где на белоснежном полотне моря быстро удаляются от нее три всадника. Поравнялись со скалистым мысом, скрылись за ним…
Вера в изнеможении опустилась на лед.
— Матушка царица небесная! — стонет она. — Сохрани и помилуй мужа моего! Отведи от него напасти черные!.. Возверни мне Волчонка!
Непрошеная слеза катится по смуглым щекам.
Откуда-то едет Макар Грабежов. Вера вскочила.
— Р-реви, сука! Но, хоронить собралась, дур-реха? Распазила свой «березник» на всю дорогу!
Тайга всю ночь стонала от порывов свирепого сивера. Откуда-то пригнало тучи, и перед утром выпала небольшая переновка.
А днем стих ветер. Тайга перешла от рева на таинственный шепот.
Волчонок оглядел горы, решил проехать еще немного по тракту и потом уже свернуть в тайгу. Ехал он медленно. Не мог понять, почему так ноет сердце.
Вдруг из-за поворота с шумом выскочил обоз. Кони-звери! Так и норовят затоптать сани перед собой. Кошевки большущие. В них сидят люди, закутанные в волчьи дохи. Даже лиц не видать. Кто они? Да, бог с ними! Какое ему дело до них? Проехали, прошумели…
Вдруг самая задняя кошевка остановилась. Скинул человек с себя доху — оказался господином Лозовским.
— Мэндэ, Волчонок!
— Мэндэ, Михаил! — хмуро буркнул Магдауль.
— Аяльди?
— Аяксот!
— Ты это куда? — купец говорил на тунгусском.
— На «охоту» накопытился. На двуногих… которые Кешке Мельникову глаза выкололи…
С укором взглянул на Волчонка сразу погрустневший Лозовский.
— Думаешь, только тебе больно? Вот где все зверства людские, — Лозовский приложил руки к груди. — Э-эх, Волчонок, зачем ты-то лезешь в эту войну? Пусть русские дерутся. Побереги себя.
— Худо баишь, Михайло! Драться надо, чтоб жизнь без обмана была. Чтоб не было таких, как ты, — кровососов. Воуля моего доконал кто? Ты. Всю жизнь на тебя и я и он мантулили. Не хочу, чтоб Ганька трубил на тебя.
Магдауль поднял глаза к небу. Солнце бьет, а само в черных ободьях. Хвоя зеленая, а тоже вроде почернела…
— О эльдэрэк! Смотрите-ка на него! — Лозовский растерялся, зябко передернул плечами, запахнулся полой дохи. — Ты мне скажи, — отчаянно крикнул он, — как ты, неграмотный, управлять государством будешь? Вы же все живое сгубите, растранжирите, растащите. Не люди ведь — зверье. Грабежова небось знаешь? — Лозовский умолк. Он тяжело дышал, потом уже спокойно, шепотом попросил: — Ну, вот ты расскажи мне, коль возьмешь мое богатство, всю власть, с чего ты начнешь? Ты знаешь, что такое держать народ в узде? А драку пьяную знаешь? А сколь спиртяги льется, знаешь? Ты мне скажи, ты с чего начнешь? Любить-то вы и то путем не умеете, по-собачьи любитесь.
Волчонок сорвал с плеча ружье, подставил к груди купца, прицельно прищурился:
— Управлять не буду. Лобанов, Ганька грамотные. А тебя убью, если новой власти поперек станешь. По-собачьи… Это ты по-благородному — в кустах на Елене тискаешься… Уйди!
Лозовский попятился. Доха распахнулась. И вдруг купец захохотал.
— Заболел мой тала, — хохотал Лозовский.
Легко вскочил в кошевку, стегнул коня.
Долго стоял посреди дороги Волчонок, долго лез в уши все несмолкающий хохот Лозовского.
Город Чита — сердце Забайкалья. Здесь свил свое черное гнездо атаман Семенов.
Словно воронье, зачуяв поживу, в этом же гнезде пригрелось разношерстное воинство иноземных держав.
