стало пропагандистской удачей для нацистов.
Помимо условия, гарантирующего возвращение Рура, Германию примирила с планом Дауэса перспектива гигантского займа, размещенного в Нью-Йорке и Европе. Репарации должны были выплачиваться в основном за счет заемных средств. В условиях, когда Германия стала финансовым изгоем, банкиры во всем мире с сомнением оценивали шансы на получение займа. Монтегю Норман размышлял: "Если это вообще возможно, то только через Банк Англии, а в Нью-Йорке - через J.P.M. &. Co.". И снова Государственный департамент был направляющим, хотя и невидимым присутствием. Хьюз заявил Палате Морганов, что будет "катастрофой" и "очень прискорбно", если план Доуза сорвется из-за отсутствия американского участия. Подобные официальные пожелания никогда не оставались без внимания.
Чтобы помочь в получении перспективного немецкого кредита, Монти Норман организовал встречу в середине 1924 г. в Банке Англии между Джеком Морганом, Томом Ламонтом и новым президентом Рейхсбанка доктором Хьялмаром Хорасом Грили Шахтом (отец которого когда-то работал на нью-йоркской пивоварне и был поклонником издателя Хораса Грили). Чтобы остановить губительную инфляцию, доктор Шахт отменил старую и выпустил новую рентную марку, что сразу же сделало его героем в банковском мире и позволило занять пост президента Рейхсбанка. В канун Нового 1924 года он прибыл в Лондон на переговоры с Банком Англии. Сойдя с поезда на станции Ливерпуль-стрит, он позже вспоминал: "Я был несказанно удивлен, увидев... высокого человека с острой седой бородой и проницательными глазами, который представился как Монтагу Норман, управляющий Банком Англии". Так началась еще одна из близких и таинственных дружеских связей Нормана.
В ходе нашего повествования мы увидим Шахта в разных ролях - злого гения нацистских финансов, дерзкого заговорщика против Гитлера, бурно самодовольного подсудимого в Нюрнберге, но впервые мы встречаем его в момент славы. При Шахте Рейхсбанк был освобожден от государственного контроля, что позволило реализовать мечту Нормана об автономии банкиров в Европе. Блестящий, самовлюбленный болтун, склонный к экстравагантным метафорам и напыщенности, Шахт заверил Моргана и Ламонта, что кредит Доуза будет возвращен. Он скромно заметил, что американское предложение "потерпело бы полный крах, если бы не имело престижа и морального одобрения банка Моргана". Для J. P. Morgan and Company было крайне важно, чтобы кредит имел приоритет перед другими требованиями к Германии. У банка не было непогашенных немецких кредитов, и он был привлечен к сотрудничеству только под политическим давлением Великобритании и Франции - факт, который будет громко повторен при дефолте по кредиту в 1930-х годах. Тогда, в совершенно иной политической обстановке, Ламонт с горечью напомнил Шахту о его бесцеремонных обещаниях.
Чтобы придать займу международную окраску, половина выпуска была размещена в Нью-Йорке, а другая половина - в Лондоне и других европейских столицах. Нью-Йоркская часть займа объемом 110 млн. долл. была встречена с энтузиазмом и получила переизбыток подписчиков. Казалось, что, решив германский вопрос, заем снял тяжесть с финансовых рынков. Он привел в движение Уолл-стрит и стимулировал иностранное кредитование в Латинской Америке и других странах. Для Веймарской Германии он стал поворотным пунктом. Она стала крупнейшим суверенным заемщиком десятилетия. В страну хлынул американский капитал и компании: Ford, General Motors, E. I. Du Pont, General Electric, Standard Oil of New Jersey, Dow Chemical. Снизилась безработица, и экономический спад в Германии сменился пятилетним подъемом. Этот подъем обеспечил бы Адольфу Гитлеру великолепную промышленную машину и деньги для финансирования масштабного перевооружения. Тем временем мир оказался в ловушке круговой поруки, в которой американские деньги, выплаченные Германии, передавались в качестве репарационных платежей союзникам, которые возвращали их обратно в США в качестве военного долга.
Наиболее примечательным в архивах Morgan является скептическое отношение партнеров к плану Доуза. Рассел Леффингвелл, теперь уже постоянный экономист, считал, что эта схема таит в себе опасные противоречия. Зачем инвесторам верить в политически ослабленную Германию? И почему союзники хотели воскресить своего бывшего врага? Прозорливый, он опасался политической реакции, дня расплаты: "Мое политическое сомнение относительно Германии заключается в том, как долго ее народ будет соглашаться на то, чтобы с него потели в пользу ее бывших врагов". Монтагу Норман и Филип Сноуден, канцлер казначейства, также опасались, что Германия подчинилась под давлением и впоследствии будет возмущена своим положением.
В августе 1923 г. президент Уоррен Г. Хардинг умер от эмболии. Его преемник, Калвин Кулидж, оказался не более просвещенным в вопросах мирового долга. Он был непреклонен в том, что союзники должны выплатить свои военные долги - "Они ведь нанимали деньги, не так ли?" - и продолжал выдумывать, что эти долги не имеют никакого отношения к репарациям. Но пока Соединенные Штаты требовали выплаты военных долгов, союзники не могли проявлять гибкость в вопросе о репарациях Германии.
Последним аспектом проблемы репараций стало участие Моргана в конкурсе на должность нового экономического царя Германии - генерального агента. Под шумок пресса назвала эту должность самой важной в мире, поскольку ее обладатель должен был контролировать немецкую экономику. Он должен будет выжимать из Германии последние копейки и при этом не допустить возобновления инфляции. Надеясь на то, что США окажут сдерживающее влияние, Германия хотела видеть на этом посту американца. На Уолл-стрит сложился мощный консенсус в пользу партнера Morgan Дуайта Морроу.
Старый друг президента Кулиджа, Морроу уже был широко известен как претендент на многочисленные государственные посты. Невысокого роста, с пренебрежительным выражением лица, книгочей, он был королем-философом Моргана, человеком, отмеченным неуловимым величием. Теперь настал его звездный час. У него были грозные сторонники: Джек Морган, Чарльз Доуз и Оуэн Янг в частном секторе; Хьюз и Гувер в кабинете министров. После долгого совещания в Белом доме в июле 1924 г. казалось, что его кандидатура не подлежит сомнению. Кроме всего прочего, в Белом доме считали, что назначение Морроу гарантирует успех займа Доуса.
Однако на следующий вечер на другом совещании в Белом доме посол США в Германии Алансон Хоутон выступил против назначения Морроу. Он заявил, что выбор партнера Моргана будет подстрекательством в немецкой политике и даже фатальным для плана Доуза. Длительная и жаркая встреча затянулась до полуночи. Кулиджу было трудно отменить назначение близкого друга, но кандидатура Морроу все же была отклонена. Как впоследствии объяснил Доуз, "Хоутон с большой серьезностью указал на то, что назначение члена фирмы Morgan &. Co., вероятно, позволит националистам в Германии нанести поражение республиканскому правительству, подняв демагогический крик о том, что это план международных банкиров - подавить жизнь Германии вместо того, чтобы помочь ей. Он сообщил об этом как о частном мнении самого германского правительства".
Другие аналитики видели в предательстве Кулиджем своего старого друга
