Он немедленно ухватился за британское предложение 1936 г. о разделе, составив список арабских деревень, находившихся в еврейской зоне, и указав численность проживающего в них населения. После Герцля обмены населением стали дежурной частью сионистской стратегии, хотя Бен-Гурион признавал «ужасные трудности, встающие перед внешней силой, которая пытается выкорчевать несколько сотен тысяч арабов из деревень, где они жили на протяжении сотен лет».
Сегев дает леденящее душу описание того, с какой беспощадностью Бен-Гурион подходил к операциям по спасению европейских евреев во время войны: «Я предпочел бы перевезти половину детей для спасения в Палестину, чем всех их в Англию». Сионистское предприятие было важнее, чем любая еврейская община в диаспоре. «Преследования в каждой отдельной стране затрагивают евреев только этой страны. А то, что происходит здесь, бьет в самое сердце нации» – таков был его ответ на первые сообщения о систематическом истреблении евреев. Сам Бен-Гурион большую часть военного времени провел в Лондоне либо занимался сбором средств в Соединенных Штатах и выяснял отношения с Вейцманом в Нью-Йорке, взбешенный отказом своего партнера представить его Рузвельту. Возможно, с оттенком снобизма Вейцман называл его «морально неполноценным» и «напоминающим карликового диктатора»: «Нет ничего опаснее маленького человека, пестующего свои обиды».
Притом что политические отзвуки прошедшей войны поспособствовали дипломатическим кампаниям сионистского движения, не имеется достаточных оснований утверждать, что государство Израиль было основано как результат холокоста. Как доказывает Сегев, это было империалистическое предприятие: «англичане сыграли гораздо более важную роль», еще до войны руководя выстраиванием прочной политической, экономической и военной инфраструктуры под будущее государство. На самом деле, как утверждает Сегев, после войны Бен-Гурион пытался убедить британцев продлить мандат, не смущаясь тем, что работать придется при яростном антисемите Эрнесте Бевине, – и все это для того, чтобы выгадать время для превращения «Хаганы» в силу, способную воевать с арабскими государствами.
То, как он руководил «войной за независимость», подчинялось стратегическому императиву «максимум территории, минимум арабов». Он принял план Специального комитета ООН по Палестине от 1947 г., предусматривавший раздел страны (на условиях в два раза более щедрых, чем предложение Пиля, которое подтолкнуло арабов к восстанию), посчитав это тактическим шагом вперед, но в то же самое время приказал командирам «Хаганы» готовиться к войне и усвоить политику «наступательной обороны». Иными словами, он с самого начала планировал превентивное нападение на палестинские деревни с последующим их захватом или уничтожением, а также изгнание их жителей. «Не было необходимости отдавать явный приказ» – сам «дух послания», переданного Бен-Гурионом как главнокомандующим, был достаточно ясен сам по себе.
В случае плана «Далет» официальные письменные приказы составлялись Игаэлем Ядином в соответствии с общим указанием Бен-Гуриона, подразумевавшим разрушение и ликвидацию деревень и изгнание палестинского населения за границы еврейского государства. Командиры «Хаганы» на местах могли принимать решения, как поступить с той или иной деревней – «захватить, зачистить или уничтожить», а показательные зверства, такие как в Дейр-Ясине[195], сопровождались «кампанией шепота», распространявшей еще более страшные слухи и помогавшей тем самым ускорить бегство населения.
Сегев подчеркивает узко политический подход Бен-Гуриона при назначении командиров из МАПАЙ и снятии со своего поста более левого Галили в мае 1948 г., в самый разгар войны (что опять же, хотя Сегев и не говорит об этом, напоминает сталинскую чистку в миниатюре – в процессе борьбы Бен-Гуриона с левыми из МАПАМ), что повлекло за собой так называемый Мятеж генералов. Одностороннее провозглашение Бен-Гурионом независимости 14 мая 1948 г. – вопреки призыву администрации Трумэна к трехмесячному перемирию – было призвано не только заблокировать возвращение арабов, но и восстановить его собственный политический престиж, которому нанесли урон неудачи «Хаганы» и то, как генералы взяли над ним верх. Офицеры горько жаловались на плохое понимание им военной стратегии, в особенности на его одержимость захватом хорошо укрепленной арабской позиции в Латруне ценой гибели нескольких сотен бойцов «Хаганы» и на развязывание им вендетты против левых лидеров и армейских офицеров в разгар войны.
