– Ни за что! – восклицала Наталья Николаевна. – Я свою дочь этому старому развратнику не отдам! Мне дела нет до его миллионов.
– Ну что ты, Натали! Подумайте хорошенько! Любовь пройдет, а что останется? Останутся миллионы. Ты и представить себе не можешь, какая жизнь ждет нашу дочь с Манташевым! Он же все унаследует…
– Я и слышать такие речи не хочу! – сопротивлялась Наталья Николаевна уговорам. – Я и видеть его не хочу, чтобы ноги его в нашем доме не было! Вот увидишь, Георг, я его на порог не пущу!
Родители спорили, а Марии Георгиевне было даже весело. Она толком не рассмотрела Манташева на бульваре и понимала, что в этой ситуации мама ее сумеет защитить.
Наконец отец сдался:
– Хорошо! Бог с вами! Но на обед приглашение мы можем принять, из вежливости?
– Договорились. Пойдем на обед и на этом все заканчивается. А сами позвать их к себе забудем! – сказала Наталья Николаевна, соглашаясь на компромисс.
Подтверждение о визите было отослано. На следующий день внизу перед домом остановился присланный Манташевым один из самых дорогих московских автомобилей. Наталья Николаевна фыркнула, сама в авто не села и не позволила это сделать дочери. Она велела запрячь собственный выезд, а Георгий Христофорович с наслаждением раскинулся на заднем сиденье чуда техники с рычащим мотором.
Гостей встретили на Мясницкой и проводили в гостиную. В огромном мраморном зале был накрыт столик на шестерых. К обеду присоединились и мама жениха, и его дядя, выполнявший роль главы семейства. В лучах солнца, проходивших через витражи стекол, золотая посуда, на которой обедали, отливала темной матовой желтизной. Перед каждым прибором на столе был сооружен хрустальный бассейн, в котором бил вверх на десяток сантиметров фонтанчик из французских духов. Аромат распространялся по всему залу. Наталья Николаевна восприняла все это как проявление полного мещанства, отсутствие вкуса и культуры. Так позже она и комментировала этот прием.
Напротив стола у стены располагался белый рояль, но мама строго запретила Марии Георгиевне петь. Она поймала на себе взгляд дочери, которая молча подтвердила согласие с материнским запретом.
Впрочем, волнения оказались напрасными. Манташевы не планировали самостоятельно музицировать. Просто для развлечения гостей было приглашено несколько артистов из Большого театра. Их имена сегодня известны более, нежели имя хозяина.
На обеде у Манташева весь вечер пели романсы и арии, развлекая гостей и хозяев, Шаляпин, Собинов и Нежданова. В руке и сердце Марии Георгиевны Манташевым было отказано.
* * *
Конечно, семья моей бабушки тоже была не из бедных. Георгий Христофорович одновременно находился на государственной службе – работал главным инженером электротехнического управления Москвы и в то же время владел семью доходными домами, большим имением под Москвой, заново отстроенным после пожара 1900 года.
Мистическая и таинственная история того пожара осталась у меня в памяти из рассказа моей бабушки на всю жизнь.
Усадьба прадеда не отличалась уж очень изысканным благополучием от соседних, но в целом имение было зажиточным, земли вокруг ухоженными, а сам дом с колоннами производил солидное впечатление. У фасада была разбита круглая клумба с цветами, и дворецкий встречал гостей в ливрее, слегка наклоняясь, когда открывал двери экипажей. С задней стороны дома тоже были колонны, от которых мраморные ступени вели в сад к заросшему пруду, где водились караси.
Когда хотелось жареной рыбы, на огонь ставили сковороды, а пока они нагревались, кучер Тимофей успевал закинуть удочку и выдернуть десяток карасей, которых чистили наскоро и тут же клали на раскалившиеся сковородки.
Достопримечательностью усадьбы слыли две уютные гостиные: розовая и голубая. Все в этих залах соответствовало их названию: розовые и голубые гардины, стены, декорированные цветным китайским шелком, мебель, обтянутая гобеленами под цвет, и потолки, закрытые собранной в центре тканью. Даже специально заказанные фирме «Блютнер» и привезенные из Германии рояли были голубым и розовым в полной гармонии с обстановкой.
В гостиных собирались вечерами – то в одной, то в другой, играли в карты, музицировали, встречали заезжих гостей из столицы и помещиков из соседних усадеб.
И дня не проходило, чтобы к ним кто-нибудь не наведывался. А иногда собирались многочисленные поклонники Натали, не очень стесняясь ее мужа в своих ухаживаниях за княжной.
