Брюсов.
Бальдеру II
Тебя приветствую, мое поражение
3. Гиппиус
Кто победил из нас — не знаю!Должно быть, ты, сын света, ты!И я, покорствуя, встречаюВсе безнадежные мечты.Своим и я отметил знакомТу, за кого воздвигся в бой.Ей на душу упал я мракомИ в бездны ринул за собой.Но в самом ужасе падений,На дне отчаянья и тьмы,Твой дальний луч рассеял тени,И в небеса взглянули мы!Нас сладострастным содроганьемВязала страсть, но встал твой лик!И мы отпрянули с рыданьем,И я над плачущей поник.Когда я мнил кричать проклятья,Благословили скорбь уста,И в наши грешные объятьяВлилась незримо — Чистота!Я молча раскрываю руки:Она — твоя, возьми, бери!Мне сладко от смертельной муки,Мне больно от лучей зари.
Белый.
Преданье1Он был пророк.Она — сибилла в храме.Любовь их, как цветок,горела розами в закатном фимиаме.Под дугами его бровейОткрылись взглядыВ выси излитые.Струились завитки кудрей —Вина каскадыПеннозолотые.Как облачко, закрывшее лазурь,С пролетами лазуриИ с пепельной каймой —Ее лицо, застывшее без бури,Волос омытое волной немой.Сквозь грозыИ напастиТронулись: была в пространствах дальних —Нега.Из багряницы роз многострадальныхСтрасти —Творили розыСнега.К потокам Стикса приближались.Ветер выхватился, белыми шелками вея, —Розовые зори просветлялисьЖемчугами -Умирали, ласково бледнея.2На башнях дальних облаковЛожились мягко аметисты.У каменистых береговЧелнок качался золотистый.Круг солнца ясно ниспадал,(И тихо плакала сибилла) —Средь изумрудов мягко стлалСтолбы червонные берилла.Пророк сказал: «Любовью смертьИ смертью страсти победивший,Я уплыву, и вновь на твердьСойду, как бог, свой лик явивший».Сибилла грустно замерла,Откинув пепельный свой локон.И ей надел поверх челаИз бледных ландышей венок он.3Тянулись дни. Он плыл и плыл.От берегов далеких Стикса,Всплывая тихо, месяц стылОбломком матовым оникса.Чертя причудливый узор,Лазурью трепетной сквозилиСтрекозы бледные. И взорХрустальным кружевом повили.Вспенял крылатый, легкий челнВодоворот фонтанно-белый.То здесь, то там средь ясных волнКачался лебедь онемелый.И пряди длинные кудрей,И бледнопепельные складкиЕго плаща среди зыбейКрутил в пространствах ветер шаткий.4И била временем волна.Прошли года. Под сенью храмаОна состарилась однаВ столбах лазурных фимиама.В закатный час, покинув храм,Навстречу богу шли сибиллы.По беломраморным щекамСтруились крупные бериллы.И было небо вновь пьяноУлыбкой брачною закатов.И рдело золотом оноИ темным пурпуром гранатов.5Забыт теперь, разрушен храм,И у дорической колонны,Струя священный фимиам,Блестит росой шиповник сонный.Забыт алтарь. И заплетенУж виноградом диким мрамор.И вот навеки иссеченСтаринный лозунг: «Sanctus amor».И то, что было, не прошло…Я там стоял, оцепенелый:Глядясь в дрожащее стекло —Качался лебедь, сонный, белый.И солнца диск почил в огнях.Плясали бешено на влаге, —На хризолитовых струяхМолниеносные зигзаги.«Вернись, наш бог», молился я,И вдалеке белелся парус.И кто-то, грустный, у руляРассыпал огненный стеклярус.
Брюсов.
ПреданиеПосвящаю Андрею БеломуИ ей надел поверх челаИз белых ландышей венок он.Андрей БелыйIПовеял ветер голубойНад бездной моря обагренной.Жемчужный след чертя кормой,Челнок помчался, окрыленный.И весь челнок, и плащ пловцаСверкали ясным аметистом;В кудрях пророка, вкруг лица,Закат горел венцом лучистым.И в грозно огненный ЗакатУйдя безумными очами,Пловец не мог взглянуть назад,На скудный берег за волнами.Меж ним и берегом рослиОгни топазов и берилла,И он не видел, как с землиСтремила взор за ним Сибилла.И он не видел, как онаУпала вдруг на камень черный,Побеждена, упоенаСвоей печалью непокорной.И тень, приблизившись, легла,Верховный жрец отвел ей локон,И тихо снял с ее челаИз белых ландышей венок он.IIИ годы шли. И целый деньОна скользила в сводах храма,Всегда задумчива, как тень,В столбах лазурных фимиама.Но лишь сгорел пожар дневнойИ сумрак ширился победно,По узкой лестнице витойОна сходила тенью бледной, —В покой, где жрец верховный ждалЕе с покорностью всегдашней,При дымном факеле, и алБыл свет из окон старой башни.Струи священного винаПьянили мысль, дразня желанья,И словно в диком вихре сна,Свершались таинства лобзанья.На ложе каменном ониБезрадостно сплетали руки;Плясали красные огни,И глухо повторялись звуки.Но вдруг, припомнив о былом,Она венок из роз срывала,На камни падала лицомИ долго билась и стенала.И кротко жрец, склонясь над ней,Вершил заветные заклятья,И вновь, под плясками огней,Сплетались горькие объятья.IIIИ годы шли, как смены сна,Сходя во тьму сквозь своды храма,И вот состарилась онаВ столбах лазурных фимиама.И ей народ алтарь воздвигДавно, как непорочной жрице,И только жрец, седой старик,Знал тайну замкнутой светлицы.Был вечер. Запад гас в огне.Ушли из храма богомольцы.На малахитовой волнеСплетались огненные кольца.И вырос призрак корабля,И близился безвестный парус,И кто-то, бледный, у руляРонял сверкающий стеклярус.Уже, мерцая, месяц стылСерпом из тусклого оникса,Когда ко храму подступилПришлец с брегов холодных Стикса.И властно в ясной тишинеРаздалось тихое воззванье:«Вот я пришел. Сойди ко мне, —Настало вечное свиданье».И странно вспыхнул красный светВ высоких окнах башни старой,Потом погас на зов в ответ,И замер храм под лунной чарой.И в красоте седых кудрейПредстала у дверей Сибилла,Простер он властно руки к ней,Она, без слов, главу склонила.Спросил он: «Ты ждала меня?»Сказала: «Верила и ждала».Лучом сапфирного огняЛуна их лик поцеловала.Рука с рукой к прибою волнОни сошли, вдвоем отныне…Как сердолик — далекий челнНа хризолитовой равнине!А в башне, там, где свет погас,Седой старик бродил у окон,И с моря не сводил он глаз,И целовал в последний разИз мертвых ландышей венок он.
ПЕТРОВСКИЕ ХРОНИКИ II
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