Бен-Гурион пребывал в «абсолютном спокойствии» при мысли о том, что за независимость Израиля придется заплатить вытеснением от 500 тысяч до 750 тысяч палестинцев с их земель. Он отрицал, что их принудили бежать, заявляя, что те, кто уехал, уехали еще при правлении англичан. На самом деле половина уехала уже после провозглашения независимости. Бен-Гурион заявлял, что это были «не беженцы, а враги», не без злорадства уточняя, что, «возможно, были случаи, когда их чуть-чуть подталкивали к бегству, но в основе своей это действительно был необъяснимый феномен… продемонстрировавший, что арабское национальное движение основывалось не на позитивных идеях, а исключительно на религиозной ненависти, ксенофобии и амбициях лидеров». «История показала, кто по-настоящему связан с этой страной, а для кого она не более чем излишняя роскошь, от которой можно легко избавиться».
Позднее Бен-Гурион заявил, что палестинцам приказал бежать Великий муфтий, творчески развивая мифы о схватке Давида с Голиафом («700 тысяч евреев против 30 миллионов арабов») и об этническом превосходстве («наш человеческий материал обладает гораздо большим нравственным и интеллектуальным потенциалом, чем материал наших соседей»). В реальности и «Хагана»/Армия Обороны Израиля, и арабские армии насчитывали примерно по 100 тысяч бойцов, но АОИ еще и вооружалась из-за океана: американские пожертвования принесли 50 миллионов долларов, потраченные на приобретение оружия, включая артиллерию и боевую авиацию, без которых, как и без сделки с королем Иордании Абдаллой, победа была бы маловероятной, как позднее признавала Голда Меир[196]. Кроме того, палестинцы едва оправились после жестокого подавления Арабского восстания британскими оккупантами, которые за тридцать лет так и не удосужились внедрить систему обязательного образования: менее одной трети палестинских детей посещали школу или были каким-либо образом подготовлены к жизни в современном государстве. Тот факт, что людей, которые публично рассказывают эту историю, обвиняют в антисемитизме (недавний пример – кинорежиссер Кен Лоуч) и изгоняют из политических партий, является, кроме всего прочего, показателем того, что созданное в 1948 г. колониальное сионистское государство, которое критикует глобальное движение солидарности с палестинцами, по-прежнему сильно зависит от Соединенных Штатов и Германии в части дотаций, а от остального западного мира – в части идеологической поддержки.
Подобные истории о происхождении позволяют предположить, что Израиль, будучи уникальным в своем роде государством европейских поселенцев, не сводится исключительно к только этому. Когда интересы сионистского национализма сталкивались с интересами англичан, «банда Штерна» под предводительством Менахема Бегина не позволяла легко себя запугать. Самой страшной террористической атакой за всю историю мандата был взрыв, уничтоживший гостиницу «Царь Давид» в 1946 г. Среди десятков погибших были британские гражданские служащие и офицеры, а также множество арабов. Бегин стал тем, кто смеется последним, когда в 1978 г. ему как премьер-министру Израиля вручили Нобелевскую премию мира.
Умеренные и правые сионисты могли спорить друг с другом относительно методов, но всегда пребывали в согласии относительно целей. Вейцман, Бен-Гурион, Бегин, Даян и другие, вплоть до Нетаньяху, принадлежали к разным политическим группировкам, но все они верили в Великий Израиль. Единственное, в чем они расходились, был спор о том, где провести последнюю линию на песке, но и этот спор носил, по существу, косметический характер. Ранние сионисты, бескомпромиссно и решительно настроенные на создание отдельного государства, были жестче Бен-Гуриона, относясь к несионистам и/или сторонникам интеграции евреев с крайним пренебрежением.
Это вновь возвращает нас к Бенни Моррису, и в частности к его потрясающему интервью, опубликованному 8 января 2004 г. в либеральной ежедневной газете Haaretz под заголовком «Выживание наиболее приспособленных», – чрезвычайно значимому документу в современной истории сионизма. Перед своим потрясенным собеседником Моррис выкладывает две неприятные истины: что сионистский проект можно было реализовать лишь путем осознанной этнической чистки и что уже запущенный процесс удаления арабского населения из Палестины был приостановлен в двух шагах от полного завершения исключительно по временным и тактическим соображениям. Именно второе соображение произвело максимальный фурор в среде традиционных противников верхушки «Ликуда» и «Аводы».
Аргументы в пользу полного изгнания палестинцев из Земли обетованной долгое время открыто звучали с правого фланга израильского спектра и свободно высказывались в рабочих и либеральных кругах как внутри Израиля, так и в
