Он неплохой фотограф, и мышь набросилась именно на него.
— А где же он тогда? — спросил Виталик. — Где этот Хазин?
— Его выписали, — ответил я.
— Вы уверены? — вкрадчиво поинтересовался Виталик. — Если вы говорите, что она искусала Хазина, то почему тогда его выписали? Почему в больнице лежите вы?
Ответить на это я с ходу не смог.
— Впрочем, я к вам по другому вопросу, — Виталик улыбнулся. — То есть по редакционному заданию, от «Чагинского вестника».
Виталик протянул удостоверение. «Чагинский вестник», корреспондент В. М. Салахов.
— Мы давно хотели взять у вас интервью, — сказал Виталик. — Надеюсь, вы не против?
— Нет. Я, кстати, сам хотел в газету заглянуть, в архиве поработать. Александр Федорович должен был позвонить вашему главреду…
— Кондырину, — подсказал Виталик.
— Кондырину, точно. Я вашу газету с детства читал, она тогда называлась «Ленинская правда».
— Вот и хорошо. — Виталик достал из портфеля диктофон. — Тогда я начну понемногу.
Виталик стал настраивать микрофон, а я надел тапочки. Под кроватью оказались пестрые матерчатые тапочки на тонкой резиновой подошве. Видимо, они полагались мне, я отметил, что тапочки приятны для ног и совпадают по размеру.
— Вам удобно здесь? — Виталик оглядел палату. — Может, лучше на улице? Там скамейки, воздух свежий…
Виталик сделал рукой неловкое движение, символизирующее свежий воздух, и из портфеля угрожающе выставилась распухшая пачка листов. Рукопись из провинциальной газетной жизни. Все пьют, спят с Екатериной Егоровной, все несчастливы и слегка шовинисты.
— Я еще слишком слаб, — сказал я. — Лучше здесь. На улице сквозняки.
— Вот и отлично. — Виталик наконец справился с диктофоном. — Виктор, прежде всего хочется задать вопрос, интересующий большую часть жителей Чагинска: у нас действительно строят атомную электростанцию?
Я улыбнулся.
— Чагинск — прекрасный город, — сказал я. — Город с богатой историей, с историей, в которой было все — и подвиги, и сложные страницы, свои взлеты, свои падения. Безусловно, минувшее десятилетие выдалось нелегким, однако мы планируем переломить эту разрушительную тенденцию.
Виталий придвинул микрофон поближе.
— Но, насколько я понимаю, первоначально компания НЭКСТРАН планировала построить здесь целлюлозный комбинат. Не так ли?
— Совершенно верно, — сказал я. — Однако Алексей Степанович Светлов привык смотреть на вещи шире. Через несколько лет потребление бумаги сократится, а потребление энергии вырастет. Выигрывает тот, кто смотрит на двадцать лет вперед.
— Однако мы понимаем, что просто так нельзя вместо бумажного комбината построить атомную электростанцию, — сказал Виталий. — Это понятно всем, и играть с подобными вещами опасно.
Я вздохнул. Голова начала побаливать, возможный старик Протягин гудел и булькал, в приоткрытую дверь уже тянуло столовой, хлоркой и вечными больничными мокрыми тряпками, а из портфеля пугающе выглядывала рукопись с обмятыми углами. Я опять представил, что мог сочинить Виталик, стало грустно.
— Жители Чагинска не готовы к атомной станции, — сказал Виталик.
Наверняка у этой рукописи дебильное название.
— К атомной станции никто никогда не готов, — ответил я. — Но потом всем нравится. В АЭС много плюсов.
— Много плюсов — этого не отнять. Но есть один минус, который перевешивает все. Хотя с момента Чернобыльской аварии прошло пятнадцать лет, срок не такой уж большой, чтобы из памяти выветрилось, скорее напротив. К тому же сложно отрицать некоторый пугающий факт… Насколько мы помним, аббревиатура Чернобыльской станции — ЧАЭС…
Виталик, похоже, не тупой. Или редактор Кондырин не настолько тупой. Они не тупые, они хитрые.
