— Как бы там ни было, но его лай помог мне, — утверждал Гарлей, когда ему удалось справиться с калиткой. — Очевидно, Майкл заявил, что покажет ему, как не слушаться хозяина.
— Во всяком случае, он разговаривает, — смеялась Вилла. — Хотя и не отличается особой разговорчивостью.
Но Майкл больше никогда не разговаривал. Лишь в этих двух случаях он прибегнул к лаю, чтобы оградить своего господина от угрожавшей опасности. Он никогда не лаял на луну, не отзывался на эхо холмов и не преследовал лаем ни людей, ни животных. Слышное на ранчо эхо было для Джерри неистощимым источником вокальных упражнений. Пока Джерри заливался лаем, Майкл со скучающим выражением ложился и выжидал, когда этот дуэт окончится. Он не лаял, даже нападая на чужих собак, пробегавших по ранчо.
— Он не боится, как опытный старый вояка, — заметил Гарлей, наблюдая за его борьбой с чужой собакой. — Он сохраняет полное хладнокровие. Драка ничуть его не возбуждает.
— Он постарел раньше времени, — сказала Вилла. — В нем не осталось охоты ни к игре, ни к разговору. Но я все-таки знаю, что он любит меня и тебя…
— Не болтая много об этом, — закончил за нее муж.
— Эта любовь светится в его спокойных глазах, — прибавила она.
— Он напоминает мне одного из участников экспедиции лейтенанта Грили, — согласился он. — Тот был одним из горсточки уцелевших. Он прошел через столько испытаний, что бывал так же сдержан, как Майкл, и так же молчалив. Он казался неинтересным большинству людей, не умеющих его понять. А дело обстояло как раз наоборот. Они были неинтересны ему. Они так мало знали о жизни, что последнее слово всегда оставалось за ним. Из него трудно было вытащить слово. Он не разучился говорить, но не видел смысла в том, чтобы говорить, когда никто его не понимал. Он стал угрюм и замкнут от горечи жизненных испытаний. Но достаточно было взглянуть на него, чтобы понять: этот человек побывал в тысяче преисподен и прошел через тысячу ледяных смертей. В его глазах было то же спокойствие, что и в глазах Майкла. И та же мудрость. Я бы, кажется, все отдал, чтобы узнать, как было сломано его плечо. Очевидно, это был тигр или лев.
Как горный лев, встреченный Майклом на горе, человек блуждал по зарослям и чащам Мендосино, следовал по суровым горным тропам, а по ночам пересекал возделанные долины, избегая встреч с людьми. Как горный лев, человек этот был врагом всех людей, и все люди были его врагами. Его жизнь шла неправильным путем, и он причинил людям больше зла, чем лев, который убивает телят, чтобы утолить свой голод. Как горный лев, человек этот был убийцей. Но его приметы и описания его злодеяний были помещены во всех газетах, и люди интересовались им гораздо больше, чем львом. Лев резал телят на горных пастбищах. Но человек с целью грабежа зарезал целую семью — начальника почтовой конторы, его жену и троих детей, живших в квартире над почтовой конторой в горной деревушке Чисхольм.
Человек в течение двух недель скрывался от своих преследователей. Он только что перебрался через широкую возделанную долину Санта-Роса и очутился на горе Сонома. Целых два дня он отдыхал и отсыпался на самом неприступном участке ранчо Кеннана. У него был с собой кофе, взятый им с места последнего грабежа. В пищу ему пошла одна из ангорских коз Гарлея Кеннана. От усталости и истощения он проспал сорок восемь часов подряд, просыпаясь время от времени и жадно пожирая мясо или выпивая неимоверное количество кофе, безразлично, холодного или горячего, а затем снова погружался в тяжелый, полный кошмарных видений сон.
Тем временем цивилизация, пользуясь своими организациями и хитроумными изобретениями, настигла его. Электричество окружило его тесным кольцом. Телефон нагнал его в диких каньонах горы Сонома, а на горах расположились посты полиции и отряды вооруженных фермеров. Убийца пугал их больше, чем горный лев. Телефон на ранчо Кеннана и на других ранчо, прилегающих к Сономе, не переставал звонить, передавая всевозможные распоряжения о поимке убийцы.
Полиция шарила по горе, и человек был вынужден среди бела дня сойти в Лунную долину, чтобы взобраться на гору, отделяющую ее от долины Напа. Гарлей Кеннан выехал тем временем верхом на своем чистокровном жеребце. Он не преследовал человека, убившего начальника почтовой конторы и его семью в Чисхольме. Он хорошо знал, что эта гора кишела преследователями — недаром двадцать человек их переночевало накануне на его ранчо. Итак, встреча Гарлея Кеннана с убийцей была совершенно непредусмотренной и случайной.
Для убийцы встреча была уже не первой за эти дни. Минувшей ночью он заметил костры полицейских постов в лесу. На рассвете, пытаясь спуститься по направлению к Петалуме, он встретил не менее пяти отрядов вооруженных винтовками и карабинами фермеров. Скрываясь, преследуемый по пятам фермерами, он попал в толпу мальчишек из Глен Эллена и Калиенте. Им не удалось подстрелить его, так как их ружья годились лишь для охоты на белок и ланей, но все же его спина была усеяна дробинками, которые, застряв под кожей, раздражали его до бешенства.
