Тем временем земляки Харлампия не сидели без дела. Они сочинили и подписали всем хутором очень любопытный документ, который в те годы назывался ОДОБРЕНИЕ.
«Мы, нижеподписавшиеся, даем настоящее одобрение гражданину нашего села Ермакову Х. В. в том, что он действительно честного поведения и за ним не замечено никаких контрреволюционных идей, а наоборот: охотно работал в сельсовете, проводил собрания, беседовал о налоговой кампании и первым откликнулся на призыв властей по погрузке хлеба в баржи».
Надо сказать, что по делу проходило еще семеро казаков. И все они держались стойко, друг на друга не наговаривали и все обвинения в жестокости и насилии отрицали. В мае 1925 года это признал и суд, определив, что «обвиняемые были не активными, добровольными участниками восстания, а призваны по мобилизации окружным атаманством. Избиение и убийство граждан происходило не на почве террористических актов как над приверженцами Соввласти, а как над лицами, принимавшими участие в расхищении их имущества. С момента совершения этих преступлений прошло более семи лет, обвиняемые за означенное время находились на свободе, занимались личным трудом, не будучи ни в чем замечены. Большинство из них служили в Красной Армии и имеют несколько ранений.
Решение суда: настоящее дело производством прекратить по целесообразности».
Зигзаги революционной целесообразностиДело прошлое, но кровь на обвиняемых была. У суда это не вызывало сомнений, да и свидетельские показания, если так можно выразиться, вопиют, но такова была в 1925 году революционная целесообразность. В 1927-м целесообразность стала другой, и в январе Харлампия снова арестовывают.
На сей раз следователи были позубастее. Они нашли свидетелей, которые заявили, что «расстрелы красноармейцев проходили при участии самого Ермакова», что он «в станице Вешенской вел антисоветскую агитацию», что «объединяет вокруг себя кулаков, а бедноту ненавидит, говорит, что рано или поздно придет наша, офицерская власть и тогда мы вам покажем».
В неудачное, в очень неудачное время попал под арест Харлампий Ермаков. Начиналась коллективизация, казачество ей противилось, Дон мог снова взорваться, и большевики решили себя обезопасить, пустив в ход директивы РКП(б) 1919 года. Несмотря на официальный протест прокурора области и просьбу «дело производством прекратить за отсутствием состава преступления», 6 июня 1927 года коллегия ОГПУ принимает постановление: «Ермакова Харлампия Васильевича расстрелять». 17 июня приговор был приведен в исполнение.
Напомним, что почти за год до того Михаил Шолохов впервые написал Ермакову. А потом так сильно его полюбил, что чуть ли не буквально «списал» с него своего главного героя, на котором держится весь роман.
Вот так соединились три судьбы: Харлампия Ермакова, Михаила Шолохова и Григория Мелехова. Судя по всему, Шолохов не остался безучастным к судьбе Ермакова. Вероятно, он писал письма, звонил, требовал разобраться. Неслучайно в одной из бесед Сталин раздраженно заметил, что если Шолохов не поумнеет, то у «партии найдутся все возможности подыскать для «Тихого Дона» другого автора».
Шолохову передали эти слова – и он поумнел. Так поумнел, что навсегда ушел в себя, не создав больше ничего равного своему первому роману. Не зря же в одной из конфиденциальных бесед Михаил Александрович сказал: «Вы не ждите от меня что-нибудь значительнее «Тихого Дона». Я сгорел, работая над ним».
Кто и за что убил Павлика Морозова?[54]
Впервые о трагической гибели Павлика Морозова детям моего поколения стало известно в далекие времена, а именно в самом конце 1932 или начале 1933 года, когда в пионерской комнате нашей подмосковной средней школы появился в рамке под стеклом блеклый портрет мальчика в пионерском галстуке. Висевший ниже самодельный плакат извещал о том, что это Павлик Морозов, убитый кулаками в далекой уральской деревне Герасимовка. Приводилась и цитата из высказывания И.В. Сталина, назвавшего Павлика «недюжинным большевиком».
На пионерских сборах и школьных вечерах голосистые девочки стали исполнять о Павлике поминально-жалостливую песню, по словам которой Павлик «перед всей деревней выступая, своего отца разоблачил… был убит Морозов кулаками, был в тайге зарезан пионер».
В зале наступала гнетущая тишина. Ребята слушали, не шелохнувшись, а песня внушала: «Мы к убийцам ненависть утроим, потеряв в своих рядах бойца. Про дело погибшего героя не забыть ребятам никогда!» Песня призывала помнить погибшего, но в ней не было призыва следовать его примеру.
