В ВОДУ; ХОЧЕШЬ МОЮ ПУШКУ? ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ МОЙ ТРУП; Я ПРОЩУ ДЖЕЙН ФОНДУ, КОГДА ЕВРЕИ ПРОСТЯТ ГИТЛЕРА; ЕСЛИ ТЫ ПРОТИВ АБОРТОВ — ТАК НЕ ДЕЛАЙ; МИР НА ЗЕМЛЕ — КЛАССНАЯ ИДЕЯ; СМЕРТЬ МАЖОРАМ; МОЯ КАРМА СИЛЬНЕЕ ТВОЕЙ ДОГМЫ; МОЙ БОСС — ПЛОТНИК-ЕВРЕЙ; ПОЛИТИКИ ЛЮБЯТ БЕЗОРУЖНЫХ ЛОХОВ; ЗАБЫТЬ ВЬЕТНАМ? НИКОГДА; ДУМАЙ ГЛОБАЛЬНО, ДЕЙСТВУЙ ЛОКАЛЬНО; ТЫ БОГАТ И КРАСИВ? Я ТВОЯ!; НЕНАВИСТЬ — НЕ СЕМЕЙНАЯ ЦЕННОСТЬ; ПРОЖИГАЮ ДЕНЬГИ МОЕГО РЕБЕНКА; МЫ — КРУТЫЕ НА ДОРОГЕ; ДЕРЬМО ПОВСЮДУ; СКАЖИ НЕТ; МОЯ ЖЕНА СБЕЖАЛА С МОИМ ДРУГОМ — Я БУДУ ПО НЕМУ СКУЧАТЬ; НЫРЯЛЬЩИКИ ЛЮБЯТ ПОГЛУБЖЕ; Я БЫ ЛУЧШЕ ПОРЫБАЧИЛ; ОБИДЕЛИ В ПОЛИЦИИ? В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЗВОНИТЕ ДЕПУТАТУ-ЛИБЕРАЛУ!; ЧЕРТ С ТОБОЙ; ЧЕРТ СО МНОЙ; МОЙ РЕБЕНОК — ОТЛИЧНИК-ПОДГОТОВИШКА; МОЙ РЕБЕНОК ПОБИЛ ТВОЕГО ОТЛИЧНИКА; СЧАСТЛИВО, ПРИДУРОК; СВОБОДУ ТИБЕТУ; СВОБОДУ МАНДЕЛЕ; СВОБОДУ ГАИТИ; НАКОРМИТЕ СОМАЛИ; ХРИСТИАНЕ НЕ СВЯТЫЕ, ЛИШЬ ПРОЩЕННЫЕ…
…И еще пятьдесят семь штук.
Стоя и глядя на эту груду, пытаясь постигнуть всю глубину различия пестрых посланий, я обрел лишь пульсирующую головную боль. Это было все равно что изучать томограмму шизофреника, после того как все его личности слились в раздирающее единство.
— Придурок, — сказала Энджи.
— Пожалуй, самое подходящее слово.
— Ты видишь что-нибудь общее?
— Помимо того, что это — бамперные наклейки?
— Думаю, это не подлежит обсуждению, Патрик.
Я покачал головой.
— Тогда не знаю, я пас.
— Я тоже.
— Поразмыслю над этим в душе, — сказал я.
— Хорошая идея, — сказала Энджи. — От тебя пахнет как от мокрой тряпки, которой вытирают столы в баре.
Стоя с закрытыми глазами под душем, я видел Кару, как она стоит на тротуаре, вглядываясь в поток машин на Дорчестер-авеню, и говорит, что все выглядит так же, как раньше. При этом из бара, что позади нее, прет запах несвежего пива.
— Будь осторожен, — сказала она тогда.
Я вышел из-под душа и, вытираясь, увидел ее бледное распростертое, выставленное напоказ тело, распятое и пригвожденное к грязной земле.
Энджи была права. В этом не было моей вины. Невозможно спасти всех людей. Особенно тогда, когда тебя об этом и не просят. На протяжении жизни чего с нами только ни бывает: мы падаем и отскакиваем, разбиваемся вдребезги и, по большей части, каждый сам за себя. И Каре я ничего не должен.
И все-таки, шептал мне внутренний голос, никто не должен умирать так, как она.
Из кухни я позвонил Ричи Колгэну, старому другу и обозревателю газеты «Трибьюн». Как всегда, он был очень занят, голос его звучал отстраненно и торопливо, а слова сливались воедино: «РадслышатьтебяПат. Чтостряслось?»
— Занят?
— О, да.
— Можешь проверить кое-что для меня?