Больше любили голубую гостиную, основной примечательностью которой были венские часы. Купленные более ста лет назад, они занимали всю стену. В центре располагался круглый золотой циферблат, а по обе стороны от него две человеческие фигуры в полный рост: женщина в голубом бальном платье с кринолином и мужчина в голубом смокинге. Фигуры эти были выполнены настолько правдоподобно, что выглядели живыми, и входившие в гостиную впервые часто здоровались с ними, к общему смеху присутствующих.
Насколько известно, часы никогда не ходили и украшали зал декоративно. Их пробовали чинить, но тщетно. В механизме непонятного принципа действия, видимо, отсутствовали какие-то важные детали.
И вот однажды, когда семья и гости в очередной раз собрались в голубой гостиной, вдруг раздался бой часов! Это были два отчетливых громких удара – глубокие по своему звучанию и низкие по тону: боммм (пауза), боммм!
Вмиг все перестали разговаривать и, потрясенные, уставились друг на друга, ожидая продолжения. Но больше ничего не произошло. Только два удара часов…
Событие это так и осталось бы событием незначительным и со временем стерлось из памяти собравшихся, если бы не одно обстоятельство. Ровно в два часа ночи загорелась усадьба! К счастью, обошлось без жертв. Но пожар, который начался в голубой гостиной, вскоре охватил весь особняк, сгоревший вместе с часами и всем имуществом дотла.
Для строительства новой усадьбы прадед пригласил итальянских архитекторов. Роспись потолков была заказана господину Лансере, который уже заявил о себе среди московской знати воплощением нескольких удачных проектов. На этой почве и произошло знакомство с семьей Егиазаровых, с которой вскоре и породнились…
* * *
Один из сыновей Егиазаровых – Владимир, или, по-армянски, Ваган, был поразительно красив. У него были редкие для людей армянской национальности серые глаза, черные льющиеся волосы, статная фигура. Владимиру было тогда двадцать пять лет, а он уже служил и имел чин поручика. Кроме того, происхождения был дворянского, что очень устраивало Наталью Николаевну.
Мария Георгиевна сама серьезно увлеклась красавцем Владимиром. Она согласилась на тайную переписку с ним после мимолетной встречи на балу у Головниных и девятого по списку танца, ангажированного молодым дворянином. Тайный курьер доставлял запечатанный родовой печаткой конверт прямо на кухню, где фрейлина Ида его забирала и передавала своей воспитаннице, всякий раз грозясь сообщить мадам. Мария Георгиевна заливалась румянцем, тайно читала послание, спрятавшись у себя в будуаре, а потом писала ответ и прятала его за оградой, откуда всякий раз его и забирал курьер Владимира.
Он присылал ей в письмах неплохие сонеты, признавался в любви с первого взгляда, мечтал о встрече, просил сообщить время и место, когда и где она собиралась быть. Она отвечала ему взаимностью и ждала этих посланий каждый день.
Наталья Николаевна, конечно, была в курсе происходящего. Фрейлина Ида и мадемуазель Маршан – две гувернантки – давно заложили Марию Георгиевну и умело распечатывали все письма от возлюбленного, нагревая сургуч над пламенем свечи. Знали они и о тайнике за оградой. Но письма Марии Георгиевны после материнской цензуры вновь запечатывались и отсылались Владимиру. Ибо Мария Георгиевна с детства отличалась сдержанностью и в письмах не содержалось ничего предосудительного.
Владимир приезжал и сам, поскольку был принят в доме. Вскоре он стал постоянным гостем в салонах, где бывала талантливая молодежь столицы.
Наталья Николаевна предпочитала всегда быть в курсе дел: она умело вела по жизни семейный корабль, блюдя приличия и бережно храня авторитет. Желая знать все на свете, она выяснила, что муж ее, Георгий Христофорович, по вечерам ездил к универмагу «Мюр и Мюрилиз» (сегодняшний ЦУМ в Москве), где работали только самые красивые женщины – таков был жесткий принцип хозяев. Каждый вечер у дверей универмага выстраивалась вереница экипажей, встречавших после работы продавщиц. Среди них и был замечен экипаж Георгия Христофоровича, а следовательно, там у него работала любовница. Наталья Николаевна переживала в себе эту новость, но однажды провела с мужем беседу при закрытых дверях. Суть беседы состояла в следующем – не пристало мужу княжны с такой сиятельной фамилией и дружившей с самой императрицей светиться на людях. Пора заканчивать с этими похождениями и пристроить девушку куда-то в место поприличнее и менее заметное, коли уж не встречаться с ней невмоготу. Надо ее убрать с глаз долой, а уж как поступить со своими соблазнами, пусть сам Георгий Христофорович решает. Позиция жены потрясла прадеда до глубины души, и он купил молодой продавщице шляпный магазин. С тех пор его экипажа у «Мюра и Мюрилиза» замечено не было.
