– Да даже не в этом дело. Не только в этом, не только в производстве. И кое-что старое еще осталось, не все еще пропили. И новое кое-что вон уже есть. Мне нравится. Можем, когда хотим. Но мозги другие, вот в чем проблема.
– В смысле?
Сказано это было с большим чувством, и он заинтересовался. Все равно делать нечего, только ждать.
– В том смысле, что раньше мои отец с дядьками взяли и пошли всем цехом на войну. Под командованием заводского военрука. Потому, что «надо», и потому, что все идут. И потому, что отлично понимали: пришли к нам очередные гости не пирогами кормить. А сделать перегноем на своих полях. И многих сделали, да… Двое с похоронками да один «без вести» с одной нашей семьи, в том же рабочем батальоне. Дни были такие. Отец вот вернулся, хотя и стукнутый. Меня вон с братьями и сестрой сделал и до ручки на заводе пахал… И так у всех было, у всех, понимаешь? За «сорокопяткой» в сотне метров от тебя мог стоять Яков Джугашвили, а над головой драться в своих «МиГах» и «Яках» Василий Сталин, Степан да Владимир Микояны, Тимур Фрунзе и кто там еще? Младший Хрущев, забыл его имя… Рядом, понимаешь? Ты можешь себе представить, чтобы в соседней с тобой ячейке мерз тот министренок Иванов, который старушек на дороге давит, а потом ссыт ответить за это?
Капитан-лейтенант посмотрел. В соседней ячейке никого не было. Да и ячейки не было тоже, потому что они лежали под стеной сарая на лапнике и тряпках, накрывшись брезентом.
– Или остальные? Догадываешься, где эти сынки лежат?
Тут можно было даже не отвечать. Он догадывался. В джакузи, где-нибудь на Гоа или Бали. Куда никогда не попадут они сами.
– Во-во… Ту войну… Ее выиграли не Василий Сталин и даже не Иосиф Сталин, уж это я понимаю. Ее выиграли школьные военруки, которые прошли империалистическую и гражданскую и потом двадцать лет учили сопливых пацанов стрелять из винтовки, кидать учебную гранату и окапываться на местности. И ее выиграли те солдаты и матросы, которые бросались под вражеские танки с бутылками «КС» в руках… И на месте, сами, и отразившись в мозгах тех, кого еще только везли в теплушках к линии фронта. Но ты можешь себе представить сейчас современного «менеджера по продажам» в региональном представительстве «Сименс» или «продавца-консультанта» в сетевом гипермаркете… Или продавца в том же секонд-хенде, или кого угодно… Представить их бросающимися на «Абрамс» с гранатами в обеих руках?
– Тихо.
Надо отдать старику должное, он не переспросил и вообще тут же замолчал, как обрезало. Пошевелил замерзшими пальцами и положил их на рукоятку перезаряжания. Антон даже прикрыл глаза, весь уйдя в слух. «Клац-клац».
– Свой. Тихо.
Курсанты подбежали вдвоем: сначала Сивый, потом Иванов. Рожи красные и обветренные, губы треснувшие и с кровяными вертикальными стрелками.
– Товарищ кап-лейтенант… Товарищ майор… Он вернулся, зовет.
– Один пришел?
– Да, один. Мы издалека его…
– Нормальный?
– Сейчас почти нормальный. Надолго ли, не знаю. Но пока можно.
Выбравшись из-под брезента, они аккуратно положили его на нагретое место, чуть забросали кромку снегом и цепочкой попрыгали через двор. Уже вчетвером, а не втроем. Уже с оружием и боеприпасами, а не с голыми руками. Уже обстрелянные, уже попробовавшие вкус мести. Заплатившие за это гибелью многих десятков и даже сотен друзей, не успевших, не имевших никакой возможности сделать хоть что-то – и усвоившие урок до самых кишок. То, что у них не было тяжелого вооружения, налаженной системы снабжения боеприпасами и хотя бы просто питанием, полевой почты, полевой бани, поддержки бронетехники, авиации и хотя бы просто связи… Это имело, разумеется, огромное значение. Но, как оказалось, вовсе не решающее. Потому что мозги у них были ориентированы правильно. А не как у тех, кто продавал нашу страну чужакам и самому себе столько лет подряд. Так совпало.
– Сюда.
Он сам знал, что сюда. Именно здесь им удалось впервые за черт знает какое время поесть горячего и целиком вымыться хотя бы холодной водой.
– Заходьте, заходьте, быстрее же!
– Здрасьте.
– Здрасьте, ага-ага. Проходьте.
Хозяин дома не был украинцем, или татарином, или манси, чтобы так говорить. Он просто был ненормальным. Сложно было заключить, всегда он таким был или нет. Может быть, и нет. И даже, скорее всего, нет. Его дом был слишком ухожен. В доме чувствовалась женская рука, но женщин не было: ни матери, ни жены. Возможно, именно их мужчина уходил искать на почти целый день – каждый из дней, сколько они его знали. Причем как в сумерках своего разума, так и в светлые часы.
