сюрприз, поэтому ничего не говорите ему, если можно.
– Конечно не скажу, миссис Кортни.
– Я пытаюсь разработать новую цветовую гамму и, вероятно, еще буду здесь после пяти. Если вы закончили работу, можете уйти пораньше. Я буду отвечать на телефонные звонки.
– Ох, я чувствую себя такой виноватой, – неискренне возразила Триша.
– Ступайте! – решительно приказала Тара. – Я буду держать оборону. Наслаждайтесь свиданием. Надеюсь, вечер пройдет хорошо.
– Вы очень добры, миссис Кортни.
– Стивен, занесите образцы и положите на диван, – приказала Тара, не глядя на Мозеса и задержалась, ожидая, пока Триша торопливо уберет со стола и направится к выходу.
– Хороших вам выходных, миссис Кортни, и спасибо за все.
Тара заперла за ней дверь и торопливо прошла в кабинет.
– Нам повезло, – прошептала она.
– Надо дать ей время уйти, – сказал Мозес, и они сели на диван.
Тара нервничала и выглядела несчастной, но долго молчала, прежде чем выпалить:
– Мозес… Отец… и Шаса.
– Да? – спросил он, но его голос звучал мрачно, и она замялась, нервно ломая пальцы.
– Да? – настойчиво переспросил он.
– Нет… ты прав, – вздохнула она. – Это нужно сделать. Я должна быть сильной.
Она встала.
– Поцелуй меня, Мозес, пожалуйста, – прошептала она, потом вырвалась из его объятий. – Удачи, – негромко сказала она.
Она заперла наружную дверь кабинета и спустилась по лестнице в главный вестибюль, но на полпути вниз ее неожиданно охватило сознание обреченности, такое сильное, что кровь отлила у нее от сердца, а на лбу и верхней губе проступил ледяной пот. На мгновение закружилась голова, и Таре пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть. Потом она заставила себя продолжить спуск и пересекла вестибюль.
Служитель посмотрел на нее странно. Она не остановилась. Он вышел из будки и пошел ей наперерез. Ее охватила паника, захотелось повернуть, побежать назад, предупредить Мозеса, что они раскрыты.
– Миссис Кортни.
Служитель остановился перед ней, перегородив проход.
– В чем дело? – спросила она, пытаясь придумать правдоподобный ответ на его вопросы.
– Я сделал небольшую ставку на исход сегодняшнего матча по поло. Не знаете, как он проходит?
Она смотрела на него, не понимая. В первое мгновение Тара едва сдержалась, чтобы не выпалить: «Поло? Какое поло?», потом спохватилась и ценой огромного усилия воли, сосредоточившись, еще минуту болтала с этим человеком, прежде чем уйти. На стоянке она уже не могла справиться с паникой, бегом кинулась к «шевроле» и села за руль, тяжело дыша.
* * *
Услышав, как в замке повернулся ключ, Мозес вернулся в кабинет Шасы и задернул шторы.
Потом он подошел к книжным полкам и принялся изучать корешки. Он до последнего мгновения не будет распаковывать сундук. Триша может вернуться за чем-то забытым, парламентская охрана может проверить кабинеты. Даже Шаса может явиться сюда утром в субботу. Хотя Тара заверила его, что Шаса весь уик-энд будет занят с гостями в Вельтевредене, Мозес не хотел рисковать. Он ничего не тронет в кабинете, пока это не будет абсолютно необходимо.
Он улыбнулся, увидев на полке «Историю Англии» Маколея. Дорогое издание в кожаном переплете, оно вызвало яркие воспоминания о той поре, когда они с человеком, которого он собирался убить, были друзьями – далекую пору, когда еще была надежда.
Он прошел вдоль полок, пока не добрался до секции, где Шаса держал авторов, с которыми, очевидно, не соглашался. Работы очень разные: от «Майн кампф» до Карла Маркса, а посередине многочисленные книги социалистов. Мозес выбрал том избранных трудов Ленина и отнес на стол. Он читал, уверенный, что любой неожиданный посетитель даст ему довольно времени, чтобы добраться до убежища за шторами.
Он читал до самого вечера. В комнате стало темно; тогда он достал из пакета, который принес из «шевроле», одеяло и лег на диван.
В субботу он проснулся рано, когда на карнизе за окном заворковали голуби, и вышел через потайную дверь. Воспользовался туалетом в конце коридора, зная, что предстоит долгий день, и почувствовал циничное удовольствие, распахивая дверь с надписью «Только для белых».
Хотя по субботам парламент не заседает, главный вход откроют, и какая-то деятельность в здании все равно будет происходить: уборщики, чиновники. Может, министры воспользуются своими кабинетами. Он ничего не может делать до воскресенья, когда кальвинистские заповеди запрещают любую работу или необязательную деятельность вне стен церкви. День он снова провел за чтением, вечером съел часть припасов, которые принес с собой, и избавился от пустых банок и обертки, отправив их в мусорный бачок в туалете.
Спал он тревожно и в воскресенье проснулся задолго до рассвета. После скудного завтрака Мозес переоделся в рабочий комбинезон и теннисные туфли из пакета и лишь тогда начал осторожную разведку парламента. В здании было тихо и пусто. Посмотрев с верха лестницы, он увидел, что главный вход заперт, свет погашен. Теперь, двигаясь с большей уверенностью, он толкнул дверь на галерею прессы. Она была не заперта, и он постоял у балюстрады, глядя вниз на палату, где были созданы все законы, поработившие его народ. Гнев из груди Мозеса, как зверь из клетки, рвался на волю.
Спустившись по лестнице в вестибюль, он подошел к высокой двери зала заседаний. Его шаги по мраморным плитам гулко отдавались. Как он и ожидал, дверь была закрыта, но на массивный старинный замок. Он склонился к замку и достал из кармана футляр с заостренной отмычкой. В России его готовили тщательно и всесторонне, замок сопротивлялся меньше минуты. Приоткрыв створку двери, Мозес скользнул внутрь и закрыл ее за собой.
Теперь он стоял в храме апартеида, и зло показалось ему осязаемым, оно всей тяжестью навалилось на него, заставив тяжело дышать. Мозес медленно прошел по проходу к креслу спикера с массивным гербом над ним, потом повернул налево, обогнув стол, на который кладут
