у стола, доставая какие-то пузырьки и таблетки из маленькой кожаной сумочки. Стоит в домашних тапочках. Абсолютно сухой. Даже под зонтом он не мог пройти из своего дома к Титову так, чтобы тапочки и штанины не промокли. Это дает мне шанс. А еще, я снова прокрутил в голове то, как горничные открывали мою комнату. И Яна в мой первый вечер в этом доме, и Катя на следующий день, и, главное, только что незнакомая горничная. Они все не глядя доставали ключ-карту. Не смотрели, та или не та карточка. Просто засовывали руку в передник и вынимали карту. А еще Яна говорила, что в домах охрана не живет, у них свои домики рядом. И Ирина Николаевна не живет с дедом. И главное. Принцип пожарного выхода в том, что он всегда открыт, свободен, доступен. Надеюсь, эвакуационный выход в особняках подчиняется такому же правилу. Ну что, еще покрутим идею и в ближайшее время нужно воплощать.
То ли от интенсивного размышления, то ли и правда подошло время действия инъекции, но у меня начал очень сильно болеть затылок.
— Виктор Иванович, ты мне таблетки дай уже, началось, затылок ломит. — А теперь очень, очень внимательно слежу за действиями доктора, он как назло стоит ко мне спиной. А мне очень важно увидеть его руки. — Оййй, ооооо. — Я застонал но доктор, вместо того, чтобы обернуться ко мне всем корпусом лишь быстро глянул на меня через плечо и снова отвернулся.
— Да да, сею минуту. Потерпите, сейчас сейчас.
Я, как бы в нетерпении, слез с кровати и подошел к столу, над которым копошился врач. Вот, вот этот момент. Профессор раскрыл кожаную визитницу и достал картонный прямоугольничек с таблицей. Надев очки он сравнил номер на блистере с номером в табличке и протянул мне таблетки.
— Сначала голубую, потом красную, потом зеленую. Запомнили, голубчик? Голубая, красная, последней зеленая. И по десять секунд между ними.
Я взял со стола пластиковую бутылку и выпил три таблетки, отсчитывая между ними положенные паузы. Практически моментально голова прояснилась, боль отошла от головы. Но при этом я вновь почувствовал, что ноги и тело ноют от ушибов.
— Вам еще какая помощь требуется? Можете со мной откровенно говорить, я все-таки доктор. Снимайте кофту, посмотрим, что у вас там, я же вижу скованность и морщитесь вы когда наклоняетесь.
Отказываться от медицинской помощи глупо, поэтому я, скрипнув зубами, задрал руки и стянул с себя толстовку и майку. Присев на кровать и нагнувшись стащил туфли и джинсы.
— Эк вас, однако. Хотя, судя по цвету гематом, избили вас не так чтобы давно. Ну ка ну ка, — профессор обошел меня заглянув за спину, — значит вечером вас не трогали, по крайне мере вчерашних следов ударов не видно.
Доктор кашлянул в кулак.
— Снимайте трусы, есть у меня мазь, поможет.
— Ты, Эскулап извращенский, не в моем вкусе, чтобы я трусы перед тобой снимал. И мазь свою сам угадай, куда себе засунь.
— Друг вы мой любезный. Подвергнуться насилию это не позор. И ни в коем случае не ваша вина. Даже если вас, судя по времени избиения, вчера вечером не физически заставили, а морально, это ничего, вы в этом ни капли не виноваты. Поэтому давайте-ка, снимайте трусы, я вам разрывы смажу. А хотите, я баночку на столике оставлю, сами себе обработаете. Ну я же читал ваше досье, вы не из этих. У вас там разработано не может быть.
Интересно. Он на сто процентов уверен, что меня вчера изнасиловали в тюрьме. Эту мысль ему мог подать только Титов, непосредственный организатор моей ночевки в отеле полковника Алексея Борисовича. По всем нормам насилие над здоровым мужиком — это дичайшая ломка психики. Стоит ли мне взять эту карту из колоды, или выкинуть ее в сброс?
— Старче, у тебя мазь от ушибов есть? И болеутоляющее какое-нибудь.
— Ну как не быть, я ж с вояками живу. А вояки они как твои петухи, что ни день, то взбучку друг дружке учиняют. А опосля ко мне бегут, поможи Виктор Иванович, фингал под глазом зреет, а мне на свидание идти. Как не быть мази та?
Доктор достал из маленького, но оказавшегося бездонным, несессера склянку с мутной темно серой, почти черной массой.
— Вот, ровным слоем, немного, как масло на хлеб скупердяй мажет, лишь бы покрыло. За пятнадцать минут впитается, еще через пятнадцать уже можно в душ сходить. А то запах у него, признаться, не парижский, а скорее наш, кхе кхе, но вам голубчик может и понравится, я слышал вы копченый чай любите, вам запах дегтя может и по душе будет. Ложитесь ка. И не переживайте, пока ужинать будете, постель сменят и комнату проветрят.
С этими словами доктор открыл стеклянную баночку, достал и начал натягивать на руки латексные перчатки. Мне в голову пришла мысль, что стоит начать уже выполнять свой новый план.
— Виктор Иванович, вы реально хотите сами мне мазь нанести? А никого симпатичнее в доме нет?
Доктор замер на секунду, а потом, прислонив палец к губам, тихо заговорил как будто сам с собой.
— Ого, вот оно как? Ну да, ну да, вполне кстати объяснимо. Доказать самому себе, что все осталось как прежде, да, вполне предсказуемая и здоровая реакция.
Я чуть было не расхохотался. Этот псевдо психолог решил, что после изнасилования в тюрьме я хочу доказать самому себе, что я остался настоящим мужчиной. Профессор, да вы мне посланы небом!
Я смущенно потупил глаза и сказал.
— Я слышал, Катя занималась спортом и умеет делать массаж. Может она и мазь сможет наложить?
Глаза доктора стали как будто меньше и в них появился какой-то омерзительный масляный блеск.
— Да да, она умеет массаж делать, — запнувшись на мгновение он продолжил, — я слышал у нее и правда спортивное прошлое, то ли акробатика, то ли гимнастика полупрофессиональная. Я ее приглашу сейчас.
Говоря это, профессор направился в сторону двери. А почему бы все же не разыграть карту жертвы насилия? Репутационные потери в этом обществе меня мало волнуют, а вот показать себя слабее чем я есть — может и пригодиться. Тем более, последние дни я только этим и занимаюсь, и пока все идет, конечно в тех условиях, которые есть, нормально. Слабого не боятся, слабый противник, раздавленный, угнетенный, но еще не загнанный в угол — я в таком положении должен быть прям их мечтой. Они меня пожалеют, ободрят, реабилитируют, и вот мы уже друзья. Эдакая вариация
