найроби, а он еще ничего не подписал. В последний раз я прошу его об этом, говоря, что я в любом случае улечу. Я настолько опустошена, настолько оцепенела, что слез больше нет.
Водитель запускает двигатель. Лкетинга стоит рядом с нами в автобусе и просит кого-то из пассажиров перевести ему написанный мной на листе бумаги текст, который гласит, что мой муж Лкетинга Лепарморийо разрешает мне выехать из Кении в Швейцарию сроком на три недели вместе с нашей дочерью Напираи.
Водитель автобуса сигналит в третий раз. В качестве подписи Лкетинга чертит на бумаге свой знак и говорит: «Не знаю, увижу ли я тебя и Напираи еще раз!» Затем он выпрыгивает из автобуса, и мы уезжаем. Только сейчас у меня градом катятся слезы. Я смотрю в окно и прощаюсь со знакомыми пейзажами, проплывающими мимо.
Дорогой Лкетинга!
Надеюсь, ты простишь меня за то, что я должна сказать тебе сейчас. Я больше не вернусь в Кению.
С тех пор я много думала о нас. Более трех с половиной лет назад я так любила тебя, что была готова жить с тобой в Барсалое. Я подарила тебе дочь. Но я перестала испытывать любовь к тебе с того дня, как ты обвинил меня в том, что этот ребенок не твой. Думаю, ты это тоже заметил.
Я никогда не хотела никого другого и никогда не лгала тебе. Но за все эти годы ты так и не понял меня, может быть, еще и потому, что я mzungu. Наши миры очень разные, но я надеялась, что однажды они станут похожими.
Но теперь, когда мы упустили последний шанс, который был у нас в Момбасе, я вижу, что ты несчастен, и я, конечно, тоже. Мы еще молоды и не можем так дальше жить. Сейчас ты меня не поймешь, но через некоторое время
