я на сто процентов уверена, что он жив.
— Это невозможно, — как-то совсем неубедительно промямлил папа.
— Невозможно?! — ну почему он мне не верит, — Да я его видела два часа назад, вот как вижу сейчас тебя!
Я уселась рядом с ним, скрестив руки на груди, очень недовольная тем, что он ничего мне вразумительного не ответил.
— Это невозможно, — повторился он.
Да что с ним такое?
— Возможно, — проворчала я, — только его теперь Риз зовут. И он, он, — а была, не была, — он мой муж.
И зачем я это сказала, я и сама не поняла. Но пускай и папа поймет, что у меня своя личная жизнь есть.
— Ты сейчас пошутила? — вкрадчиво произнес отец.
— Да какие уж тут шутки, — фыркнула я и решила его добить, — и да, тебе, кстати, привет от Ольги. Так мне и сказала: «Передавай привет Вене», — глаза отца снова стали огромными, а я продолжила, — Да, да, той самой Ольги, матери Максима.
На минутку мне показалось, что из отца выдернули то, что позволяло ему твердой рукой управлять десятками тысяч человек. Сейчас рядом со мной, сидел ошарашенный и сбитый с толку человек. Но это всего лишь минута. И вот он опять вернулся, мой настоящий папа.
— Собирайся живо! — скомандовал он.
— А куда? — я заметалась по комнате, ища во что одеться. Его метаморфозы меня потрясли.
— Ну, ты же хотела узнать правду? Так что шустрее давай.
***
Машина плавно двигалась по московскому шоссе. Город за стеклом был привычным, и особо меня не удивлял. Казалось бы уже куда, но с каждым годом город все продолжал увеличиваться. И шутки про десятое кольцо, были уже не совсем шутками. А вот сам центр, стал менее людным, но более красивым и зеленым. После катастрофы, когда почти весь центр столицы таки провалился под землю, его отстроили вновь, запретив возводить дома выше девяти этажей. Отреставрировали исторические памятники, разбили парки, скверы, всюду были деревья и цветы. И почти нет машин. А метро пустили по верху над домами, по диаметру садового спиралями к центру закручивались теперь всего две ветки. Мне тут всегда нравилось.
Папа что-то печатал в своем ноутбуке, периодически отвечая на звонки, но понять что либо, я бы точно не смогла. Да, нет, сделайте, быстро, и это приказ. Одни и те же слова каждому звонившему. На меня он, почему-то старался не смотреть, лишь изредка бросал тревожный взгляд.
Мы подъехали к зданию «СБ». Под чистым небом сверкали стеклянные современные башни. Пять штук, связанные между собой арками переходов. Не особо и высокие, так этажей на пятьдесят каждая, но рядом с девятиэтажками это смотрелось ярко. Современные лаборатории, испытательные центры, что-то еще жутко навороченное, и десятки тысяч сотрудников
Я уж не знаю, кто и как им позволил построить это в центре города, но факт есть факт, и теперь это здание очень сильно выбивалось из общего вида старой Москвы.
Мы въехали на стоянку, и отец, наконец, соизволил мне сказать одно слово:
— Идем.
Я почти бегом последовала за ним, а он, даже не подумав сбавить шаг, подошел к лифту. Дверь открылась, и мы вошли, я уже хотела нажать кнопку этажа, на котором находится его кабинет, но он остановил мою руку. Провел карточкой со своим пропуском, по почти незаметной камере видеонаблюдения и сказал: «Допуск 02.1.77». Сбоку от меня раздалось жужжание, и отошла небольшая панель у лифта, с такими же кнопками, как и на обычной. Отец нажал на семь, и мы поехали, только не вверх, а вниз.
— Вот только никому ни слова, — предупредил он меня. Да я и сама уже поняла, что лучше держать рот за замком.
Дверь лифта открылась, и мы пошли по коридору, вокруг за прозрачными стеклами суетились люди в белых халатах, стояли капсулы, только назвать их игровыми у меня язык бы не повернулся. Даже моя, навороченная, по виду не более чем изделие отечественного автопрома по сравнению с Бентли. Хотя может тут сравнение и не особо верное, у папы-то наше авто, но промышленным его явно никто бы не назвал.
— Идем, не отставай, — подал голос отец. Я ринулась его догонять и уже вместе мы вошли в очередную лабораторию. Абсолютно белоснежная комната, и мы, словно белые вороны в ней, как бы каламбурно это не звучало.
Вокруг нас ездили сканеры и множество роботов. Они тоненько пищали, иногда резко взрываясь трелью гудков. Ходили очень занятые по виду сотрудники, тоже в белых костюмах, которые шипели на роботов, мешающихся под ногами, и бросали озадаченные взгляды на нас. Ярко горели лампы, освещая всю это сюрреалистичность. А посередине стояли три капсулы.
— Иди, посмотри, — отец подтолкнул меня к ним.
Я осторожно двинулась, подходя к первой. За стеклом лежала девушка, и я с трудом, но узнала в ней Машу. Едва удержав себя от вскрика, я оглянулась на отца с вопросом в глазах.
— Ты дальше смотри, — ответил он.
Уже, боясь, что я увижу, я двинулась к ней. Там лежал мужчина, но какой-то странный, высокий, симпатичный, очень истощенный, а еще очень худые ноги и одна рука. Озарение пришло быстро.
— Олег, — тихо прошептала я.
В третью я до ужаса не хотела глядеть, и бросилась к отцу. Но тот схватил меня и потащил к ней. Я закрыла глаза и замотала головой.
— Нет, не хочу, не буду! Я боюсь.
— Смотри! — резко рявкнул папа.
Не узнать его я не могла, это был именно он. Я бы узнала его, даже если бы он не был так похож, но тут лежала его полная копия. То есть даже не копия, а он сам. Риз, мой Риз! Живой. Слезы сами хлынули из глаз. А они мне не верили, говорили, что я зря трачу время. Крепкие руки легли мне на плечи:
— Я же обещал тебе, дочка.
— Спасибо пап, — уткнулась я ему в плечо.
Выйдя из лаборатории, папа вел меня под руку, потому что ноги меня совсем не держали. Мы долго ехали в лифте, и поднялись на этаж, где был его кабинет. Я, конечно, порывалась задать миллион вопросов, но он отмахнулся, сказав, что позже на все ответит.
Войдя в кабинет, он усадил меня в кресло и сделал знак молчать, сам же активировал какое-то устройство и сел в свое кресло.
— Вот теперь можно и поговорить без лишних ушей, — улыбнулся он и кивнул, — спрашивай.
— А что спрашивать-то? — спросила я у него. Весь рой из вопросов словно рассыпался.
— У, дочь, — протянул он, очень удивившись, — ты