В газетах и по радио также сообщалось, что 25 октября 1932 года в деревне Каменково Курганского района Челябинской области (позже это район Курганской области) кулаки, расхищавшие колхозное зерно, убили пионера Колю Мякотина, сообщившего об их воровстве в сельсовет.
Павлик Морозов (в центре) среди сверстников
Кричала пропаганда и о том, что на Алтае озверевшие кулаки, бешено сопротивляясь становлению колхоза, заживо сожгли ночью в поле комсомольца-тракториста Петра Дьякова.
Снова лилась песня о трагической гибели комсомольца Дьякова, который был, как тогда выражались, застрельщиком в переустройстве постылой сельской жизни в сторону неведомого лучезарного социализма. Петр любил катать девчат на тракторе, за что благодарные подружки своевременно предупреждали его о готовящейся расправе со стороны злобных классовых врагов.
Им бы только ругаться да лаяться.Злоба льется у них через край.Кулачье до тебя добирается,Комсомолец лихой, не плошай!
Но Дьяков не внял предупреждению. Ночью на поле изверги-кулаки подкараулили его и сожгли вместе с трактором.
Тогда же эту терзавшую души песню вдохновенно исполнял знаменитый народный хор имени Пятницкого.
Все эти песенные и газетные зверства врагов как бы наглядно подкрепляли внедрявшийся в мозги народа постулат о том, что по мере продвижения к социализму в стране и обществе будет обостряться классовая борьба.
И хотя, как теперь очевидно, эту борьбу ловко обостряли сами же власти, виноватыми оказывались «враги народа», в частности, зажиточные сельские мужики, которых, для ясности, те же власти окрестили кулаками, рождавшими капитализм стихийно, ежечасно и в массовом масштабе. Их-то и требовалось «ликвидировать, как класс», независимо от того, что на их трудах и достатке в значительной мере держалось материальное благополучие населения и самого государства, имевшего тогда возможность продавать Европе зерно, т.е. излишки урожаев, по демпинговым ценам.
Когда было покончено с кулаками и начались массовые аресты среди городского населения, несколько учеников нашей школы и знакомых ребят по улице осиротели. Их отцы были арестованы НКВД, как «враги народа», и сгинули в неизвестности, не оставив на земле даже своих могил. Мы переживали несчастье друзей, сочувствовали им, но твердо знали, что никто из них не сочинял доносов на своих арестованных отцов.
Много лет спустя, во времена так называемой перестройки, в нашей печати проскочило сообщение о том, что на тракториста Дьякова Петра никто не покушался и он не сгорел. Теперь он уже в солидном возрасте, жив и здоров.
Действительно ли был убит кулаками пионер Коля Мякотин – неизвестно. Может, он и погиб, но при каких-то других обстоятельствах, из которых бойкая пропаганда беззастенчиво сочинила террористический акт.
Что касается моральной оценки действий Павлика Морозова в печати, то ее можно разделить на две антагонистические части, по принципу: ПРЕЖДЕ и ТЕПЕРЬ!
В далекие годы после убийства в тайге Павла и брата Федора (9 лет) писатели В.Г. Губарев, поэты Л. Гусев, А. Сурков и другие взахлеб воспевали геройство Павлика за донос на отца.
Даже М. Горький – «великий пролетарский писатель» – не удержался от заклинаний. В статье «Вперед и выше, комсомолия» он писал: «Память о нем (П. Морозове. – А. Л.) не должна исчезнуть. Этот маленький герой заслужил монумента, и я уверен, что монумент будет поставлен». (Год за годом. Из пионерской летописи. М.: Молодая гвардия, 1961. С. 54). Памятник такой действительно был открыт 19 декабря 1948 г. в Москве в детском парке бывшего Краснопресненского района, где когда-то был создан первый пионерский отряд. (Недавно в газетах сообщалось, что бронзовый бюст Павлика украли с постамента.)
Теперь об имя погибшего подростка некоторые «радетели» нравов стараются вытирать грязные сапоги, не зная и не вникая в существо происшедшего.
В результате Павлик Морозов из героя превратился во врага общества. Между тем 5 апреля 1989 года в газете «Комсомольская правда» в статье «Правда и вымысел» редактор отдела журнала «Человек и закон» В. Кононенко на основании материалов уголовного дела об убийстве Морозова пришел к верному и объективному выводу о том, что, когда в дер. Герасимовка судили Трофима Морозова (отца), Павлик был вызван в суд, где «открыто выступил… в присутствии матери и учительницы», …сказав «именно о том, о чем знала вся деревня. О присвоении Трофимом чужого, конфискованного у кулаков имущества. И не больше».
