Казалось, этой веселой орлятской песни смерти не будет конца. Как только закончилась артподготовка, песню подхватили старшие сестрицы грозной богини. Оглушительный рев десятков реактивных снарядов, взмывавших один за другим, как саранча, как стая стрел разящих, в почерневшее от дыма пожарищ европейское небо, огласил опустевшие окрестности Берлина, разрывая в клочья последние умиротворенные мгновения жизни перепуганных солдат Вермахта. Горизонт затмила сплошная черная пелена дыма и тяжелого смрада. Но вот, кончилась симфония смерти — настал черед основной партии.
Загудели моторы, засуетились танкисты, задвигали своими орудиями карающими тридцатьчетверки, одетые в сетчатые доспехи-экраны. Сорокин, поняв, что время пришло, достал из полевого планшета красное полотно. Вручив его Булатову, он, пытаясь перекричать шедших в атаку солдат, строго настрого приказал:
— Что ж, ребята, вот и пришел наш черед. Булатов, ты понесешь знамя. Береги его, как зеницу ока — головой отвечаешь, понял?
— Так точно, товарищ лейтенант, — отдал честь знаменосец.
— Спрячь его под гимнастеркой, чтобы немцы меньше целились, ясно? А то пуля и так дура. Меньше её дразнишь — меньше шанс, что от нее получишь.
Булатов, аккуратно сложив священное красное знамя, бережно спрятал его под помятой и почерневшей гимнастеркой.
— Ладно, ребятушки. Ни пуха, ни пера!
— К черту! — все как один ответили на отцовское напутствие лейтенанта. В этот момент впереди раздалось громогласное: «Ура!» — и отважные знаменосцы группы лейтенанта Сорокина, сняв с плеч автоматы, ринулись за атакующими порядками пехоты и танков на штурм логова противной «фашистской нечисти», чтобы раз и навсегда искоренить «коричневую чуму» из мировой истории.
* * *
Под грохот снарядов и мин, под беспрерывными вереницами смертоносных очередей «гитлеровских циркулярных пил», под дуновением смерти, страха и отчаяния, отважный отряд лейтенанта Сорокина — Булатов, Кошкарбаев, Проваторов, Орешко, примкнувший к ним Морозов и сам лейтенант — сквозь град осколков пробирался к заветной цели каждого советского солдата — изуродованному зданию Рейхстага. Чуть было не попав под взрыв осколочного снаряда 88-миллиметровой зенитной пушки, отважные бойцы схоронились за руинами ветхого здания. Пригнувшись под осколками снаряда, Кошкарбаев с присущей ему задорностью сказал:
— Вот же сабантуй устроили, черти! Мы к ним в гости, а они нас из дому выпирают. Э-э-х… — в этот момент боец посмотрел сквозь маленькую щель в раздробленной кирпичной стене. — Пулеметов у них там… Да и еще пушки эти. Тьфу ты… Танкам пройти не дают.
— Не дрейфь, Ракымжан! — весело воскликнул Проваторов, похлопав своего товарища по спине. — Это, как говорится, «малый сабантуй». Раз надо — прорвемся.
— Надо дать танкам пробраться к зданию, — сказал наш герой, Михаил Морозов, высматривая в крошечную щель бреши в обороне противника. На развалинах площадок лестницы главного здания Берлина стояли мощные восьмидесяти восьми-миллиметровые зенитные орудия, которые вели беглый огонь по наступающим танкам. — Нам нужна поддержка: без нее никак. Хоть за броней укроемся.
— Истину глаголишь, Миша, — усмехнулся Булатов. — Надо только сначала эти зенитки чертовы уничтожить! Они все танки наши посжигают.
— Эй, смотрите! — воскликнул Кошкарбаев. — Это же ребята Макова!
Все быстро метнулись к выбитому взрывом окну. Действительно — в образовавшихся в поле снарядных воронках затаились бойцы группы лейтенанта Макова, укрывавшиеся от голодных стай пуль и одиночных взрывов. Немцы, во всю строчившие из поставленных на груды обломков MG-42 и автоматов, не давали отважным бойцам-разведчикам высунуть и дюйма головы из укрытия. Осложнили ситуацию и несколько одиноких «Пантер», шнырявших длинными гладкоствольными пушками в поисках жертв.
— Эти чертовы танки всю картину портят, — огрызнулся Сорокин. Но тут же выражение его лица резко переменилось. Посмотрев на Морозова, он тут же выпалил: — Мишка, ты, говоришь, под Волоколамском танки подбивал?
— Так точно, товарищ лейтенант, — спокойно ответил наш герой. — Было дело.
— Есть у тебя какие-нибудь идеи, как нам от этих пушек избавиться? — спросил Булатов.
— Есть одна, правда она вряд ли войдет в список здравых, — с сомнением ответил Морозов, взглянув на «Пантеру», которая вела огонь по советским тяжелым танкам.
— Не тяни, Мишка, — давай выкладывай! — слегка ударил в плечо Морозову Булатов.
— Слышал я про одного сапера по фамилии Сычев, — начал Морозов. — Он подбил один танк, перебил экипаж, залез внутрь и сжег из него еще два. Можно попробовать: мы из их танка разворотим зенитки — тогда наши танки прорвутся.
— Голова ты, Морозов! — радостно воскликнул Кошкарбаев. — Голова! Умеешь стрелять из танка?
— Не то чтобы все время за рычагами сидел, — ответил Морозов, — но пару раз «чернопузые» пальнуть дали как-то перед боем.
— Решено! — отрезал Сорокин и обратился к Орешко: — Стёпа, беги к Макову и скажи, чтоб огонь на себя вызвали. Как только увидят, что к «Пантере» бежит Морозов — пусть стреляют и патроны не жалеют, понял?
— Так точно, товарищ лейтенант, — ответил Степан.
— Бегом! — воскликнул Сорокин, и в туже секунду Степан вскочил с места и пулей помчался к группе лейтенанта Макова. Все бойцы взвода Семена Сорокина с трепетом наблюдали, как низкорослый Стёпка Орешко, то и дело падая на землю, чтобы не быть прошитым насквозь роем бешеных пуль, бежит сломя голову к схоронившейся группе Макова. Те, чуть высунув головы из покрытых галькой воронок, жестами подбадривали его и звали к себе. Наконец, к облегчению всех солдат Сорокина, Орешко, приблизившись к одному из проволочных мотков, кувыркнулся в воронку, где засел Маков со своим взводом.
— Ну? — нервно спросил Кошкарбаев, наблюдая за тем, как Орешко что-то оживленно объясняет лейтенанту Макову. — Чего они там резину тянут?
— Обожди, Ракымжан, — успокоил Кошкарбаева Сорокин. — Спешка нужна только при ловле блох. Тут все продумать надо, скоординировать, объяснить.
Не успел завязаться полноценный разговор, как Степан, кивнув на прощание капитану Макову, собравшись с духом, ринулся назад к своему отряду. И снова закрутилась вокруг него смертельная свистопляска пуль, и снова сапоги его кирзовые, обсыпанные бетонной крошкой, понесли его подальше от цепких лап костлявой старухи, гневавшейся на прыткость русского молодца, который с легкостью перепрыгивал бетонные остатки центральной площади Берлина. В спешке поправив съехавшую на бок каску, Степан-молодец пулей впрыгнул за спасительное укрытие и схоронился за покореженной кирпичной стеной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
