— …исполнительница как народных, так и джазовых композиций, обладательница звания «гитара-акустик» семьдесят пятого, семьдесят седьмого и семьдесят восьмого годов, а также признанная лучшей певицей кантри-блюз прошлого года. Согласно сообщениям, смерть наступила в результате приступа острой сердечной недостаточности во время отдыха актрисы в заповеднике на севере Нормандии. О времени и месте церемонии похорон информации пока не поступало.
Сердце. Внезапная остановка сердца. В жизни Колхия не жаловалась на сердце. Гуго окаменело смотрел на экран. Все внутри, отталкиваясь и отворачиваясь от факта, выло и ревело: «Нет! Не верю! Не может быть!», всеми силами пытаясь убежать в прошлое, где этого кошмара еще нет. Бесполезно. Не убежишь. Вот оно. Умерла. Господи, что же теперь еще?
Звонарь нащупал за спиной пульт и выключил телевизор; бросил полотенце, которое, оказывается, все еще держал в руке, потом зачем-то взял со шкафа пистолет, убрал в кобуру и сел на диван. Душа разом помертвела, и неизвестно, что было бы дальше, если бы не утвержденная годами потребность в действии. Гуго снова поднялся и подошел к телефону. Ах да, он же выключен. Ого, ему, кажется, звонил весь город. К черту.
— Голубка. Давай машину. Через пять минут.
— Диспетчерская? Анри, это ты? Приготовьте вертолет — это первое. Второе — все данные. Больница, морг, главврач, префект, где поп этот проклятый.
А… уже знаешь. Кто из наших выехал? Так. Нет. Мне нужны все, поднимай ребят. Я сейчас буду. Спасибо, малыш. Да, не поможешь. Вот еще что, пока не забыл, сообщи по каналу: операция по летчику отменяется, возвращай всех.
Звонарь дал отбой, оделся, затянул пояс кожаного пальто и неожиданно остановился, привалясь к косяку, и не меньше минуты простоял так, глядя невидящими глазами в раздвинутое пространство кухни. Потом погасил свет и вышел.
На нормандском берегу, между лесом и дюнами, возвышался громадный черный сруб. Наверху сруба стоял помост, на который вела свежеструганая лестница, а на помосте лежала Ленка Колхия в своем любимом походном наряде: джинсах, свитере и новеньких кроссовках. Сооружение было воздвигнуто за одну ночь, несмотря на то что смолу, например, — шесть бочек — пришлось везти специальным рейсом аж из Финляндии.
От всего остального мира этот уголок побережья отделяла вытянувшаяся вдоль края леса цепочка олимпийских охранников со вкрапленными в разных местах полицейскими в глянцевых плащах. Полицейские всем объясняли: допуска нет, права аренды законные, дождитесь завтрашнего дня, а пока вот объезд. Для прессы Звонарь объявил:
— Будут присутствовать только сыновья. Если какому-нибудь умнику захочется поснимать с вертолета, пусть он знает, у меня с собой «стингер».
И орда журналистов деликатно передвигалась вдоль опушки, вооружась телеобъективами и дальномерами. Подоспевшему священнику Гуго сообщил:
— Нет, святой отец, она отправится к Богу так, как сама этого желала. И я вас уверяю, что они там прекрасно договорятся. Так что ступайте и помолитесь за нее.
И священник пошел молиться.
Вместе с пестрым и довольно оживленным караваном, густо оснащенным гитарами, пожаловал некто, назвавшийся мужем, — старый облезлый мальчик лет пятидесяти в длинных седых патлах с претензиями на свободомыслие. Компанию вернули в автомобили, а пришельца доставили пред очи Звонаря. Тот первым делом посмотрел на старшего сына Колхии, Бориса.
Борис подошел и что-то зашептал Гуго на ухо. Звонарь выслушал, не поведя бровью, а старый мальчик-муж чувствовал себя все более неуютно: вокруг пустынные дюны, не склонные к общению вооруженные люди и не обещающий ничего доброго взгляд Звонаря. Прибывший облизнул губы и переступил с ноги на ногу.
