– Почему я тебя оставил? Потому что мне пришлось. Потому что я сидел и смотрел, как ты спишь, и думал все это. А потом ты вошел, вот только что. Я не могу этого сделать, Трев. Если у меня осталось хоть на грош какого-то таланта, какого-то дара, теперь они – твои. Я могу убить их, я могу убить себя, но тебя я убить не могу.
Снова подобрав молоток, он встал и пошел к Тревору.
– Подожди! – Тревор выставил перед собой руки, попытался коснуться Бобби. Бобби отступил вне пределов досягаемости, и руки Тревора схватили воздух. – Ты видишь… Это… – Он не знал, как выговорить то, что хочет спросить. – Как насчет Птичьей страны? Что в ней с тобой случилось?
– Птичья страна – машина, смазанная кровью художников, – словно во сне произнес Бобби. Тон его был безразличным, словно он читал лекцию. Он подошел ближе, протянул молоток, с которого все еще капала кровь. – Птичья страна – это зеркало, что отражает наши смерти. Птичьей страны вовсе не существует.
– Она же здесь, прямо за окном! – закричал Тревор. – Я только что оттуда пришел!
– Да, – ответил Бобби, – но я останусь в доме.
Он ткнул ручку молотка в ладонь Тревора, потом развел руки и заключил Тревора в объятия, которые походили на темный влажный туман. Контуры Бобби расплывались. Его плоть становилась все мягче, перетекала в самого Тревора.
– НЕТ! НЕ УХОДИ! СКАЖИ МНЕ, ПОЧЕМУ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ! СКАЖИ МНЕ!!!
– На самом деле ты хочешь знать не “почему”, – услышал он голос Бобби. – Ты просто хочешь знать, каково это.
Тревор почувствовал, как вязкий туман просачивается в его кости, сворачивается спиралями в черепе, застит глаза. Кровь, сбегая по ручке молотка, липким теплом ползла по его пальцам, смешивалась с кровью из его собственных шрамов. Углом глаза он увидел, как на стене подрагивают и трепещут его детские рисунки, будто бьются плененные крылья.
– Скажи мне, – прошептал Тревор.
– Ты художник, – ответил шепотом голос, который теперь звучал из глубины его сознания. – Пойди и узнай сам.
Тут реальность мигнула перегоревшей лампочкой.
22
Зах стремительно падал через киберпространство. Ну надо же, оглушенно думал он, компьютер-то мне все-таки был не нужен; чтобы попасть сюда, нужно только выпить чашку кофе и чтобы потом кто-нибудь ударил тебя по голове с такой силой, чтобы глазные яблоки выскочили.
Он падал все быстрее и быстрее – со скоростью света, со скоростью информации, со скоростью мысли. И не было ни сознания, ни личности, никаких пугал из ФБР, никаких Соединенных Штатов, никакого Нового Орлеана или Потерянной Мили, никого по имени Захария Босх. Не было такой штуки, как преступление, не было такой штуки, как смерть. Он чувствовал, как растворяется в бесконечной сети синапсов, чисел, битов. Сеть была сложной, но лишенной эмоций, доступной анализу и логике. И это утешало.
Здесь было так холодно…
Внезапно Заха охватила паника, и он принялся барахтаться, сопротивляясь сети. Нет! Он не хочет здесь оставаться. Он не хочет, чтобы его затянуло, ассимилировало киберпространство, или Птичья страна, или пустота – чем бы оно ни было. Он не желал становиться маленькой частицей большего добра или зла, обтекаемым фрагментом информации, ничего не значащим сам по себе. Он хотел вернуться к Захарии Босху со всеми его хлопотами и противоречиями, проблемами и страхами. Он хотел назад, в свое тело. Он хотел Тревора.
Каждой частичкой оставшейся в нем воли Зах тянулся к пробуждению.
Киберсеть прошила холодная электрическая вспышка. Зах осознал вес своего тела и матрас под ним, почувствовал, как колотится в груди сердце. Его посетила страшная мысль, что сердце только сейчас начало биться снова. Кровь затекала из носовой полости в горло, Зах едва не захлебывался ею. Голова гудела и пульсировала. По ладоням как будто кто-то прошелся наждачной бумагой.
Или все, что он помнил, произошло на самом деле, или это был тот еще трип.
С трудом открыв глаза, Зах увидел, что Тревор сидит па краю кровати и пусто смотрит на противоположную стену. Его спутанные, пропитанные потом волосы струились по голым плечам и спине. Ладони и руки у него все еще были в крови, но шрамы, похоже, закрылись.
В правой руке у него был зажат молоток, поблескивающий от крови и других жидкостей. Зах знал, что Тревор не ударил его: будь эта каша из его мозгов, он бы сейчас уже не дышал. Но что сделал Тревор? Или что, ему кажется, он сделал?
Зах попытался приподняться на локте и тут же почувствовал, как у него мучительно кружится голова. Перед глазами все расплывалось. Он сообразил, что где-то потерял очки.
– Трев? – прошептал он, – Ты в порядке?
Никакого ответа.
– Тревор?
Рука Заха словно приросла к матрасу. Усилием воли он поднял ее на пару дюймов, протянул – казалось, на несколько миль. Его пальцы слегка коснулись бедра Тревора. Плоть казалась на ощупь холодной и гладкой, как мрамор. Кончики пальцев оставили четыре параллельные кровавые полосы на бледной коже.
Надо же было так рассадить руки. Нигде в доме он с собой такого сотворить не мог. Конечно, нет, подумалось ему, это произошло, когда ты упал на тротуар в Птичьей стране, пытаясь смягчить падение, чтобы не выбить зубы о тротуар. Джо тебя толкнул, помнишь?
А если он встретил Джо, то кого видел Тревор?
Он подтащился поближе к Тревору, попытался сесть.
– Тревор, послушай, ты не причинил мне вреда, со мной все в порядке. – Его окатило волной головокружения, грозившего перерасти в тошноту. – Ты в порядке? Что происходит?
Тревор обернулся. Глаза у него были словно две дыры, пробуравленные в леднике, черные выемки, уходящие глубоко в лед. Щеки у него ввалились, лицо казалось изможденным и измученным. И череп словно стремился порвать кожу, чтобы выйти на свет.
– Он меня видел, – произнес вдруг Тревор. – Он меня там видел.
– Кто? Когда?
– Мои отец. – В глазах Тревора появилась искра узнавания, но никакого тепла. Глядеть в эти глаза было как снова падать сквозь пустоту. – Он видел, как я сюда вошел тон ночью. Он
говорил со мной.
О Боже, подумал Зах. Дурной трип. Дурной, дрянной трип.
– Где ты был? – осторожно спросил он.
– В Птичьей стране.
Конечно. Где же еще?
– Нет, я хотел сказать… – Что, черт побери, он хотел сказать… – Я хотел сказать, где ты был в пространственно-временном континууме? В каком времени ты был?
– В этом доме. В ту ночь. Я видел мать мертвой. Я видел брата мертвым. Потом я пришел в эту комнату, и Бобби был жив -сидел на кровати, решая, убить меня или нет. Он видел меня, говорил со мной и решил, что он не может этого сделать. Это все моя вина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
