Несмотря на близость к Императрице, особой возможности отличиться не было. Во всяком случае, сопровождая Бобринского на свидание с Екатериной II 3 января 1782 года, капитан говорил Императрице, что в его журнале зафиксировано многое о корпусных и он знает много недостатков, но реакции Екатерины II не заметил.
Рибас не позволял воспитанникам корпуса, среди которых были сыновья влиятельных людей, наступать себе на ногу. 8 января 1782 года Бобринский писал в дневнике: «Рибас недоволен кадетами, которые, находясь в эти дни у родных, жаловались на него и называли виновником всего того, что произошло в корпусе, так, например, они говорили, что он не допускает в корпус офицеров русского происхождения, а сам ежедневно играет в карты и водится с девками, вовсе не заботясь о том, что делается в корпусе. Оно и правда…» Рибас не нашел ничего лучше, чем запретить кадетам до выпуска выходить в город, и отправлял экипажи, приезжавшие отвезти воспитанников по домам.
Семейной жизнью офицер, видимо, также не был удовлетворен. Бобринский отмечает, что его воспитатель 25 декабря 1781 года выступал в роли хозяина на балу девицы Девиа, а 28 декабря девица эта провела вечер и ночь с де Рибасом, после чего тот чувствовал себя полдня больным. Не раз Рибас проигрывал значительные деньги, предлагал воспитаннику не уходить со скачек не отыгравшись, учил другим играм. Так, Бобринский записал: «Я был на конском бегу. Рибас говорил мне о потере, понесенной мною в графе Роб, и что я должен вознаградить ее и отваживаться еще чтобы получить назад». Скорее всего, речь шла о проигрыше воспитанника на скачках и подходе Рибаса к азартной игре. Двуличие, когда официально воспитатель говорит одно, а делает другое, и отмечал Бобринский в дневнике. С другой стороны, он же писал, что Рибас был способен очень хорошо и основательно говорить обо всем.
Видимо, опираясь на материалы дневника, Бартенев считал, что де Рибас не годился на роль воспитателя юношества и занял такой пост лишь из-за старости Бецкого.
В России офицер установил связи с местными масонами и рыцарями Мальтийского ордена, в 1779 году стал членом ордена, но быстро к нему охладел. Вслед за ним в северную столицу приехали братья Эммануэль, Андрей, Феликс и некоторые другие неаполитанцы, также поступившие здесь на службу.
Де Рибас получил вход во дворец, как раз когда прежних его покровителей, Орловых, сменил при Императрице Г. А. Потемкин. Однако не сразу ему удалось установить связь с новым фаворитом. В 1779 году имя де Рибаса впервые мелькает в переписке Екатерины II с Потемкиным и касается его воспитанника. Корреспонденты выражались откровенно, по-семейному. Екатерина II писала в декабре 1779 года о замечании, которое Бобринскому сделал Г. Г. Орлов: «Судя по тому, что мне сказал вчера Рибас, его ученику не всегда нравится, чтобы его таким образом назидали в нравственности. Я думаю, что эти проповеди не произведут на него большого впечатления. Впрочем, я знаю, что тон папá не нравится ему всегда». Из этих строк видно, что Императрица относилась к мнению де Рибаса с уважением.
Рамки учебного заведения стали тесны для энергичного человека, да и прежний смысл его нахождения здесь пропал. В 1782 году А. Г. Бобринскому исполнялось двадцать лет. В феврале он сдал экзамены. При выпуске юноша получил чин капитана, сразу был переведен поручиком в гвардию. Но сначала ему предстояло путешествие с группой бывших соучеников по России и Европе. Когда Рибас обсуждал с Бобринским, кого бы тот хотел пригласить в путешествие, и вскользь спросил, не хотел ли бы тот видеть с собой его, юноша промолчал. Рибас понял, что не стоит рассчитывать на его помощь. Работа в корпусе не прельщала. Проект моста через Неву, разработанный де Рибасом, не одобрила Академия наук. Вряд ли следовало рассчитывать на протекцию жены и тестя. Требовалось искать новую форму самовыражения.
После отъезда воспитанника де Рибас отправился в путешествие за границу. Возможно, он выполнял поручение Императрицы. 30 октября 1782 года Бецкой писал Бобринскому, что ему кланяется О.М. де Рибас, который уже выехал из Неаполя. 22 августа 1783 года в письме к воспитаннику Бецкой сообщал: «Осип Михайлович Дерибас сам к вам пишет». Сохранилось и письмо, которое Рибас писал Бобринскому 1 августа 1783 года:
«Вчера узнал я, что вы приехали в Варшаву и спешу просить вас дать мне о себе весточку. Надеюсь, что ваши письма и мои ответы не будут теперь теряться, так как они с этих пор будут проходить только по странам известным, уверяю вас, мой милый друг, что я не могу быть равнодушен, не получая от вас известий 14 месяцев, тогда как прожил с вами 9 лет. Никогда не буду я в состоянии вообразить себе, что вы изгладите меня совершенно из вашего сердца, потому что я никогда ничего такого не делаю, чтобы потерять вашу дружбу».