— Я, — начал он, запинаясь, — видите ли… Мы…
— Ты, — подтвердил ему Гуго. — Вижу, что ты. Теперь слушай меня внимательно, потому что повторять два раза я не стану. Сегодня тебе предоставляется удивительный шанс, какого у тебя, может быть, никогда не было. Проси, что хочешь, и ты это получишь. Хочешь денег? Назови сумму. Хочешь дом? Говори. Хочешь земли? Скажи где. Хочешь машину? Пожалуйста, любую. Ну?
— Э-кхм-м, — сказал гость.
— Ну что, хочешь машину? — помог ему Звонарь.
— Хочу… машину.
— Какую?
— Э-э-э-э… «паджеро».
— Буча, — приказал Гуго одному из стоявших вокруг людей, — поезжай с ним в Довиль, купи ему «паджеро» и оформи все права. Заправь. Так вот, садись, уезжай, и чтобы я тебя никогда больше не видел.
И старый мальчик сгинул.
Теперь со всем этим было кончено. Теперь они втроем — Гуго, Борис и младший сын Ричард — стояли перед пахнущим смолой срубом; на песчаном склоне лежала глубокая тень, другой озаряло солнце, неподалеку вздыхало невидимое море.
— Гуго, — сказал Борис. — Не надо, не мсти.
— Гуго, — сказал Ричард. — Ведь ты не умрешь? Ну, не умрешь так скоро?
— Дайте гитару, — сказал Звонарь.
Гитара Колхии — та, которую она называла «кочевой», — видавший виды, но еще очень приличный инструмент немецкой работы с глубоким коробом и рябым от времени грифом; Звонарь взял ее и поднялся наверх, на помост.
Колхия лежала расчесанная, подкрашенная, очень красивая, с букетом осенних цветов под головой, спокойно глядя в небо закрытыми глазами, и даже утихший ветерок не тревожил ее рыжих кудрей. Присев рядом, Звонарь тронул струны гитары.
— Расстроена, — обратился он к Колхии. — Ничего, я сейчас.
Захрустели колки, зазвучали, меняясь, тона — рядом с мертвой возлюбленной Звонарь тщательно настраивал гитару. Настроил, положил под холодную руку, бахромчатый ремень бережно подсунул под плечо.
— Я забрал кападастр, — сказал Гуго, стараясь смягчить голос. — Я просто настроил повыше… — Тут он не выдержал и первый раз за все время незаметно для себя заплакал.
Спустившись к мальчикам, Звонарь поднял сосновую чурку, обмотанную смоляной куделью, и кивнул Борису. Щелкнула зажигалка, пламя весело затрещало. Гуго и следом ребята обошли вокруг сруба, втыкая факел между бревнами.
Вначале ничего было не разобрать из-за дыма. Потом огненный дракон расправил крылья, и находиться рядом стало невозможно; гудящая и крутящаяся башня огня поднялась над побережьем, и видно ее было за несколько миль.
— Ступайте, — сказал Звонарь мальчикам. — Поезжайте с Люком. Дальше я сам.
Двумя днями позже, опять-таки в несусветную рань, Гуго вернулся в «Пять комнат». Помывшись и побрившись, он приступил к делам: из первозданного хаоса стенного шкафа достал багажную стенторовскую сумку с давно вышедшими из моды гобеленными вставками (вот бы влетело разбойнику от Инги!) и уложил в нее разную походную мелочь, футляр с охотничьим луком, теплую куртку, носки, запасные сапоги, воспетые Рамиресом два маузера и патроны к ним, сборник собственных сочинений, длинный нож в универсальных ножнах, белье, два свитера и аккуратнейшим образом запакованную черноярлычную бутылку «Джонни Уокера». Задернув на этом всем «молнию», Звонарь занялся не менее важной процедурой: разложив на столе разнообразные ершики и масленки, он разобрал, вычистил и смазал все пистолеты. Современного оружия Гуго не любил. Что же это такое действительно: отдельный предохранитель на спусковой крючок, отдельный — на курок, и еще один — на затвор, да плюс фиксатор обоймы, да затворная задержка, и прибавьте разборную кнопку. Это уже не пистолет, а то ли пульт управления НАСА, то ли вообще вотум недоверия человечеству. Нет уж, он предпочитал в первую очередь полагаться на собственное соображение и верность руки, а автоматика — это, знаете ли, дело второе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