— Если в нашем городе построят атомную станцию, она будет называться ЧАЭС. Напрашиваются вполне себе прозрачные параллели…
Я подумал, что недооценил Виталика, ошибся, голова не работала три дня, видимо, кровь застоялась, а Виталик не так прост, старателен Виталик.
— Насколько стало известно нашей редакции, общественные слушания не проводились, — сказал въедливый Виталик. — И общественность взволнована.
Виталик разозлил окончательно. Какие слушания…
— Думаю, озвученные вами проблемы носят исключительно умозрительный характер, — сказал я. — Дело в том, что границы Чагинского городского округа проходят по правому берегу Ингиря. Следовательно, строительство ведется на земле, которая Чагинску не принадлежит.
— Но атомная станция — это не тот объект, который следует строить в непосредственной близости от города, — сказал Виталий. — В конце концов, Чернобыль не единичный случай, был еще Тримайл-Айленд, были проблемы на японских станциях.
Подготовленный Виталик. Надо сходить в «Чагинский вестник», поговорить с редактором Кондыриным, странно, что я не сделал этого раньше.
— Думаю, жители Чагинска могут спать спокойно, — заверил я. — Объект, строительство которого ведется за РИКовским мостом, абсолютно безопасен. Полагаю, что с экологией все будет сильно получше, чем сейчас, поскольку для функционирования предприятия необходима вода. Много воды, причем требуется вода чистая. Можете успокоить чагинцев — через три года в Ингире станет ловиться стерлядь.
Виталик достал блокнотик, записал про стерлядь и будущее.
— Это чрезвычайно интересно, — сказал он. — А то город взбудоражен строительством, ходят самые невероятные слухи, жители надеются на изменения к лучшему… А к лучшему ли будут эти изменения?
— Это понятно, — сказал я. — Изменения всегда пугают. Но… Дело в том, что Алексей Степанович Светлов рассматривает Чагинск как модельный проект. Более того, как точку отталкивания.
— Точку отталкивания? — не понял Виталик.
— На базе чагинского объекта планируется испытать прорывные технологии.
Треугольная кошка появилась снова, в зубах она несла крупную улитку. Кошка запрыгнула на койку и положила улитку под бок Протягина. Не знал, что такие бывают.
— Еще вопрос, если можно.
Можно, чего уж. Может, она ее в аквариуме сперла. У главврача.
— Ваша дебютная книга «Пчелиный хлеб» опубликована несколько лет назад. Ее заметили читатели и неплохо приняли критики, с вами связывали определенные надежды…
Виталик нравился мне все меньше и меньше, гадкий Виталик.
— Вас называли голосом современной прозы…
Виталик разочаровал меня фундаментально. Голосом современной актуальной прозы называла меня критик Беседина, я два раза неосторожно с ней пересекся, после чего она подло распустила слух, что я импотент, да еще и унылый. Разумеется, потом Беседина оправдывалась, утверждая, что имела в виду всего лишь хорошо маскируемую творческую недостаточность, отсутствие элементарного стилистического слуха, фимоз фантазии и пошлость замысла, но я ее не простил, в ответ распустив слух, что Беседина злостно пренебрегает интимной гигиеной. Подло, но сама виновата. С тех пор каждый раз, когда меня называли голосом современной прозы, мне вспоминалась эта неприятная история.
— Однако со времен «Пчелиного хлеба», насколько я знаю, не опубликовано ничего крупного. В чем причина вашего молчания?
Понятно. Если Виталик знает про голос современной прозы, то знает и про все остальное, и теперь этот Виталик глядит на меня на облезлой койке облезлой палаты, а в голове у него про фимоз, глухоту и прочую недееспособность. И ему, несомненно, нравится думать именно так. Что я литературный импотент и ничтожество, которого едва
