Члены экипажа прекрасно осознавали, что у такого отказа могут быть серьезные последствия. На тренировках полетные медики раз за разом повторяли астронавтам, что если они в космосе не будут пропускать через себя достаточно воды, то из тела не будут выводиться токсины. А если не выводить токсины, то в почках будут накапливаться вредные вещества, приводя к инфекции. Прежде всего, это даст себя знать по жжению при мочеиспускании, а затем последует высокая температура. Первый симптом Хэйз ощутил в среду в десять утра. А сейчас, в три ночи в четверг, за тридцать три часа до самого опасного в истории космонавтики входа в атмосферу, он обнаружил второй.
Джим Лоувелл взглянул на своего бледного товарища:
– Эй, Фреддо, ты в порядке?
– Да, совершенно, – пробормотал Хэйз, – Со мной все хорошо. А в чем дело?
– Ты, явно, не выглядишь здоровым, вот почему.
– Нет, все хорошо.
– Может, тебе дать термометр, Фред? – спросил Суиджерт, – Он там наверху, в аптечке.
– Нет, не стоит беспокойства.
– Ты уверен? – спросил Суиджерт.
– Уверен.
– Это не составит для меня труда.
– Я сказал, что я в порядке, – твердо повторил пилот ЛЭМа.
– Хорошо, – сказал Суиджерт, переглянувшись с Лоувеллом, – Хорошо.
Лоувелл смотрел на обоих своих товарищей, размышляя, что делать дальше. Но, прежде чем он нашел решение, его мысли были прерваны. Из-под пола ЛЭМа донесся неясный хлопок, затем свист, а затем кабину потряс тяжелый удар и вибрация. Лоувелл прыгнул к своему окну. Слева по полю зрения под сборкой стабилизаторов он увидел поднимающееся вверх такое знакомое облако ледяных кристаллов. На мгновение Лоувелл испугался, но быстро понял, чем был вызван этот шум и выброс.
– Это конец нашей проблемы с гелием, – повернувшись к товарищам, сказал он.
– Почти вовремя, – взглянув на свои часы, произнес Хэйз.
– А я уже почти забыл об этом, – признался Суиджерт.
– «Водолей», это Хьюстон, – вызвал Джек Лусма, – Вы ничего не заметили в последние секунды?
– Да, Джек, – ответил Лоувелл, – Я как раз собирался тебе сообщить. Под сборкой номер четыре я обнаружил выброс снежинок. Полагаю, что это гелий.
– Принято, – сказал Лусма, – Мы наблюдали, как давление возросло до 131 атм, а теперь оно упало до сорока и продолжает быстро падать.
– Приятно слышать, – сказал Лоувелл, – Но это значит, что нам придется позаботиться о восстановлении вращения теплового контроля.
Командир посмотрел через окно на расширяющееся облако гелия и увидел, что Земля и Луна, которые с последнего запуска вращения «ПТК» проходили по центру его иллюминатора, теперь заметно сместились: Земля поднялась выше, а Луна опустилась ниже, и обе угрожали уйти из его поля зрения.
– Похоже, взрыв развернул нас по углу рысканья и немного изменил наклон. И это то, что они назвали «нереактивной утечкой»?
– Правильно, – сказал Лусма, – Я не хотел рассматривать, как реактивный вариант.
– Мы оба: и ты и я.
– Так, давление уже опустилось ниже 3.4 атм. Ты все еще видишь снежинки?
Лоувелл выглянул в окно.
– Да, – ответил он, – совсем немного.
– Хорошо, – сказал Лусма, – Тогда почему бы вам не проследить за положением корабля – как изменяются наклон и рысканье – и не держать нас в курсе? Позднее мы передадим вам рекомендации, сможете ли вы восстановить «ПТК».
– Принято. Начинаем отслеживать.
Лоувелл устроился перед своим окном, скрестил от холода руки, и начал следить за перемещениями Земли и Луны. Движение космических тел было почти гипнотическим, и в предрассветной тишине четверга Лоувелл почувствовал странное спокойствие. Он знал, что через пару часов ему придется взять в руки пульт ориентации и снова заняться утомительной процедурой восстановления вращения «ПТК». Но прямо сейчас его это мало беспокоило.
В то время как командир уставился в левый иллюминатор, члены его экипажа, очевидно, пребывали в такой же безмятежности, потому что решили устроиться на незапланированный отдых. Хэйз, которого лихорадило, наполовину поднялся в туннель, избегая холодного командного модуля. Он мгновенно уснул, а его голова парила над кожухом взлетного двигателя. Суиджерт, претендуя на покинутое Хэйзом место пилота ЛЭМа, свернулся калачиком на полу по правой стороне, обмотав для устойчивости провода вокруг своей руки. Лоувелл посмотрел, как они устроились, и через некоторое время окликнул Землю.
– Хьюстон, – тихо сказал он в свой микрофон.
– Хьюстон слушает, – ответил Лусма, вслед за Лоувеллом неосознанно понизив свой голос, – Как вы там, Джим?
– Неплохо. Совсем неплохо.
– Ты один, или с тобой Джек и Фред?
– В данный момент Джек и Фред оба спят, – ответил Лоувелл, глядя на успокаивающееся движение Земли и Луны, – Похоже, что касается «ПТК», у нас не будет особых проблем.
– Хорошо. У нас здесь тоже все выглядит спокойно. Мы продолжаем следить и поставим вам в известность о новых процедурах.
– Принято, – сказал Лоувелл.
– На самом деле, – добавил Лусма, – если ты не против, я могу передать тебе одну процедуру. Я только что получил от офицеров навигации записку, что они хотят обсудить с вами некоторые вопросы, – КЭПКОМ помолчал, – Как насчет некоторых соображений о входе в атмосферу и приводнении?
Лоувелл сразу не ответил, обведя кабину глазами. Сначала он наткнулся взглядом на выключенную приборную панель, затем на спящий экипаж, потом на смещенное изображение Земли и Луны в иллюминаторе ЛЭМа и, наконец, на последние снежинки, вылетающие в космос из уже полностью неработоспособного посадочного двигателя.
Да, он принял решение. Приводнение – это именно то, что он хочет обсудить.
12
Четверг, 16 апреля. 8:00 утра
С самого начала утренней смены у Джерри Бостика, офицера полетной динамики Бордовой команды, не заладился день. Он подозревал, что дальше будет еще хуже.
– Проклятье, – мягко проворчал Бостик, стоя за своим терминалом первого ряда и с отвращением глядя на экран.
Склонившись над плечом Дэйва Рида, дежурного оператора ДИНАМИКИ, он второй раз посмотрел на светящиеся цифры.
– Проклятье, – повторил он, на этот раз достаточно громко, чтобы Рид повернулся в кресле.
– В чем проблема, Джерри? – спросил Рид.
– Ты не захочешь узнать это, – ответил Бостик.
– Попробуй объяснить.
Бостик приблизился к Риду и пробежал указательным пальцем по колонке цифр, остановившись на одном показателе. Рид нагнулся вперед и прищурился. Колонка, на которую указывал Бостик, называлась «Траектория». Параметр, на котором остановился его палец, имел значение «6.15».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