— Давай, давай.
— Распятие как способ убийства. Сколько раз случалось в этом городе?
— За?
— Что — за?
— За какой период?
— Скажем, за последние двадцать пять лет.
— Библиотека.
— Что?
— Библиотека. Слышал о таком заведении?
— Да.
— Я что, похож на тех, кто сидит в библиотеке?
— Видишь ли, если я достаю информацию в библиотеке, то не покупаю библиотекарю ящик светлого «Мичелоба» в благодарность.
— Лучше «Хайнекена».
— Разумеется.
— Ладно, берусь. Скоро позвоню. — Он повесил трубку.
Когда я вернулся в гостиную, листок со словом «Привет!» лежал на кофейном столике, бамперные наклейки были сложены в две аккуратные стопки под ним, а Энджи смотрела телевизор. Я надел джинсы, легкую рубаху и стал вытирать волосы полотенцем.
— Какой канал смотришь?
— Си-Эн-Эн, — ответила она, глядя в газету, лежащую на коленях.
— Что интересного сегодня в мире?
Энджи пожала плечами.
— Землетрясение в Индии погубило свыше девяти тысяч человек, а парень в Калифорнии расстрелял сотрудников офиса, в котором работал. Уложил автоматом семь человек.
— Почта? — спросил я.
— Финансовая контора.
— Вот что бывает, когда бухгалтеры берут в руки автоматическое оружие.
— Очевидно, да.
— Никаких других приятных новостей?
— В какой-то момент прервали программу, чтобы сообщить нам, что Лиз Тэйлор вновь развелась.
— О, наконец-то, — сказал я.
— Итак, — сказала Энджи, — каков наш план?
— Будем продолжать слежку за Джейсоном, возможно, наведаемся в офис Эрика Голта, посмотрим, сможет ли он что-нибудь рассказать.
— При этом предположение, что ни Джек Рауз, ни Кевин не посылали фото, остается в силе?
— Да.
— В таком случае, сколько у нас подозреваемых?
— Сколько людей живет в нашем городе?
— Не знаю. Непосредственно в центре примерно шестьсот тысяч; включая остальную территорию — около четырех миллионов.
— В таком случае, число подозреваемых колеблется от шестисот тысяч до четырех миллионов, — сказал я, — плюс-минус два человека.
— Спасибо, что прояснил ситуацию, скаут. Ты неотразим.
Глава 11
Второй и третий этажи корпуса, именуемого Мак-Ирвин Холл, занимали офисы факультетов социологии, психологии и криминологии университета Брайс. Среди них был и офис Эрика Голта. На первом этаже находились аудитории, в одной из которых в данный момент и пребывал Джейсон Уоррен. Судя по расписанию, спецсеминар, в котором он принимал участие, именовался «Ад как социологическая конструкция» и призван был исследовать «социальные и политические мотивы, приведшие к созданию людьми Земли Наказания, со времен Шумеров и Аккады до современности, включая христианское право в Америке».
Мы навели справки о всех преподавателях Джейсона и обнаружили, что Ингрид Ювер-Кетт недавно была исключена из местного отделения НАУ[10] за распространение взглядов, согласно которым Андреа Дворкин[11] была современным классиком.
Ее семинар длился три с половиной часа без перерыва и проходил дважды в неделю. Мисс Ювер-Кетт на занятия приезжала из Портленда, штат Мэн, по понедельникам и четвергам, остальное же время, судя по всему, была занята сочинением пасквилей в адрес Раша Лимбо[12].
Мы с Энджи решили, что мисс Ювер-Кетт слишком много времени тратит на создание угрозы для себя, чтобы угрожать еще и Джейсону. Поэтому мы исключили ее из списка подозреваемых.
Мак-Ирвин Холл был белым зданием эпохи кого-то из Георгов, окруженным рощей из берез и рано покрасневших кленов и ведущей к нему вымощенной булыжником дорогой. Мы видели, как Джейсон исчез в толпе студентов, выпорхнувших из парадного входа. Мы слышали их громкое топанье и свист, затем наступила внезапная, почти абсолютная тишина.
Мы позавтракали и вернулись, чтобы увидеть Эрика. Увы, только всеми покинутая ручка у подножья лестницы указывала на то, что хоть единственная душа этим утром прошла через эти двери.
В фойе стоял запах аммиака, скипидара и интеллектуального пота двухсотлетней давности, сопровождавшего поиски и добычу знаний, великих идей, которые рождались под насыщенными пылинками в лучах солнечного света, струящегося сквозь витражные окна.
Справа мы увидели стол секретаря, но сам он отсутствовал. По всему видно было, что здесь
