зовут — искорка. Но дело не в линейных величинах, здесь вступают в силу иные понятия…
— И, воздействуя на искорку, вы надеетесь изменить что-то в нашей грешной Галактике?
— Вы уловили суть…
— Уловил… Но не уловил, почему я должен становиться вашим сообщником? Помогать тем, кто принес Планете столько горя! И уверен, что не только этой планете! Не так ли, Магистр?
Магистр опять побарабанил пальцами по шахматному столику.
— Я понимаю вас… Но никакое развитие, никакая история не обходится без жертв. Их нельзя было избежать. Люди часто гибнут во имя высшей цели…
— Во имя вашей цели наши люди… — Яр кивнул на Данку: — Объясните этой девочке, ради чего во время нашествия погибла ее мать.
— Я приношу свои соболезнования, — тихо сказал Магистр.
Чита стукнул об пол мячиком и спросил:
— От имени всех семисот двадцати девяти единиц интеллекта?
— Да, мальчик, — сказал Магистр.
— Не думаю, что мы договоримся, — сумрачно произнес Яр.
— Но почему? Ярослав Игоревич! Если у нас будет модель, мы как раз сможем избавить Планету от нашествий, эпидемий и других нежелательных явлений, которые вызывает эксперимент! Мы будем работать не с Галактикой, а только с ее моделью!
— Да! И однажды воткнете в искорку булавку. Ради эксперимента. И в центре Галактики к чертовой бабушке разлетится ядро с тысячами обитаемых миров…
— Ярослав Игоревич… Извините, но нельзя же мыслить так примитивно.
Яр устало вздохнул:
— Что поделаешь! У меня всего одна единица интеллекта. Она не может понять, почему ради вашей бредовой цели…
— Цель не бредовая, — сухо перебил Магистр. — Вы просто не в состоянии осознать. Мыслящая галактика — это пик развития. Высшее достижение… Это дает нам ощущение вечной жизни и полного удовлетворения. В этом мы видим смысл нашего существования.
— Вы — это вы! — бросил Яр. — А другие видят смысл по-своему.
— Вот именно! Каждый из вас по-своему, — с явной насмешкой отозвался Магистр. — Мы, по крайней мере, знаем, зачем живем. А вы, люди?
— Люди живут для счастья, — сказал Яр. — Вы, Магистр, этого не поймете. Несмотря на семьсот двадцать девять…
— Действительно, не пойму. У вас у каждого свое счастье. Один счастлив, когда женится на любимой девушке, другой — когда на вдовушке с хорошим счетом в банке. Третьему достаточно купить мотоцикл, четвертый счастлив благодаря солидной зарплате и красивой даче…
— Есть кое-что и помасштабнее…
— Не спорю. Один считает целью жизни выиграть как можно больше сражений, другой посвятил себя тому, чтобы сражений никогда не было. Третий мечтает открыть неизвестную планету…
«Не в планетах дело, — подумал Яр. — Когда-то мне казалось так же, а теперь знаю — не в них дело. Счастье — когда счастливы те, кого любишь. И когда они есть — те, кого ты любишь… Вот этого ты, глиняная дубина, не поймешь никогда».
Но Магистр что-то понял. А может быть, просто уловил мысли Яра.
— Ну, что же, — примирительно сказал он, — каждому свое. Смысл человеческих привязанностей для нас действительно неясен… Но раз они так сильны, может быть, именно это заставит вас согласиться?
— То есть? — жестко сказал Яр и взглянул на Читу.
Чита оттолкнулся лопатками от стены и стоял к Яру вполоборота, руку с мячиком держал, слегка отведя от бедра.
Магистр сказал негромко и раздельно:
— Ярослав Игоревич, давайте так: вы достанете нам искорку, а мы возвратим вам мальчика.
Стало опять очень тихо. Сверху снова сорвался шарик, но никто не обратил на это внимания.
Яр встал и медленно спросил:
— Какого мальчика?
— Ну, того… Вашего приемного сына. Которого звали Игнатик Яр.
Яр молчал.
— Я понимаю, — осторожно сказал Магистр. — Вы видели его могилу. Но он… он не мертв. По крайней мере, в наших силах вернуть его вам целым и невредимым.
Яр молчал.
— Так что же? — тихо, но нетерпеливо спросил Магистр.
Тогда Яр громко сказал:
— Тик!
Дверца у сцены открылась. Игнатик шагнул через порог, на шее у него висели провода с цветными фонариками.
— Яр! Я все перепаял, только надо сменить лампочку…
— Тик, — сказал Яр, — посиди с нами, мы тут беседуем… Итак, я вас слушаю дальше, Магистр…
3
С утра была оттепель, но сейчас холод покрыл подтаявшую дорогу крепкой ледяной коркой. Эту корку заметала сухая мелкая метель. Слой снега был еще тонким и непрочным, он срывался под колесами, и стертые шины скользили на ледяных буграх. А во вмятинах, где намело уже порядочно, колеса увязали, и мотор тогда выл с отчаянием угодившего в яму волка.
Старый школьный «козлик» с фанерными дверцами двигался по окраинной дороге к поселку Холмы. Яр вертел баранку, стараясь удержать машину в колеях. Ее кидало. Горела только одна фара, и желтый конус луча потерянно метался над заледенелыми рытвинами. В луче летела справа налево колючая вьюга.
На заднем сиденье мотались, подпрыгивали и валились друг на друга Игнатик и Алька.
Алька вдруг засмеялся:
— Как у него отвисла челюсть! Будто у настоящего, у живого! От удивления…
— У кого? — не понял Яр.
— У Магистра! Когда Тик появился…
Яр усмехнулся, вспоминать об этом было приятно. Яр крутнул влево и сказал:
— Хорошо отвисла… Совсем как у меня тогда, в сентябре, когда Тик шагнул из соседней комнаты. Хотя, конечно, чувства у меня и у Магистра были разные…
— А вид похожий, я помню, — хихикнул Алька. — Тик, а как это у тебя получилось?
— Отстань. Я тыщу раз рассказывал.
— Ты рассказывал, когда меня прогоняли спать домой, я подробностей не знаю… Они тебя взаперти держали?
— Конечно… А главное — в полусне. Я просто ничего не хотел: ни есть, ни пить, ни думать. Открою глаза, погляжу на потолок и опять сплю. Комната какая-то белая, окно под потолком… Я даже не знал, что три месяца прошло. Они сказали, что Яр улетел, что вас тоже нет, и мне было все равно… А потом ветерки прилетели, принесли снежинки. И тут голос по радио… Ну, ты же сам знаешь!
— Я не совсем знаю… Ты сразу ушел?
— Сперва сделал чучело под одеялом, будто сплю. Не помню уже, из чего сделал. Потом дернул дверь — она заперта. Я тогда говорю:
