В. Брюсов о наших сеансах знал, но как будто ими не интересовался. Однажды, когда С. Кречетов заменял своего брата (нотариуса) в конторе на Варварке, я пошла к нему зачем-то днем. Был обеденный перерыв. Я поднялась наверх в квартиру и поразилась чуть не до столбняка: за чайным столом в мирной беседе с С. Кречетовым сидел В. Брюсов, простой, добродушный, какой-то домашний, новый мне, невиданный, ну, просто невозможный. Навстречу поднялся с пленительной улыбкой:
— Вот и деловым человеком стал, Нина Ивановна. Пришел к Сергею Алексеевичу совершать нотариальный акт.
— Да?
С. Кречетова вызвали.
— Отчего Вы такая печальная? Нет, не печальная, — трагическая… Донна Анна Вы…
Смеялся ли он, что ли? Великая честь быть донной Анной!
Этот разговор на странную тему прервал приход С. Кречетова. Ему было нужно возвращаться в контору. Извинился, предложил нам остаться посидеть.
Но «посидеть» с Брюсовым мне было как-то страшно и неприятно.
— Выйдем вместе? — спросил он.
И в первый раз по-настоящему увидала я его улыбку, прекрасную, лучезарную, меняющую все лицо.
Вышли на Варварку. И хотелось сказать:
— Вам куда, Валерий Яковлевич, направо? А я налево!
Но В. Брюсов, помахивая тросточкой шел рядом и не думал прощаться.
— Почему никогда не приглашаете на сеансы?
— Сеансы? Да могут ли они Вас интересовать?
— Очень! В Москве сейчас кроме вашего нет ни одного спиритического кружка.
— Тогда приходите.
Сказала, и все захолодело внутри. Пророчество А. Белого вспомнилось, да и сеансы-то… ни медиума, ни феноменов. Стыд один. Но светски повторила:
— Пожалуйста, приходите. Все будут счастливы Вас видеть, Валерий Яковлевич.
Мы шли по тротуару около Новых Рядов. Стоял пронзительно лазурный сентябрь, пахло яблоками из подвалов, на углу продавали последние астры с жесткими, словно жестяными, лепестками. Таким ли был прошлогодний сентябрь!
Точно угадав мою мысль, В. Брюсов сказал:
— Вот, к каждому углу привязано воспоминание. И как похожи они все!
— Ну, не все, — ответила я. — Извините, не все.
— Да? Значит у вас есть неизгладимое?
— У меня? Есть!
— А у меня пока нет. Я тоже хотел бы пережить что-то особенное, неизгладимое, чтобы…
Но я перебила:
— Вам в «Скорпион», конечно? До свидания.
На углу Тверской оглянулась. Чертя тросточкой по тротуару, он стоял и смотрел мне вслед. С. Кречетов переполошился:
— Брюсов придет? А у нас ни медиума, ни феноменов!
Устройте. Чего стоит…
Люди собрались с торжественными лицами. Честь-то, честь-то какая! Научный характер будет, конечно, носить сеанс, если и без медиума, то с оракулом.
Но ошиблись. Простой, домашний, какой-то уютный, появился среди нас В. Брюсов, и к тому же не в сюртуке, а в сером пиджаке. Уютно уселся за чайным столом, говорил о спиритизме в тоне популярных брошюр, давая советы, ободряя потерявших мужество. Настал момент сеанса. Выдвинули столик, спустили занавесы, заткнули все щелки от уличного света, погасили огонь, встали цепью. Тьма.
Я знаю и люблю ее. И странно, для меня она никогда не бывает абсолютной, даже в черных альпийских туннелях. Наплывает белый рассеянный туман, виснут белые инеем сверкающие нити, леопардова шкура раскинулась по потолку, пятнистая, противная. Стены упали, открылись черные бездонные провалы под ногами, входы в бесконечные лабиринты, без контуров, без отсветов, без теней.
Все противоречит самым элементарным физическим законам, а потому сладостно страшно и хочется это длить, как в последней еще сознательной стадии какого-то наркоза, когда не отличаешь видения от яви.
Жизнь, погруженная в эти волны, легка, как пушинка, обескровлена, смешна. Что такое «аргонавты»? Замысловатые знаки препинания во вселенной вместе со своим «лжепророком» А. Белым. Что такое скорбь моя? Черная капля в мировом кубке.
Рука то горит, то стынет, словно в лютый мороз. Наваждение это, что ли? Я не хочу его. Я хочу владеть собою всегда, даже в час смерти, — говорю я себе, — не хочу наваждений!
— Опять Вы размыкаете цепь, — шепчет В. Брюсов
Глаза участников конфузливо моргали, когда зажгли люстру
— Это ровно ничего не значит, — утешал В. Брюсов, — для получения феноменов необходимо коллективное напряжение воли. Очевидно, сегодня чья-то противодействовала, здешняя ли, потусторонняя ли, — не знаю.
«Моя! Моя!» — злорадно подумала я.
После сеанса и ужина С. Кречетов в приятном настроении учитывал выгоды от неожиданного сближения на спиритической почве с В. Брюсовым.
— Может быть, теперь грызть меня меньше будет? Как ты думаешь. А?
Я этого не думала…
Через дня два-три В. Брюсов позвонил по телефону:
— Когда же у Вас предполагается сеанс?
Объяснила, что сеанса не будет, что мы едем в «непокойный дом» расследовать обстоятельно на месте феномены. Стилистически заинтересовался В. Брюсов.
— Ах, я сам давно жду такого случая. Вы возьмете меня с собою, а? А Вы все в трауре, Донна Анна?
Сурово и отчетливо проговорила я в трубку:
— К Вашим услугам, Валерий Яковлевич. Будем Вас ждать, чтобы ехать на поезд.
В вагоне терзало нелепое сочетание людей, искусственное производство разговоров и ничем не мотивированное присутствие В. Я. Часов в б, в глубоких сумерках вышли мы из вагона. Ждали экипажи: коляска парой и тряский тарантас, заваленный сеном…
Поехали. Начала разговора — и десятой части его не помню, — весь в полунамеках, как в моде было тогда говорить. Но, видно, Брюсов был отлично осведомлен о крушении «Элевзинского храма».
Было странно и нерадостно ехать так рядом с человеком, которого годы и годы хотелось встретить совсем не так, перед которым хотелось стоять ученицей, теребя передник в холодных руках. Ученицей перед мэтром!.. А тут что? Глупая поездка, в чей-то глупый «непокойный дом».
Наконец лают собаки, виднеется серый забор, ворота… Какие-то люди (их было четверо) подошли к нашим экипажам с приветствиями.
Это были туземцы, ожидающие спиритическую комиссию, — старший и младший учителя с женами. Младшие повели нас к себе и начали с места в карьер угощать почетных гостей.
Это были молодожены. Розовая ситцевая бомбоньерка — их комната, начала скоро качаться перед глазами, как корабль в бурю: то все в ней туманилось, то назойливо лезла в глаза каждая деталь — клетка со спящей птицей, альбом с бронзовыми застежками в виде львиных лап. На плюшевой скатерти, длинно-белый унылый нос хозяина жил перед глазами самостоятельной жизнью.
— Ну, так расскажите же, в чем дело. У вас неспокойно в доме? Феномены?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
