Поскольку Калужный был генералом федерального масштаба, полки шкафов, журнальные столики буквально ломились от вазочек, корабликов, компасов, песочных и иных часов, глобусов и – местный колорит – самолетиков.
От «бульдога» же в кабинете были матерый сейф доисторических времен с приклеенным на дверце плакатом того же периода: «Осторожно, враг подслушивает!», стенд «Из истории расследования финансовых афер и экономических преступлений» и длинный черный стол для заседаний с рядом таких же черных неудобных стульев, напоминавших орудия пыток.
Как раз на них гостеприимно и кивнул генерал Калужный, предлагая питерцам чай в толстых стаканах с мельхиоровыми подстаканниками. Он медлил с началом совещания, расспрашивая то о громкой операции в гостинице – генералу уже отзвонились из всех силовых ведомств, то о репертуаре питерской филармонии. Виктор Тихонович, как понял Токмаков, вообще был меломаном, особенно западая на вокал, и в частности, на местную знаменитость Елизавету Заболоцкую.
Все это показалось Токмакову подозрительным – и чай, и рассуждения о колоратурном сопрано, а в особенности чрезмерная улыбчивость генерала. Пусть большинство из улыбочек имело конкретный адрес – Жанна Милицина – Токмаков не мог поверить в искренность бывшего чекиста.
И был прав на все сто! Потому что, поулыбавшись Жанне Феликсовне, выглядевшей сегодня не столь неприступной, генерал открыл совещание неприятным известием. Диск Костомарова, переданный Андреем Фефеловым в оперативно-технический отдел, был с сюрпризом. При первой же попытке открыть – стерся начисто, выбросив на экран монитора картинку: фотографию рушащегося торгового центра в Нью-Йорке. А скопировать файл компьютерщик не успел…
Токмаков опустил голову. Ну, вот и все, еще одна ниточка оборвалась!
Глядя на убитое лицо Вадима, генерал Калужный выбрался из-за стола, сел напротив:
– Не все так скверно, Токмаков! Я уже отзвонил моему другу в ФАПСИ. Ты эту славную контору знаешь. Не успеешь подумать о чем-нибудь таком, как они уже срисуют биотоки мозга и расшифруют, куда ты спрятал заначку от жены!
– Слава богу, что я холостой! – вставил свои пять копеек неугомонный Андрей Фефелов, так же присутствовавший на совещании. – Правда, у меня вся зарплата как заначка. Не успеешь ахнуть, уже накрылась медным тазом как тот диск!
– Фефелов! – прибавил громкости генерал. – Не перебивать! Так вот, о заначке… Тьфу, черт, о ФАПСИ! У них есть одно подразделение, которое… Ну, в общем, здесь все свои, могу сказать… которое контролирует и записывает все интернетсообщения в Рунете. Соответственно, у них есть банк данных, и по моему запросу они в этот банк заглянут уже сегодня.
– Если у нас будет официальный ответ Федерального агентства правительственной связи, – встрепенулась Жанна Милицина, – это упрочит позиции следствия.
Генерал-лейтенант Калужный обнял ладную фигурку следователя далеко не отеческим взглядом:
– Ого-го! Еще как! Обязательно упрочит, ведь я, дорогая Жанночка, распорядился направить ответ в два адреса – мне и к вам в Питерское управление.
Токмаков не разделял оптимизма генерала. Даже если из нескольких миллионов сообщений «фапсишники» вычленят нужное, оно наверняка окажется зашифрованным. Пройдет, черт знает сколько времени, пока оставшиеся на скудном государственном довольствии компьютерщики сломают пароль, а ФСО тем временем подаст заявление на возмещение НДС.
Однако Токмаков забыл, что было и неудивительно после приключения в гардеробе, о маленькой трудовой победе Виктора Непейводы. Тот провел утро на Саратовском алюминиевом заводе в приятной беседе с коммерческим директором Идрисом Хапшоковым. Для начала Непейвода остановился на деятельности «дочек» завода – «Технохима» и «Спецлабприбора», явно подпадающей под статьи Международной конвенции об ограничении оборота веществ и оборудования для наркопроизводства. Возразить Хапшокову было нечего – все документы были скреплены его подписью.
Добившись взаимопонимания по первому вопросу, Непейвода перешел ко второму – об отгруженном алюминии марки А6N. И тут бесценной оказалась лекция Рябенькотелятко о роли присадок в производстве различных марок алюминия, прочитанная им земляку Непейводе в ближайшем кафе за проходной завода. За стопкой «Горилки с перцем» выяснилось, что в третьем – четвертом квартале прошлого года и первом квартале этого САЗ алюминий марки А6N не производил и не отгружал.
