У Осси даже слезы на глаза навернулись, а когда проморгалась да просморкалась, Странника больше не было.
А вскоре где-то далеко зазвонил колокол. Густой бронзовый звук его раздавался все чаще. К первому колоколу вскоре примкнул второй, затем третий, и звон поплыл над землей, по холмам и низинам, над лесами и озерами, достигая Ступеней, и проникая во все уголки мира и в самые дальние уголки сердца.
– Он ушел, прошептала Осси. – Ушел…
А потом ушли они. Скучно и буднично. Без колокольного звона и долгих проводов. Да и некому провожать-то было. Светлый Предел стоял пустым, и было в нем теперь почему-то очень неуютно.
Хилависта побродил немного по холодным комнатам, переходя из одного зала в другой, и придирчиво рассматривая встречающиеся ему зеркала. Наконец, у пятого или шестого он остановился и буркнул, что «это сгодится», после чего замер, уставившись в зеркальную глубину.
Леди Кай стояла рядом и, хоть и внимательно смотрела, но момент, когда перспектива в зеркале начала искажаться и поплыла, все равно пропустила. А потом ее потянуло туда – в мерцающую глубину, и сила эта нарастала с каждым ударом сердца, становясь практически неодолимой. Самым краем глаза она заметила, что хилависты рядом больше нет, хотя в зеркале он присутствовал, в сильно, правда, искаженном и вытянутом виде.
И в этот самый миг все поменялось – изображения в зеркале стали вдруг четкими и до невозможности реальными, а комната обрела черты небрежно выполненной гравюры. Да не гравюры, даже, а, так, – неумелого наброска. Да и тот уже таял, словно сон…
Пропадали колонны, поддерживающие высокий расписанный изумительными картинами потолок, таяли убранные плотными шторами окна. Лестницы, картины, скульптуры – все это растворялось в небытии, словно и не было никогда. Подернулось рябью и рассыпалось ее отражение, оставив после себя размытый контур, прозрачными становились стены, террасы и балконы, растворяясь в молочном рассеянном свете словно в тумане, а потом исчезло и все остальное, поглощенное мутной расплывчатой пустотой.
И вдруг все изменилось.
Вроде только что окружало ее призрачное марево, и вот уже она стоит на белом ковре, перед заставленным красивыми цветными бутылками столиком, напротив нее потрескивает сухими поленьями разгорающийся камин, а рядом уютно устроившись в своем огромном и любимом кресле восседает ее работодатель коронный вампир, член Радужной Ложи, граф Эрш Раффара Керт Абатемаро. Во плоти и наяву, так сказать.
А подле него, как собака у ног хозяина, уже укладывался хилависта, бурча что-то то ли от удовольствия, то ли просто по давно укоренившейся привычке.
Они вернулись.
– Ну, молодец, молодец, – продолжал причитать Абатемаро. – Ты, действительно лучшая, душа моя. Действительно… Это ж надо – красота-то какая. Ты посмотри… А силищи-то в нем сколько… Ты чувствуешь?
Осси пожала плечами.
– Не знаю. Не особо, если честно.
– Это ты по молодости, душа моя. По молодости и по неопытности… А я, вот, прямо чувствую как из него прет… – Абатемаро перевернул обломок и принялся за изучение обратной его стороны. Только, что в лупу набалдашник свой не рассматривал. – Великолепно… Просто потрясающе… Я ваш должник, душа моя!
– Хорошо, – вздохнула Осси. – Я буду иметь в виду…
– Имейте, дорогая моя, имейте. Вы даже себе представить не можете, как вы мне угодили.
– Я постараюсь, – выдавила из себя леди Кай. – Постараюсь представить. А пока… Нельзя ли мне отдохнуть? Прошу простить, минсир, но, я очень устала.
– Вот именно, – скрипнул хилависта. – Давайте мы уже лучше пойдем, чтобы вам тут не мешать ерундой своей любоваться, а то поесть-то – мы поели, а, вот, вместо поспать – через пять зеркал сюда перлись…
– Конечно, мои дорогие, конечно. О чем речь, – засуетился Абатемаро. Даже обломок свой из рук на время выпустил, пристроив его на столе между бутылок. Правда поправил раза два, чтобы не свалился и разбился, не ровен день. – Простите меня старика. Так увлекся, что и забыл уже обо всем на свете. А вам, конечно, отдохнуть надобно… Сейчас мы узы снимем и пойдете себе…
– Узы? – Про них Осси как-то и позабыла уже.
– Ну, да. Узы. Чтобы хилависту отпустить. Пусть уж у себя там отдыхает. Что ж ему, бедолаге-то, в двух шагах от дома-то… – Абатемаро что-то перебирал на своем огромном столе, как обычно заставленном и заваленном сверх всякой меры.
– Да где ж таки оно? – Он суетился, ронял какие-то бумаги и склянки, без конца переставлял одни и те же коробочки, и наконец удовлетворенно вскрикнул, вытаскивая на свет божий невзрачное серое перышко.
– Вот оно где! Сейчас, мои дорогие. Сейчас все сделаем, освободим вас, и отдыхайте себе сколько влезет. А уж потом, когда отдохнете, отоспитесь и еще раз отдохнете, встретимся, посидим, и вы все старику расскажете. Как – да что… Страсть, как люблю всякие такие рассказы слушать, а уж ваш-то, я думаю, сотни иных стоить будет.
– Да уж поболее, наверное, – буркнул хилависта.
– Вот, видите! Даже поболее, – обрадовался Абатемаро. – Сейчас все сделаем. Да вы и сами, душа моя, могли бы, кабы тогда не закапризничали и от предложения моего не отказались. Тут делов-то – смешно сказать… – Не переставая болтать он поджег перышко от свечи, держа его над небольшой белой фарфоровой ступкой, изрядно уже потрескавшейся от времени.
– Сейчас, сейчас…
Абатемаро поворачивал перышко и так и эдак, перехватывая его с разных сторон, пока оно не сгорело дотла, осыпавшись малюсенькой кучкой серого как пыль пепла.
– Ну, вот. Полдела почти… Сейчас разотрем немного и, почитай, все уже.
Это его «немного» вылилось в долгое и очень нудное постукивание пестиком о фарфоровое дно. Осси даже носом клевать уже начала, а он все стучал и стучал. Периодически, правда, стук этот замолкал, Абатемаро откладывал пестик в сторону, тщательно слюнявил левый мизинец и засовывал его в ступку. После чего аккуратно слизывал крохи налипшей на него пыли, сокрушенно качал головой, и все начиналось сначала. Казалось, что конца этому не будет никогда.
Наконец, после очередного такого слизывания лицо его посветлело и расплылось в блаженной улыбке.
– Вот! Теперь – то что надо. Пожалуйте-ка сюда.
Осси, нехотя, и с большим трудом покинула уютное кресло и выползла на середину комнаты. Болело все: голова раскалывалась, а тело ломило, будто она всю ночь не за столом – за беседой просидела, а мешки ворочала. А глаза просто слипались…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