Далее Рибас распространялся о том, что после расставания, чтобы «рассеяться и заполнить пустоту», побывал за десять месяцев в Германии, Италии и Франции, а по возвращении оказался объектом злословия тех, кто обвинял его в лихоимстве и других грехах. Тяжело же было положение находившегося не у дел полковника, если ему приходилось просить прежнего воспитанника, чтобы тот засвидетельствовал его невиновность в письме, которое можно было бы показывать как оправдательный документ!
Лучшим способом добиться успеха было обращение к князю Потемкину, который являлся правой рукой Екатерины II и полновластным властителем Новороссии. Есть сведения, что Рибас подал светлейшему проект преобразования флота. Князь заинтересовался и вызвал полковника на юг. Рибас в 1783 году получил новосформированный Мариупольский легкоконный полк и находился в командовании генерал-поручика графа де Бальмена. Он участвовал в мирных походах 1783–1784 годов на Крым и в переговорах, которыми завершилось присоединение Крыма к России, в период раздачи казенных земель на Юге России (1784–1787) получил крупный участок.
Некоторое время Потемкин, подозревая Рибаса в незаконных действиях, не давал ему поручений. Однако офицер не оставался без дел. Он консультировал дипломатов в отношении Неаполя. Весной 1787 года, когда представитель неаполитанского королевского двора маркиз Галло со свитой посетил Херсон, где была тогда объезжавшая южные владения Екатерина II, Рибас участвовал в приеме неаполитанцев. Именно в том году был заключен русско-неаполитанский торговый договор, и де Рибас мог показывать гостям новые российские порты, через которые Неаполю предстояло посылать свои товары в обмен на российские. Но прошло немного времени, и Россия вступила в новую войну. Де Рибасу в этой войне довелось прославиться.
На Лимане
В 1787 году для России сложилась неблагоприятная обстановка. Турецкое правительство, опираясь на поддержку ряда европейских держав, опасавшихся усиления мощи России, решилось на войну, чтобы вернуть Крым, Причерноморье и изгнать российские корабли с Черного моря. Турки намечали, базируясь на Очаков, силами армии и флота захватить Херсон — главную судостроительную базу Черноморского флота, а затем и Крым.
Главные сухопутные силы предназначались для обороны нижнего Дуная, действий на Кубани и против Австрии в Трансильвании. В начале августа 1787 года диван предъявил России требования вернуть Крым, признать вассальное подчинение Грузии султану и согласиться на контроль русских судов при проходе через Босфор и Дарданеллы. Императрица Екатерина II могла рассчитывать как на союзника лишь на императора Австрии, с которым имела соответствующий договор. Другие державы либо были заинтересованы возможностью вовлечь Россию в изнурительную войну, либо сохраняли шаткий нейтралитет. Россия к войне не была готова. Новые корабли еще не вошли в строй. Тем не менее было принято решение не уступать. Россия отвергла ультиматум. 13 сентября Турция объявила войну.
Еще до объявления войны турки из Очакова 21 августа напали на русские суда в Днепровском лимане. Так как выход Севастопольской эскадры в район Варны оказался неудачным (шторм рассеял корабли, и потребовалось время, чтобы привести их в боеспособное состояние), 1 сентября турки беспрепятственно высадили на Кинбурнскую косу десант, намереваясь начать наступление на Херсон и Крым. Однако в решительном сражении высадившиеся войска были разбиты и почти уничтожены силами A. B. Суворова. Эта победа позволила России подготовиться к следующей кампании.
В 1787 году имя де Рибаса появилось в донесениях A. B. Суворова. Генералу нравился молодой офицер, который тогда состоял дежурным бригадиром при Потемкине и выполнял поручения светлейшего князя. 19 октября 1787 года в рапорте Потемкину генерал писал: «По важным препорученностям от вашей светлости господин бригадир Рибас, исправляя оныя с известным благоразумием и трудолюбием, не мог отсюда прежде сего отправиться обратно». 29 ноября Суворов в представлении к награждению граждан Херсона уточнял: «Осип Михайлович просил меня, по происшествию 1 октября, о рекомендации нескольких разных чинов. Оных в великую милость вашей светлости имею честь и… смелость препоручить». Среди представляемых был городничий Егор Булгаков, собравший около пятисот человек ополчения, и грек прапорщик Афанасий Рофтопуло. Из этого видно, что Рибас не просто выполнял указания, а принимал близко к сердцу события и судьбы людей.
