На таком фоне в 1964 году и Косыгин – грамотный, опытный, но в общем-то средний для сколь-нибудь высокого уровня государственного руководства человек – выглядел выдающейся личностью. За таковую могли принять и Шелепина – человека, который, исключая студенческие годы (когда тоже учился еле-еле), всю жизнь провел в аппарате – комсомольском, а потом, уже в качестве «вождя», в партийном, исключая короткий срок на посту председателя КГБ. А ведь это тоже был претендент на «престол»!
Остальных – Кириленко, Черненко, Полянского, Шелеста, Воронова, Соломенцова, Гришина, Демичева – и почти всех других при определенных различиях в характере, взглядах, биографии объединяла одна черта – это были посредственности, которые могли подняться на такой уровень, занять такие посты в великой стране только в определенных исторических условиях, созданных сталинской деспотией. И дело здесь совсем не в социальном происхождении (сегодня большинство академиков и деятелей культуры происхождением не из дворян или буржуазии и даже не из интеллигенции, а из рабочих и крестьянских семей).
Важнее социального происхождения социальное положение и мироощущение. Мне кажется, что в этом плане нашу «политическую элиту» послесталинских лет объединяла принадлежность – использую старое русское понятие – в основном к мещанам. У этой элиты были мещанский кругозор, мещанские идеология и психология, мещанские идеалы (а внешне почти все они были «великими революционерами», «борцами за рабоче-крестьянское дело»).
Это некоторые общие наблюдения. Конкретнее о людях, которых я лично достаточно хорошо не знал, говорить не хочу. Подробнее расскажу в дополнение к тому, что написано выше, о Л.И. Брежневе, Ю.В. Андропове, М.С. Горбачеве и немножко о Б.Н. Ельцине.
О Л.И. Брежневе
В оценке каждого деятеля важно контролировать эмоции, следовать фактам, соблюдать пропорции. Если говорить, в частности, о Брежневе, то негативная его оценка как лидера партии и страны, безусловно, оправданна. Но едва ли можно согласиться с попытками изобразить его чуть ли не такой же зловещей, как Сталин, фигурой в нашей истории (термин «сталинщина-брежневщина» между тем начинал входить в оборот в речах и в статьях). Истоки излишней эмоциональности, мне кажется, – в обиде на самих себя, в стыде за то, что мы хоть не верили, но послушно молчали и послушно аплодировали, когда этого очень маленького, к концу жизни впавшего в маразм человека на все лады хвалили, прославляли и награждали. Главной бедой было, собственно, то, что Л.И. Брежнев ходом нашей истории, существовавшими в обществе политическими механизмами был поставлен на место, для которого не был годен, вынужден играть роль, которая была ему абсолютно не по силам, – роль лидера державы, притом в очень сложное и ответственное время.
Я уже высказывал свое мнение, что до болезни Брежнев был даже лучше других, точнее сказать, был «меньшим злом». Это не равноценно высокой оценке его личных качеств. Скорее оценка тягостных последствий сталинщины, закономерного состояния вещей после деспотической диктатуры. Независимо от оценки предшествующих событий – разве ситуация так уж изменилась бы, если бы смена руководства произошла в результате аппаратной договоренности (или интриг), а не «дворцового переворота»? Выдвижение не адекватного общественным потребностям руководителя стало уже не результатом злой воли какого-то лица или группы лиц, а естественным продуктом действия сложившихся в годы тоталитаризма политических механизмов.
Конечно, и при них остается место для случая. И, в общем, вполне возможным, а если говорить о длительных, измеряющихся десятком и более лет отрезках истории, даже вероятным остается появление неожиданных, выдвинувшихся, так сказать, «вопреки системе» личностей. Но это – случайность, на которую долго великая страна полагаться не может. И потому один из главных уроков почти сорока послесталинских лет состоит в следующем: необходимы слом старых и создание новых политических механизмов, нужны демократия, политическая культура и просвещенное общественное сознание. По моему глубокому убеждению, это и есть главная задача перестройки. От того, решим мы ее или нет, и насколько хорошо решим, зависит будущее нашей державы. Зависит даже – надо смотреть правде в глаза, – будет ли у нее будущее. Равно как и у социализма.
Я бы рискнул провести здесь аналогию с более близкими мне внешнеполитическими делами. Если мы хотим исключить на будущее новые Афганистаны и Чехословакии, нам мало их задним числом осудить. Надо сломать социально-политические механизмы, которые делали их возможными. Это значит действительно искоренить все остатки и пережитки идей «экспорта» революции, своего революционного мессианства, равно как все остатки и пережитки имперского мышления. Это также значит создать новые, демократические механизмы выработки внешнеполитических решений, которые бы сводили к минимуму вероятность ошибок, особенно крупных, опасных ошибок. Это значит осторожный подход к любым военным обязательствам, ибо, начинаясь обычно с вещей сравнительно невинных – продажи или поставок оружия, – они имеют тенденцию к эскалации; за оружием следуют технические специалисты, потом военные советники, потом их надо охранять и за их советы отвечать. И не успел оглянуться, как ты уже втянут в конфликт. Чтобы избежать таких ситуаций, нужны крупные изменения в системе и механизмах выработки и осуществления политики. То же самое относится к внутренним делам.
Но вернусь к Брежневу – добавлю к сказанному выше то, что видел и знал, что запомнилось.
Человек этот был типичен для верхушки тогдашней политической элиты. Начиная уже с того, что, имея формально диплом об окончании вуза, был малообразованным и даже не очень грамотным. Способностей он был средних, культуры низкой (если он что-то «для души» читал, то журналы вроде «Цирка», фильмы предпочитал смотреть о природе или животных, а также «Альманах кинопутешествий»; серьезные картины редко мог досмотреть до конца – одно из исключений, пожалуй, «Белорусский вокзал», который ему очень понравился, глубоко тронул; в театре, по-моему, вообще многие годы не бывал). Его самыми большими слабостями как руководителя государства были почти полное отсутствие экономических знаний, консерватизм, традиционность и прямо-таки аллергия на новое. Не хватало ему решительности, воли, что, правда, может быть, предохранило его от ряда ошибок, но в то же время питало застой.
Но это не значит, что у Брежнева не было сильных сторон; он был особенно искушен, даже изощрен, хитер и изобретателен в аппаратной борьбе. В общем, он сумел, пусть медленно, но, не рискуя конфликтами и срывами, вытеснить, «выжать» из руководства всех своих соперников и недоброжелателей. И без кровавых репрессий, как Сталин, и даже публичного словесного уничтожения, как Хрущев, он обеспечил полное послушание, покорность и даже вселил страх в души своих соратников (его ведь действительно боялись и такие люди, как Андропов и Громыко, мне кажется, Суслов тоже, не говоря уж об остальных). Брежнев очень ловко манипулировал властью, удерживая каждого на том месте, на котором, по его мнению, тот или иной человек ему был удобен. Взять хотя бы институт второго секретаря ЦК КПСС, почти всегда неконституированный, но неизбежный из-за огромной власти Секретариата ЦК, а значит, и объема дел, подведомственных ему при существовавшем всесилии партийного аппарата. И очень неудобный для генерального (или первого) секретаря, поскольку второй имел большую притягательную силу для аппарата и членов ЦК, областных секретарей и т. д. по той простой причине, что он вел Секретариат, а им постоянно надо было решать повседневные большие и малые дела. Притягивая же руководящие кадры, неизбежно становился потенциальным источником соперничества или хотя бы человеком, с которым надо делить власть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
