— Вы загипнотизировали меня! — набросился я на него. — Я не давал вам разрешения подвергать меня гипнозу!
Падма покачал головой.
— Ничего подобного, — ответил он. — Я всего лишь открыл тебе окно в твое же сознание.
— Тогда что же это было такое… — И тут я прикусил язык, решив, что осторожность не помешает.
— Все, что вы видели и слышали, — начал он, — являлось вашим собственным сознанием и ощущениями, переведенными в понятные вам символы. А что они собой представляют — понятия не имею. И не смогу узнать — если только вы мне сами не расскажете.
— Но ведь вы мне столько всего сейчас наговорили! — прорычал я. — Как же вы узнали все это?
— С вашей помощью, — ответил он. — Ваши глаза, поведение, голос — даже вот сейчас, когда вы говорите со мной. И дюжина других признаков. Человеческое существо общается с другими людьми всем телом и внутренней сущностью, а не только с помощью голоса или выражения лица.
— Не верю! — взорвался я… и тут мой гнев неожиданно угас. — Не верю, — повторил я более спокойно и холодно, — Должно быть что-то еще, что повлияло на ваше решение.
— Да, — произнес он, — Конечно. Ваша биография, так же как и биографии всех рожденных и живущих сейчас на Земле, уже поступила в Энциклопедию. И я просмотрел ее, перед тем как прийти сюда.
— И это не все. — Я почувствовал, что сейчас по-настоящему прижал его. — Есть еще кое-что. Я могу сказать. Я знаю это!
— Да. — Падма тихо вздохнул. — Предполагаю, пройдя через это, вы должны были догадаться. В любом случае вы вскоре сами бы все узнали.
Он внимательно посмотрел на меня, но на этот раз я не испытал ни малейшего чувства неполноценности.
— Так получилось, Там, — произнес он, — что вы являетесь тем, кого мы называем «индивидуум». Это ваше основное качество, оно крайне редко встречается у человека, причем не только на Земле, но и на всех шестнадцати мирах, идущих по дороге в будущее. Вы обладаете врожденной способностью воздействовать на это будущее — положительно или отрицательно.
При этих словах мои руки вспомнили, как сжимали молнии. Я ждал, затаив дыхание, надеясь услышать нечто большее. Но он замолчал.
— Ну и… — нетерпеливо подтолкнул я его к продолжению рассказа.
— Нет никакого «и», — ответил Падма, — Это — все. Вы когда-нибудь слышали об онтогенетике?
Я покачал головой.
— Это одна из наших техник прогнозирования, — пояснил он. — Вкратце — это постоянно развивающаяся модель событий, элементами которой являются все живущие ныне человеческие существа. В массе своей именно их желания и усилия определяют направление движения модели в будущее. Но почти абсолютное большинство людей все же подчиняются модели, а не воздействуют на модель сами.
Он замолчал и посмотрел на меня, словно пытаясь определить, понял ли я его. Я понял — о, я все отлично понял. Только не хотел показывать это.
— Продолжайте, — попросил я.
— Только иногда, крайне редко, у некоторых индивидуумов мы обнаруживаем особую комбинацию факторов — это касается как самого индивидуума, так и его положения внутри модели, — что позволяет ему достигать большего, чем остальным. И когда это происходит, как в вашем случае, перед нами «изолированный» — человек, способный достаточно свободно воздействовать на модель, в то время как сам со стороны модели никакого воздействия практически не испытывает.
Падма снова замолчал и сложил руки на животе. Этим жестом он как бы давал понять, что разговор окончен. Я глубоко вздохнул, пытаясь утихомирить свое бешено бьющееся сердце.
— Итак, — произнес я, — у меня столько достоинств — и все же вы не хотите заполучить меня, несмотря на то что я вам нужен.
— Марк хочет, чтобы ты стал его преемником, человеком, руководителем строительства Энциклопедии, — ответил Падма, — Того же хотим и мы, экзоты. Не каждый в состоянии оценить значение Энциклопедии, даже когда проект будет завершен. Без Марка или подобного ему, кто окажется способным постоянно наблюдать за ходом сооружения Энциклопедии, ее строительство вряд ли завершится успешно.
Он сделал паузу и угрюмо посмотрел на меня.
— То есть она вообще никогда не будет закончена, — проговорил он, — если только не появится продолжатель дела Марка. Без Энциклопедии же люди, рожденные на Земле, могут постепенно исчезнуть. А затем этот процесс распространится на Молодые миры, и их жители, не обладающие всеми генетическими признаками землян, тоже окажутся нежизнеспособными. Но для тебя все это не имеет никакого значения, не так ли? Потому что именно ты не желаешь иметь ничего общего с нами, а не наоборот.
