патологоанатомов я еще два часа простоял на холоде, пока тело Кары не погрузили в скорую помощь и не отправили в морг, а команда судмедэкспертов шарила по территории в поисках вещдоков, в то время как Девин и Оскар опрашивали жителей, окна которых выходили на парк, не слышали ли они чего. Как и следовало ожидать, никто ничего не слышал, так как женские крики раздаются здесь каждую ночь, и, подобно автомобильным гудкам, к ним просто-напросто привыкли.
Исходя из того, что Оскар заметил волокна ткани, застрявшие в зубах Кары, а Девин почти не обнаружил крови в дырках от гвоздей в промерзлой грязи под телом, был сделан следующий вывод: девушка была убита в другом месте после того, как убийца заткнул ей рот носовым платком либо куском рубахи, затем с помощью острого ножа или ножа для колки льда он перерезал ей горло, чтобы она не могла кричать. После этого он мог спокойно наблюдать, как она умирает — либо от шока, либо от сердечного приступа, а может, захлебнувшись собственной кровью. Какова бы ни была причина, убийца затем перевез тело на Митинг Хаус Хилл и распял Кару на замерзшей грязи.
— Он душка, этот парень, — сказал Девин.
— Возможно, ему просто нужна взбучка, — проговорил Оскар. — Живо придет в себя.
— «Плохих людей не бывает»? — сказал Девин.
— Циник чертов, — ответил Оскар.
С тех пор как я увидел труп Кары, я почти не разговаривал. В отличие от Оскара и Девина, я не профессионал по части убийств. Конечно, мне приходилось с этим сталкиваться, но далеко не в тех масштабах, какие выпали на долю моих коллег.
— Я просто не могу, — сказал я.
— Ничего, — сказал Девин, — сможешь.
— Выпей еще, — предложил Оскар. Он кивнул Джерри Глинну. Джерри стал хозяином «Черного Изумруда», еще когда он был полицейским, и, хотя он обычно закрывался в час ночи, для Ребят-с-Жетоном его двери были открыты круглые сутки. Он поставил выпивку перед нами прежде, чем Оскар завершил свой кивок, и был на другом конце бара прежде, чем мы осознали, что он вообще подходил. Вот это — высший пилотаж для бармена.
— Распята, — в двадцатый раз за эту ночь повторил я, пока Девин вкладывал мне в руку очередной бокал пива.
— Думаю, по этому поводу у нас полное согласие, Патрик.
— Девин, — сказал я, пытаясь сфокусироваться, хотя он, поганец, никак не мог усидеть на месте, — девочке было двадцать два года от роду. Я знаю ее с двухлетнего возраста.
Глаза Девина оставались пустыми и неподвижными. Я взглянул на Оскара. Он жевал недокуренную, погасшую сигарету и, повернувшись, посмотрел на меня так, будто я был табуретом, который он не знает, куда поставить.
Я крепко выругался.
— Патрик, — сказал Девин. — Патрик. Ты меня слышишь?
Я повернулся в его сторону. Наконец на какой-то миг его голова перестала двоиться.
— Что?
— Ей было двадцать два. Совсем дитя. Но будь ей пятнадцать или сорок, это не меняло бы дела. Смерть есть смерть, убийство есть убийство. И не стоит усложнять все сантиментами по поводу ее возраста, Патрик. Она была убита. Зверски. Вне всяких сомнений. Но… — Он наугад облокотился о стойку бара, закрыв при этом один глаз. — Напарник! В чем состоит мое «но»?
— Но, — сказал Оскар, — не имеет никакого значения, была она мужчиной или женщиной, богатой или бедной, молодой или старой…
— Черной или белой, — продолжил Девин.
— …черной или белой, — подхватил Оскар, хмуро глядя на Девина, — она была убита, Кензи. Жестоко убита.
Я посмотрел на него.
— Вы когда-нибудь видели подобное?
— Видел намного хуже, Кензи, — усмехаясь, сказал он.
Я повернулся к Девину.
— А ты?
— Черт побери, да. — Он сделал несколько глотков из своей кружки. — Мир полон насилия, Патрик. Убийство доставляет людям наслаждение. Оно…
— Придает им силы, — сказал Оскар.
— Точно, — сказал Девин. — В нем есть нечто такое, что заставляет чувствовать себя по-королевски. Это некая власть. — Он пожал плечами. — Но зачем мы рассказываем это тебе? Ты ведь все знаешь сам.
— В каком смысле?
Тут Оскар положил свою руку величиной с боксерскую перчатку на мое плечо.
— Кензи, все знают, что прошлым летом ты пристрелил Мариона Сосия. Мы также знаем, что ты пришил пару подонков в новостройке возле Мелниа Кэсс.
— Что? — воскликнул я. — И вы не привлекли меня к суду?
— Патрик, Патрик, Патрик, — глотая слова, сказал Девин, — если бы это зависело от нас, ты бы получил медаль за Сосия. На хрен его. Да еще подальше. Но, — продолжал он, прищурившись, — ты не можешь отрицать, что какая-то часть твоего существа искренне ликовала, наблюдая, как гаснет свет в его глазах, когда ты запустил пулю в его голову.
— Без комментариев, — сказал я.
— Кензи, — сказал Оскар, — ты знаешь, что он прав. Он пьян, но он прав. Ты засек этот мешок с дерьмом по имени Сосия, взглянул ему в глаза и уложил его. — С помощью большого и указательного пальца он изобразил нечто, напоминающее пистолет, и приставил к моему виску. — Ба-бах. — Он убрал палец. Нет больше Мариона Сосия. Такое чувство, будто ты на минуту стал богом, разве нет?
Мои чувства в момент убийства Мариона Сосия под эстакадой, когда над головой стоял металлический грохот грузовиков, были одними из самых противоречивых из всех, что я когда-либо пережил, и меньше всего мне хотелось предаваться воспоминаниям о них в обществе двух детективов, спецов по убийствам, да еще когда я в стельку пьян. А может, болен паранойей.
Девин улыбнулся.
— Убивая кого-то, чувствуешь себя превосходно, Патрик. Не обманывай себя.
Джерри Глинн спустился в бар.
— Еще по одной, ребята?
Девин кивнул.
— Давай, Джерри.
Джерри стоял на лестнице на полпути к бару.
— Когда-нибудь убивали кого-то на службе?
Джерри выглядел несколько смущенным, как если бы слышал этот вопрос слишком много раз.
— Никогда даже не вытаскивал свою пушку.
— Ну да, — сказал Оскар.
Джерри пожал плечами, его добрые глаза никак не вязались с той работой, которую он выполнял на протяжении двадцати лет. Он рассеянно стал почесывать брюхо Пэттона.
— Тогда были другие времена. Ты помнишь, Дев.
Девин кивнул.
— Совсем другие.
Джерри открыл кран, чтобы наполнить мою пивную кружку.
— Совсем другой мир, правда.
— Совсем другой, — подтвердил Девин.
Он принес свежую выпивку и поставил перед нами.
— Хотел бы помочь вам, ребята, —