Зато в доме было работающее радио: старый VEF12, берущий УКВ. И пусть не электричество, зато еще не севшие батареи к нему. И были остатки консервов и круп, которыми сумасшедший с ними делился. Сначала Антон был против, чтобы пользоваться этой возможностью – такой она выглядела некрасивой. Судьба этого человека в ближайшие недели была ему совершенно ясна. Но выбора не было. Информация была нужна им даже больше, чем продукты и антисептики. А что вы думаете? Если взрослый человек не моется неделю, но все это время то лежит на мерзлых досках или прямо на земле, а то бегает, как угорелый, что будет с его кожей? Пара фурункулов на любом интересном месте снижает мобильность бойца вдвое. А это смерть. Сопревшие ноги – тот же результат. Марганцовка и слабый раствор йода в такой ситуации незаменимы. А их в аптеке сейчас не купишь. Потому что те не работают, как не работает вообще ничего. Печь – от дров. Дрова – в лесу. Радиоприемник – пока от батареек.
– Ребят… А, ребят? Вы же флот?
– Да. Все флот, верно.
– Ну, тогда я не знаю…
Антон вздохнул: с сумасшедшим было тяжело. И совершенно точно придется оставить его позади. Забрав что можно полезного. Фактически отобрав у больного человека. В фильмах и книгах про героических партизан прошлого и будущего такого не говорили… И не рассматривали такую ситуацию. Или другую, когда человек предает их просто не думая. Даже полчаса здесь – это риск.
– Там про генералов говорили… Вам все равно, наверное.
– Что говорили?
У старого человека получалось общаться с больным лучше, чем у него. Мягче. Антон не верил, что ему 60 лет. Наверняка сильно ближе к 70. Довольно здоров и крепок – другой не потаскал бы пулемет с боеприпасами, – но на вид старый. Или ему так кажется?
– Генерал такой-то сдался, генерал сякой-то тоже сдался… Вот такое вот говорили… И что Вязьму и Гагарин взяли уже.
– Чего? Гагарин?
Антон посмотрел на курсанта Сивого с неодобрением. Криков больной мужчина пугался даже в «светлом» состоянии. Мог убежать в свою закрытость, где ему было спокойно и безопасно, – и да бог бы с ним, – но он мог и начать кричать и биться. И ничем его тогда не успокоишь, кроме подушки на лице. Он старался об этом не думать.
– Гагарин же… Это же вроде Московская область уже?
– Не, не может быть, – неуверенно протянул второй из курсантов. – Это какой-то другой Гагарин, точно. Их наверняка штук пять по стране: один тут, другой там, третий на Дальнем Востоке вообще. Так?
– Не знаю. Может, и так. А про генералов что?
– Что?
– Что про генералов?
– Тихо… Вот вам про генералов…
Пока они разговаривали, тот же Сивый уже настроил приемник на нужную волну. Хороший дикторский голос, русский язык. Что за станция, было непонятно: за первые несколько минут ее ни разу не назвали. Но волны были средние, так что, может, и свои.
– …Своевременно принятое генерал-майором Апрелевым решение о прекращении дальнейшего бесполезного сопротивления и сдаче позволило предотвратить дальнейшее кровопролитие… которое в городских условиях гарантированно означало массовые жертвы среди мирного населения… В настоящее время командующий юго-восточным сектором обороны генерал-майор Апрелин и несколько старших офицеров его штаба ведут переговоры с вышестоящим командованием, пытаясь убедить…
– Да в жопу! Сука!
– Правительство России призывает…
– Сивый!
Курсант обернулся от стола, бледный, дрожащий от ярости. Таким капитан-лейтенант его не видел еще ни разу, даже в самые плохие минуты, и это его заставило насторожиться.
– Вы заметили, фамилию два раза по-разному назвали?
– Да ну?
– Апрелев и Апрелин. Вы знаете такого?
Антон отрицательно покачал головой. Он и не знал и не заметил детали, на которую указал парень. Но та не могла быть важной по сравнению со сказанным. Сдавшийся генерал… Ну, наверняка у этого есть очень значимые причины, чтобы сдаться. Для спасения жизней мирного населения, становящегося заложником в будущем сражении. Скажем, довели до него: или сдаешься, или накрываем залпом РСЗО[23] все в вперемешку – и тебя, и жителей. А то и про своих срочников подумал: оценил шансы на успех сопротивления в этом конкретном месте и в этот конкретный момент. А могли и купить, как с успехом делали в Ираке и Ливии. Но, в конце концов, сколько генералов попало в плен в Отечественную, и что? Все равно закончилось чем закончилось. По-разному могло быть и теперь. В это хотелось верить. Но плохо получалось. Нам слишком долго вколачивали в головы, что оказывать сопротивление насильнику и грабителю незаконно, потому что… А черт его знает почему. Просто нельзя. Нужно дать ему возможность изнасиловать, ограбить и даже убить себя и своих родных. А вот потом можно звонить 02, это можно. Вот тогда, потом, его будут по закону ловить и, может быть, даже поймают. Вот это будет по закону… И как ни странно, десятилетия работы «государственной машины подавления» своего народа повлияли даже на военных. Даже на генералов.