Невозможно было укрыться от его пронизывающего взгляда.
— Ты не хочешь иметь с нами дело, — медленно повторил он, — Верно ведь, Там?
Встряхнув головой, я вырвался из-под власти его взгляда. Но в то же мгновение понял, о чем он говорит, — действительно, Падма прав. Я вдруг представил, как сижу в кресле за пультом, прикованный к нему чувством ответственности, и так всю оставшуюся жизнь. Нет, ничего подобного я не хотел.
Я столько сил потратил, чтобы избавиться от опеки Матиаса, — и только для того, чтобы в один прекрасный день забыть себя и стать рабом несчастных людей — всех тех, кто слишком слаб, чтобы бороться с молниями? Почему я должен жертвовать своей свободой ради них?
— Нет! — хрипло произнес я.
Марк Торре издал едва слышный горловой звук, подобный смертному стону.
— Все правильно, — кивнул головой Падма. — Видишь ли, я уже сказал, ты полностью лишен эмпатии — попросту у тебя нет души.
— Душа? — спросил я. — А что это такое?
— Могу ли я описать цвет золота человеку, слепому от рождения? — Его глаза сверкали. — Ты сам поймешь, что это такое, если вдруг обретешь ее, — но это возможно лишь в том случае, если тебе удастся с боем вырваться из долины, о которой я говорил.
— Долина, — задумчиво повторил я. — Какая долина?
— Ты сам знаешь, Там, — даже лучше, чем я. Это долина разума и духа, но все твои уникальные возможности к созиданию дезориентированы, искажены и направлены на разрушение.
«Разрушай!» — словно прогрохотал у меня в голове голос дяди, цитирующего Уолтера Бланта.
И тут перед моим мысленным взором как бы ожила та долина, о которой говорил Падма. Высокие черные стены вздымались по обе ее стороны. Прямая узкая дорога вела куда-то вниз — во тьму. И неожиданно я почувствовал страх: в этой непроглядной тьме, в глубочайшей из бездн, шевелилось что-то еще более темное, чем сама тьма. И поджидало оно именно меня.
Все же, несмотря на то что у меня от страха мурашки побежали по телу, я чувствовал и какую-то захватывающую, темную радость в предвкушении встречи. Откуда-то издалека, подобно усталому колоколу, донесся до меня голос Марка Торре, обращавшегося к Падме:
— Что ж, выходит, у нас нет ни единого шанса? Неужели мы ничего не в состоянии сделать? А что, если он никогда не вернется к нам и к Энциклопедии?
— Остается только ждать — и надеяться, что это когда-нибудь все же произойдет, — отвечал Падма. — Если он найдет силы двигаться дальше, пройдет сквозь все преграды, что воздвиг сам для себя, и выживет, он сможет вернуться. Но выбор — только за ним. Рай или ад. Только выбор этот у него гораздо шире, чем у остальных.
Мне эти слова казались полной абракадаброй. Так хотелось побыть в одиночестве, чтобы хоть немного собраться с мыслями. Я тяжело поднялся и хрипло спросил:
— Как мне отсюда выйти?
— Лиза, — грустно произнес Марк Торре.
Она тут же поднялась со своего места.
— Пошли, — сказала она мне. Ее лицо было бледно и лишено всякого выражения. Она повернулась и направилась к выходу, а я последовал за ней.
Обратно мы шли тем же путем; по дороге она не произнесла ни единого слова. Но когда настало время прощаться, она неожиданно задержала меня, положив руку на плечо.
— Помни, если что, я всегда здесь, — произнесла она. И, к своему удивлению, я заметил, что ее карие глаза полны слез. — Даже если здесь больше никого не будет — я всегда здесь!
Затем она быстро повернулась и убежала. Я тупо смотрел ей вслед, потрясенный ее поведением. Но за последний час со мной случилось столько неожиданного, что у меня не было ни желания, ни времени выяснять, что скрывается за этими странными словами.
На подземке я вернулся в Сент-Луис, как раз успев на челнок, доставивший меня в Афины. Поглощенный своими мыслями, я сразу же отправился в дом моего дяди и прошел прямо в библиотеку, надеясь застать его там.
За старинным дубовым столом в высоком кресле сидел дядя. На коленях его лежала раскрытая книга в кожаном переплете, но он, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания.
Примерно в десяти шагах от него, чуть в стороне, стояла моя сестра, которая, очевидно, уже давно вернулась из Сент-Луиса.
