— Подождут, пока мы закончим танец! — азартно выкрикнул генерал.
«Молодец! — пронеслось в сознании Элис. — Не зашоренный службист. Герой!…»
В Москву прилетели пятого ноября. Элис был заказан номер в гостинице «Советская».
— Там и ресторан неплохой, и цыгане нынче поют, — доверительно сообщил дежурный дипломат по посольству, куда Элис приехала прямо с аэродрома. — Посол закрепил за вами машину с водителем. И еще — завтра с вами хотел встретиться политический советник.
— Когда?
— В любое удобное время в первой половине дня.
Элис хорошо знала Джеймса Монтелли. Он был один из лучших экспертов по России в США вообще и во внешней разведке в частности. «Этот никогда зря встречу не назначит, — с неприязнью подумала она. — Зовет, лишь когда задумает что-то серьезное». В гостинице Элис долго лежала в горячей ванне. Потом сушила волосы феном, не спеша наносила макияж. «Зачем я это делаю? — отрешенно думала она, внимательно рассматривая в зеркале едва заметные морщинки, обозначившиеся под нижними веками. — Серж объявится невесть когда. Для выхода в ресторан? Соблазнять подгулявших военных? Созерцать наглые рожи? Или, что еще мерзее, окологостиничных кокоток?» Элис рассмеялась, состроила плачущую, хмельную гримасу. В это мгновение раздался телефонный звонок, и она с минуту смотрела на аппарат — Серж или посольство? Звонок прекратился. Вновь возобновился. Нет, все же тон его не холодный, не сухой.
— Слушаю, — пискляво произнесла она, подняв трубку.
— Да ты хоть как измени свой голос, я тебя все равно узнаю! — засмеялся Сергей.
— Ты откуда? Когда приедешь? — Голос Элис наполнился требовательной нежностью.
— Я из редакции. — Сергей посмотрел на купола Василия Блаженного, которые были видны из окон кремлевского кабинета. — Сегодня приехать не смогу. Увидимся завтра вечером. Скажем, в семь у тебя. Идет?
— Идет, — поспешно согласилась она. Элис не понравился голос — напряженный, встревоженный. — Что-то случилось?
— Все в порядке. До встречи.
«Все в порядке». Нет, не все в порядке. Это он кого-то другого может обмануть. Она сердцем, кожей, шестым чувством ощущает любой нюанс его настроения…
Сергей уже третий час сидел в приемной кремлевского кабинета Берии. Проводив Элис до гостиницы, он поехал на свою квартиру на Маяковке. Наскоро принял душ, побрился, выпил стакан чая и отправился в ТАСС. Генеральный директор Пальгунов обнял его на пороге своего кабинета.
— Какой дорогой, какой редкий гость! Из далекого Вашингтона, сквозь снежные бури Аляски и Сибири в нашу предпраздничную столицу! — Взяв Сергея под руку, он провел его к столику в дальнем левом углу, усадил в кресло. — Я сейчас!
«После показных рукопожатий пошел свои драгоценные длани обмыть! — усмехнулся Сергей, знавший об этой привычке директора от журналистики. — Игра в демократию требует жертв».
Вернулся Пальгунов в деловом настрое, с любопытством стал разглядывать заведующего бюро в столице американской.
— Не успели вы объявиться в Москве-матушке, а вами уже руководство страны интересуется!
«Кого это он имеет в виду?» — подумал Сергей. Однако любопытства не проявил — если надо, сам скажет. Но Пальгунов не сказал. Завел обычную беседу о публикации материалов Сергея, об условиях работы бюро, о хозяйственных вопросах, требовавших решения.
— Единственная претензия, — сокрушенно посетовал Пальгунов, когда разговор уже близился к концу, — даже не претензия, это неверное слово — пожелание: несколько уменьшить количество командировок. Ваше бюро съедает треть всех наших валютных средств.
— Назовите хоть одну мою поездку, которая оказалась бы пустой с точки зрения пропагандистской отдачи. — Сергей говорил это уверенно, он знал — таких поездок не было. Пальгунов состроил плаксивую мину:
— Голубчик, разве в этом дело? Не спорю — все ваши поездки и важны, и нужны…
— Это точно! — раздался голос с порога. В кабинет вошли два полковника в форме НКВД. Утвердительная фраза принадлежала тому, который шел первьм. Он был чуть выше и полнее, держался свободно, уверенно. Сергей сразу узнал его — вместе кончали школу разведки.
— Прошу любить и жаловать — помощник Лаврентия Павловича. — Пальгунов быстро поднялся, весь засветился деланной радостью.
— Автандил! — Сергей и первый полковник обнялись. Второй полковник застыл поодаль.
— Так вы знакомы! — Пальгунов умильно сложил руки на животе.