– Опуская не имеющие к делу подробности, – скромно сказал Непейвода, – докладываю вам, товарищ генерал, и вам, уважаемые коллеги, что господин Хапшоков…
– … гражданин! – поправил генерал Калужный суровым прокурорским голосом, а Токмаков подумал, что в России от «господина» до «гражданина» всего один маленький шажок.
– Да, извините, товарищ генерал! Конечно, гражданин Хапшоков подтвердил, что предъявленный на Балтийской таможне сертификат качества и веса № 117, мягко говоря, не отражал действительности, – сказал Непейвода.
Громкий звук поцелуя, которым Жанна Милицина наградила удачливого опера, заставил Токмакова вздрогнуть. Если подобная форма поощрения приживется в их оперативно-следственной бригаде, то он, пожалуй, пожалуй…
– Нам пора возвращаться в Питер, товарищ генерал, – сказал Токмаков. – Имея показания Хапшокова, я смогу прижать подставного директора ФСО и выйти на настоящего «папу».
– Лучше на «маму», – подмигнул неисправимый Фефелов.
В коридоре Милицина спросила:
– Вы куда опять спешите, Токмаков? Если мы завтра улетаем, то должны посидеть с коллегами для укрепления взаимопонимания.
– У меня на этот вечер приглашение.
– Я заметила, что вы всегда отрываетесь от коллектива, – услышал Токмаков вслед. Но не обернулся. В этом городе у него слишком оригинально складывались отношения с женщинами.
Но в любом случае – билет уже заказан дежурным по Главному управлению – завтра утром серебристый лайнер унесет его подальше от здешних нудисток-операционисток-стриптизерш вкупе с «челночницами» в благодатную промозглость Петербурга. Более полезную для его здоровья, чем здешние мороз и солнце.
Токмаков сбежал вниз по широкой лестнице Главного управления, на гранитных ступенях жадно вдохнул холодный влажноватый воздух. Голова уже не кружилась, но была легкой, как пустая бутылка. Да, и этот день в Саратове не поскупился на впечатления. С некоторой тревогой Вадим подумал, что день далеко не кончился, и приглашение Ивана Гайворонского может оказаться вроде табакерки, из которой выскочит чертик.
А вот и его джип. Приоткрыв дверцу, Гайворонский призывно махнул рукой. Вадиму показалось, что с момента эпохальной утренней операции по проверке ларьков в гостинице «Саратов», у Ивана тяжелее набрякли мешки под глазами:
– Неважно выглядишь, старик.
– Да и ты тоже. Поэтому поедем в баньку, отогреем старые кости.
– Ладушки, – сказал Вадим, забираясь в теплое нутро джипа. Где еще поговорить с коллегой по душам, как не в бане?
Прожигая фарами надвигающиеся сумерки, джип с операми отъехал от Главного управления.
Глава десятая
Смерть сильнее смерти
1. Время утрат
По молчаливому обоюдному согласию хозяин и гости от массажисток отказались в самом начале.
Вильнув куцыми халатиками, едва доходившими до середины бедер, три грации сферы интимных услуг молча покинули поле боя. При этом однако их подвижные филейные части зримо выражали недоумение и разочарование.
Само собой, боевым девчатам было глубоко наплевать на двух верзил, – одного рыжеватого, другого брюнета, похожих, будто отлитых в одной форме, – приглашенных в сауну шефом. Гости уходят и приходят, а хозяин – Артур Николаевич Стреляный – остается. Именно потенциальная надежда в кои-то веки залучить шефа придавала походке массажисток экспрессию и выразительность: вдруг клюнет в последний момент? Вдруг вернет, и тогда у одной из них будет гипотетическая возможность занять место грудастой выскочки с сотней косичек, с кем так носился в последнее время папик Артур.
Знай «массажистки», что недавняя победительница конкурса «Мисс бюст» со вспоротой брюшиной покоится на дне Байстрюковского озера, они бы пулей вылетели из помещения, вихрем промчались по улице Куйбышева, вводя прохожих в искушение столь завлекательным зрелищем… А может быть, и нет. Никто не верит в болезни и смерть, пока беда не постучит в ворота. Особенно из молодых. А они были молоды, чертовски молоды, эти красотки, за которыми тихо закрылась дверь.
Артур Николаевич равнодушно проводил глазами личный состав, приписанный к сауне. Внешне Стреляный не изменился за прошедшие дни, только радость ушла из глаз. Как дверь захлопнулась, – возможно, навсегда.
Впервые не сумел постоять за себя, когда его, беспомощного, вытащили из кровати на позор и поругание узкоглазые чурки.
