class="p1">— Час, — напомнил Джонни. — Тебе решать.
Он хотел повесить трубку, но услышал взволнованный крик Стю:
— Джонни! Джонни! Джонни!
Он снова поднес телефон к уху.
— Дай мне поговорить с сестрой, — потребовал он.
— Она покончила с тобой.
— Пожалуйста, брат, позволь мне поговорить с сестрой.
Джонни пристально посмотрел ему в глаза.
— Ты зря тратишь время.
Стю почти в отчаянии уставился на него, будто взгляд на Джонни мог стереть все, что он натворил.
Затем он сказал:
— Я изменю свое заявление.
Слава Христу.
Джонни кивнул.
Повесил трубку.
Встал со стула.
Повернулся к Шандре, взял ее за локоть и вывел из этой комнаты и тюрьмы.
Они остановились на ступеньках крыльца и повернулись друг к другу.
— Он изменит свое заявление, — сказал он ей.
Ее плечи расслабились, и у него возникло ощущение, что они расслабились не потому, что теперь она была свободна, а потому, что Стю будет меньше страдать.
Он понимал это. Он так сильно любил Тоби, что если бы Тоби оказался на месте Стю, Джонни чувствовал бы то же самое.
В те часы отчаяния и неизвестности местонахождения Брукса, он этого не понимал.
— Мне нужно идти, — сказал он Шандре.
Она напряглась и, казалось, хотела прильнуть к нему.
— Джонни.
— Дело сделано, Шандра, уезжай из города. Найди свое счастье.
Она покачала головой и торжественно сказала:
— Ты должен знать, как я сожалею обо всем. Серьезно, Джонни. — На ее лице появилась гримаса боли, но это была Шандра. Она многое пережила, слишком многое. Она не так-то легко сдавалась. Поэтому она шмыгнула носом, взяла себя в руки и прошептала: — Обо всем.
— Я знаю, Шандра, — тихо сказал он.
— Я очень тебя любила.
— И это я тоже знаю, — ответил он.
— Не потому… то есть, я знаю, что ты двигаешься дальше, так что не хочу делать это еще более неловким, чем уже есть, что кажется невозможным, но я говорю правду. Я всегда буду любить тебя, Джонни Гэмбл.
Он кивнул и прошептал:
— Ты избавишься от прошлого, начнешь с чистого листа, найдешь свое счастье, найдешь другого, кого полюбишь.
— Возможно.
— Непременно. Просто… — Он набрал в грудь воздуха и приблизился к ней. — Используй наш опыт и в следующий раз сделай все лучше.
Она сжала губы и кивнула, и он вспомнил, что раньше считал это милым жестом. Если у него был шанс, он всегда целовал ее после того, как ее губы расслаблялись.
Это все еще было мило.
И он надеялся, что ее следующий парень тоже будет так думать.
— Береги себя и будь счастлива, милая, — пробормотал он.
— Ты тоже, малыш.
Он посмотрел в прекрасные глаза, в которые, казалось, очень давно считал, что будет смотреть до самой смерти.
Затем улыбнулся ей и ушел.
***
Двадцать минут спустя он зарулил на подъездную дорожку Иззи и увидел, как она раскачивается в плетеном кресле на крыльце, а у ее ног бездельничают три собаки.
На столе рядом с ней стоял стакан с охлажденным напитком, цветные ручки разложены рядом, а на согнутых коленях лежал дневник.
Он знал этот дневник.
Иззи рисовала.
Это была его Иззи. Она не тратила время впустую, с нетерпением ожидая его возвращения, беспокоясь о том, что ему предстояло сделать, в тихом размышлении она с максимальной пользой использовала время, даже если это заключалось в рисовании.
Она должна быть занята чем-то.
Когда он остановил грузовик рядом с ее пыльным «Мурано», собаки помчались к нему, Рейнджер впереди.
Джонни вышел, потрепал всех по холке и медленно направился к Из, не сводя с нее глаз.
Она не сдвинулась с места и не отвела от него взгляда.
Когда он остановился на крыльце в двух футах от нее, глядя на нее сверху вниз, она спросила:
— Как все прошло?
— Он изменит свое заявление.
Она ухмыльнулась.
Этот жест…
Теперь он был чертовски милым.
— Ты можешь что угодно, Джонни Гэмбл?
Он покачал головой и поджал губы.
Ее лицо стало серьезным.
— Как Шандра?
— Если поступит умно, то, наконец-то, будет свободна.
Она серьезно кивнула.
Затем склонила голову набок.
— Пятнадцать минут назад у нас случилась драма, когда Брукс решил, что предпочел бы выдернуть пушистый мех Келли, а Келли решила, что ей нравится ее мех там, где он есть, поэтому она ударила его и зацепила когтями. Царапина длиной около полудюйма, так что ничего страшного, но у него пошла кровь. Брукс был не очень доволен. Адди искупала его и поделилась тем, что некоторые уроки нужно усвоить на собственном горьком опыте. Брукс еще плохо понимает по-английски, но у меня сложилось такое впечатление, что это он понял. Келли все еще обижена.
— Адди права, — согласился Джонни.
— Да, — подтвердила Иззи.
— Из?
— Да?
— Тебе понадобится время, пока нам не исполнится восемьдесят, чтобы усвоить правило?
На секунду она казалась смущенной, прежде чем отложила дневник в сторону, встала с кресла, приблизилась к нему, прильнула всем телом и обвила руками его шею.
— Знаешь, иногда ты и сам можешь поцеловать меня, когда возвращаешься домой, — прошептала она, не сводя глаз с его губ.
— Ты права, — ответил он.
А потом сделал именно это.
***
Иззи
— Это абсолютно, на сто процентов не сработает, — решительно заявила я.
— Ты серьезно? — ответил Джонни, не скрывая, что начинает злиться.
Я вскинула обе руки.
— Да, серьезно. — Я подалась к нему, хотя он стоял в пяти футах от меня перед диваном в своей гостиной/спальне/столовой/кухне (часть нашего спора!) и напомнила ему:
— У меня лошади, Джонни.
— Я заметил, Иззи, — парировал он.
— И они мне, вроде как, нравятся. Мне также нравится, когда они находятся на моем заднем дворе, а не в пятнадцати милях отсюда.
— Из, у тебя три акра. У меня двадцать семь.
Я почувствовала, как глаза расширились от этой новости.
— У тебя двадцать семь акров земли?
— Детка, — прорычал он, — ты должна смириться с тем, что я богат.
Мои глаза сузились.
— У меня не возникло проблем с твоим богатством на прошлой неделе, когда я пришла домой, и ты вручил мне коробку с совершенно новыми нюдовыми Лабутенами.
Его голова дернулась, и брови сошлись вместе.
— Ты называешь бежевый цвет нюдовым?
— Да.
— Это бежевый.
— Это нюдовый, Джонни.
— Господи! — взорвался он. — Мы не будем ссориться из-за цвета твоих туфель, когда мы ссоримся из-за того, где будем жить, когда съедемся.
Этим мы и занимались.
Едва я переступила порог после работы, как мы принялись спорить о том, где будем жить, когда съедемся.