— Знакомы — не то слово! — бодро воскликнул полковник. — Братья, молочные братья! Не одну красавицу на двоих делили. А, Сергей?
Сергей улыбался, что можно было понять и так и эдак.
— А я за тобой. — Лицо Автандила приняло официальное выражение. — Тебя хочет видеть нарком. Степанов, — он кивнул на второго полковника, — сегодня один из дежурных по приемной. Он тебя мигом в Кремль доставит. А я здесь задержусь ненадолго…
На исходе часа томительного ожидания раздался начальственный звонок, и молчаливый Степанов, раскрыв резную дубовую дверь, жестом пригласил Сергея в кабинет.
— Здравствуй, проходи, садись. — Берия сказал все это, продолжая читать какую-то бумагу. Бросил быстрый взгляд на Сергея, проговорил одобрительно: — Мужаем. Сколько лет не виделись? Десять? Да, точно десять. Тогда был юноша, теперь зрелый муж. — Он вновь углубился в бумаги.
«Ну и память! — восхитился Сергей. — Действительно, десять лет назад группа слушателей разведшколы была на практике в Закавказье, в трех столицах, в том числе и в Тбилиси. Там нас принимал нарком внутренних дел Грузии батоно Лаврентий. Но ведь нас было двенадцать человек. И виделись мы с ним лишь единожды, нами занимались его замы. Да!» Внезапно Берия резким движением руки отодвинул от себя бумаги, сладко потянулся, снял пенсне, крепко потер пальцами закрытые веки, улыбнулся:
— Небось устал? Летел пять суток? Да еще в приемной сидел, а? Не пеняй, это не от невнимательности или от начальственной спеси; фанаберией называется, я правильно это слово употребил? Знаешь, в русском я не очень силен. Нет, вовсе не потому. Дел по горло. Я сам уже несколько суток кряду сплю по три-четыре часа. Ничего, не жалуюсь. Знаю — Он, — Берия выразительно поднял указательный палец, — спит еще меньше. По правде говоря, даже не понимаю — когда. Никто не понимает. Ну, ладно — Богу Богово, кесарю кесарево, а нам смертным — что Бог послал. Пойдем.
Он вышел из-за стола, провел Сергея в комнату отдыха. Там на обеденном столе было несколько грязных приборов, тарелок, рюмок, остатки еды, недопитые бутылки водки, коньяка. Берия быстро переставил все на боковой столик, достал из серванта чистые бокалы, тарелки, приборы.
— Земляков принимал, старейшин, — пояснил он, и Сергей удивился уважительному тону могущественного собеседника. — Сейчас попробуешь настоящего кавказского домашнего вина.
Уселись. Берия пытливо посмотрел на гостя, спросил:
— Что Аслан Ходжаев на фронт уехал — знаешь?
— Знаю, — не сразу ответил Сергей. Его удивило, что с конца марта все шифровки из центра подписывал не Аслан Ходжаев, а его заместитель Федор Лапшин. Поначалу нарушение показалось странным. Он долго гадал, что могло случиться с Асланом, но поскольку никакого объяснения не последовало, решил: видимо, просто изменили по известным одному начальству обстоятельствам обычный порядок. На аэродроме его встретил молодой парень в штатском, доложил по заведенному издавна порядку: «Дежурный по высшим профсоюзным курсам Молодцов».
— Ты имеешь какое-то отношение к профсоюзам? — удивилась тогда Элис.
— Имею, — ответил он. — К профсоюзу работников прессы.
Естественно, в автомобиле, при незнакомом шофере и в присутствии Элис, он ни о чем неизвестного ему Молодцова расспрашивать не стал. Да, он не знал, что Ходжаев уехал на фронт. Но что-то заставило его ответить «знаю».
— Вчера пришло сообщение: «Генерал-лейтенант Аслан Ходжаев пал смертью храбрых». Поднял в атаку солдат — и… пуля прямо в сердце.
Рука Сергея, державшая рюмку, дрогнула, коньяк расплескался по столу. Берия подал полотенце, сказал проникновенно:
— Помянем его душу! — и выпил медленно, зажмурившись.
— Где… где это случилось? — Сергей долил свою рюмку, выпил одним махом.
— В Венгрии. Пусть мадьярская земля будет пухом.
«Нет, негоже это, — подумал Сергей. — По чеченскому обычаю он должен быть похоронен в земле предков».
— Хороший был воин, отважный, — говорил Берия, принимаясь за шашлык, который принес дежурный офицер. — Ты тоже приступай. — Хохотнул: — Голод не тетка. Да ты особенно не убивайся — война. — Он быстро съел один шампур, принялся за второй. — Кроме того, Ходжаев большую ошибку допустил. Поставил свои шкурные интересы выше государственных: на фронт уехал в знак протеста против временного вывоза чеченцев в Среднюю Азию.