Сбегая по склону ущелья, он попал в стадо короткорогих быков. Испуганные появлением человека, они сбили его с ног и, перепрыгивая через него в паническом бегстве, сломали копытами его винтовку. В полном отчаянии, безоружный, помятый копытами быков, с горящими поверхностными ранами на спине, он обошел гору по тропинке диких зверей, затем перебрался через два каньона и начал спускаться в третий, руководствуясь следами лошадиных копыт.
Спускаясь по этой тропе, он встретил поднимавшегося верхом в гору репортера. Репортер — ну что ж, он был, как все городские репортеры, — знал лишь обычаи и нравы города и никогда не участвовал в охоте на человека. Кляча, взятая им напрокат в долине, была разбита на все ноги, заморена и давно потеряла бодрость и силу духа. Она совершенно спокойно отнеслась к тому, что сидевшего на ней всадника стащил с ее спины выскочивший из-за крутого поворота тропы незнакомец с диким лицом и безумным взглядом. Репортер ударил нападавшего хлыстом. После этого репортеру в первый раз в жизни пришлось испытать на собственной шкуре, что представляют собой те трепки, которые он так охотно описывал в ранние дни своего репортерства, повествуя о матросских стычках и о правах посетителей матросских кабачков.
К великому своему разочарованию, человек увидел, что все оружие репортера состояло из карандаша и пачки бумаги. Не найдя оружия, он дополнительной трепкой выразил на репортере свое разочарование. Затем, оставив избитую жертву оплакивать среди папоротников свое поражение, он уселся на его клячу и, погоняя ее репортерским хлыстом, продолжал спускаться вниз по тропе.
Гарлей Кеннан, сопровождаемый обеими собаками, выехал на свою утреннюю прогулку. Как всегда, Джерри, увлеченный выслеживанием зверей, убежал далеко вперед. Майкл, следовавший по пятам за конем своего господина, не понял, в чем дело, когда разразилась катастрофа. Но и сам Гарлей тоже ничего не понял. Откос круто поднимался над тропинкой, и вдруг с высоты восьми футов, через живую изгородь зарослей мансаниты, на Гарлея, спокойно объезжавшего своего коня, обрушилось что-то чудовищное и непонятное. Взглянув наверх, он увидел наездника, обрушивающегося на него сверху на разбитой и упирающейся изо всех сил кляче. Потянув лошадь за поводья, принуждая ее отскочить в сторону, чтобы избежать этой лавины, Гарлей Кеннан успел заметить оцарапанную кожу, беспорядок одежды, горящие диким огнем глаза, лохматую бороду и изнуренный вид преследуемого людьми человека.
Кляча вполне благоразумно упиралась и не хотела прыгать вниз со склона, она хорошо знала, что ее разбитые, ревматические ноги не выдержат такого прыжка. Она зарылась копытами в поросший мхом крутой откос и прыгнула лишь затем, чтобы избежать падения. Все же она ударилась плечом о плечо скакавшего внизу жеребца и опрокинула его. Гарлей Кеннан при падении сломал себе ногу, а у коня, дергавшегося на месте падения, был сломан хребет.
К новому и величайшему разочарованию, человек, преследуемый целым вооруженным краем, не нашел никакого оружия и на своей последней жертве. Соскочив со своей клячи, он, зарычав от бешенства и разочарования, ударил беззащитного Кеннана в бок. Он было поднял ногу для второго удара, но тут Майкл вцепился зубами в его икру.
С проклятием отдернул человек ногу, и зубы Майкла порвали его штаны и поранили ногу.
— Молодец, Майкл! — похвалил его Гарлей, беспомощно лежавший под конем. — Эй, Майкл! — крикнул он, возвращаясь к морскому жаргону. — Прогнать белый парень к черту прочь!
— Я тебе за это башку расшибу, — заскрежетал зубами человек.
Дикарь по поступкам и словам, он едва удерживался от слез. Долгое преследование, злоба его и злоба охотившихся за ним людей сломили его силу сопротивления. Он был окружен врагами. Даже дети были против него и изрешетили дробью его спину, молодые бычки топтали его ногами и сломали его винтовку. Все были в заговоре против него. А тут еще собака укусила его ногу. Он шел прямо к смерти. Никогда еще это не было ему так ясно. Все было против него. Им овладело истерическое желание рыдать, а истерия в отчаявшемся человеке обычно выливается в дикие, ужасные поступки. Не имея никаких к этому оснований, он готов был выполнить свою угрозу и убить Гарлея Кеннана. Неважно, что Гарлей Кеннан лично ему никакого вреда не причинил. Наоборот, это он напал на Кеннана, сбросил его с коня на землю и по его вине тот сломал ногу. Но Гарлей Кеннан был человек, а весь человеческий род был ему ненавистен. Ему как-то смутно казалось, что, убивая Кеннана, он мстит за себя всему человеческому роду. Умирая, он хотел потащить за собой всех, кого только было возможно.