С успехами Красной Армии и партизанских соединений в рядах семеновских и разбитых колчаковских войск началось разложение. Усилилось дезертирство. Солдаты стали переходить на сторону партизан.
После пополнения за счет мобилизованных и дезертиров партизанский отряд Баргузинского уезда состоял из двух пехотных и одного кавалерийского полка. Это были рабочие золотых приисков, охотники, рыбаки, хлеборобы и скотоводы. Народ сильный и мужественный, привычный ко всяким невзгодам.
Командир отряда опытный и смелый таежник Морозов. Начальник штаба Николай Кабашов. Комиссаром был назначен Иван Федорович Лобанов.
Партизаны двинулись вверх по широкой и богатой долине Баргузина. Они должны были пройти по тайге, перевалить через неприступные гольцы и напасть на Читу оттуда, где летают лишь сороки да вороны.
Сначала отряд шел через улусы скотоводов. Буряты были рады партизанам. Они добровольно и бесплатно снабжали партизан продуктами, фуражом, давали им резвых скакунов. Немало парней пожелало пойти с Морозовым бить ненавистных белых, которые грабили улусы и убивали людей.
Там, где кончилась степь и началась тайга, сам Морозов с основными силами пошел по Баргузинскому тракту на золотые прииски — Ципикан-Карафтит, где он рассчитывал пополнить полки приискателями. Оттуда уже пойдут на Романовку, а там и на Читу.
А небольшой отряд под командованием Лобанова направился вверх по реке Амнунда Маскит. Преодолев неприступные гольцы и таежные трущобы, он должен был встретиться с основными силами где-то в районе Телембы.
Впереди отряда сквозь заросли прокладывает путь взвод подлеморцев под командой Гордея Страшных. В бурятском дыгыле[109] на сером коняге важно восседает Туз Червонный. А самым головным на своем неутомимом Бургуте едет Волчонок.
По каким-то, одному ему известным приметам, он безошибочно ведет отряд через такую гущу леса, через такие горы, скалы и гольцы, что никому бы и в голову не пришло, что по этим гиблым местам может пройти крупная воинская часть вместе с обозом.
Взвод подлеморцев продвигается без особых приключений. Правда, в их задачу входит наметить тропу, обозначая лишь зачесами на деревьях. А уж за ними идут саперы с пилами, топорами и лопатами. Они прорубают узенькую просеку, вполне достаточную, чтоб по ней прошли сани с грузом. Поэтому-то подлеморцы и ушли далеко вперед от основных сил Лобановского отряда.
Уже на самом перевале высоченного гольца Улан-Бургасы, островерхие вершины которого вечно купаются в сивых тучах, подлеморцы попали в снежный буран.
Лобанов подъехал к Волчонку.
— Ну, тала, что будем делать?
— Скорей вниз ходи нада, где дерево есть. Там оток делать да большой огонь держать.
— Правильно, Волчонок.
Почти касаясь брюхом снега, Бургут трусит рысцой вниз по пологому склону. По его следам кое-как тащатся остальные кони; некоторые падают, их поднимают и ведут в поводу.
Уже в потемках партизаны въехали в темный лес, где горел костер, а Волчонок спокойно раскуривал свою трубку.
— Слухай, братуха, у тя не конь, а, наверно, нечистый дух, — срывая сосульки с рыжей бороды, басит Гордей.
— Сама ты дух… тебя чичас Хиония испугалась бы, — смеется Магдауль.
…Наконец после многих дней похода по тайге взвод перевалил через поднебесные гольцы, оставив позади себя невзрачную речушку.
Горы теперь пошли пологие, низкие. Снег едва закрывал конские копыта, что привело в немалое удивление подлеморцев. Они теперь спускались по широкому ложу сухого ключа, который бесконечно петлял между лесистых гор.
Вскоре лес кончился, и партизаны оказались на краю обширного поля. В каких-нибудь двух верстах
