Была уже полночь, стоял изрядный мороз, но Буксгевден не хотел начинать отношения с главнокомандующим с непослушания и скрепя сердце вышел в холодную тьму. А Беннигсен и Каменский разошлись по своим дортуарам.
Вдруг в три часа ночи дверь в спальне Леонтия Леонтьевича тихонечко растворилась, и он, проснувшись, увидел на пороге незнакомого офицера с горящею свечою в руке.
Офицер, изрядно смущаясь и почти шепотом прося прощения за доставленное неудобство, представился адъютантом главнокомандующего и попросил пожаловать к фельдмаршалу в опочивальню.
Беннигсен спросонья не понял, о чем идет речь, и спросил грубо:
- Да в уме ли ты, братец?
- Так точно, ваше высокопревосходительство, я-то в уме,- с некою двусмысленностью, уже уловленной приходящим в себя Беннигсеном, проговорил адъютант и настойчиво повторил: - А вы, ваше высокопревосходительство, все же извольте к господину главнокомандующему пожаловать.
И с тем ушел. А следом за ним пошел к старому чудаку и Леонтий Леонтьевич.
Адъютант ждал за дверью и пошел впереди, освещая ему путь. Подойдя к комнате Каменского, он открыл дверь и остался стоять в коридоре.
Фельдмаршал, уже одетый в мундир и сапоги, сидел на разостланной постели, держа в руках какую-то бумагу.
- Вот, ваше высокопревосходительство, приказ по армии. Сим объявляю я об отходе всех войск в Россию.
Беннигсен подумал, что ослышался, затем сразу же решил, что фельдмаршал сошел с ума, но тут же сообразил, что если это и так, то ему-то все случившееся в профит, ведь тогда командующим остается он.
- Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! - по уставу отрубил Беннигсен.- Когда прикажете огласить приказ?
- Да вот поутру и огласите, Леонтий Леонтьевич,- проговорил Каменский устало.- Ну да Бог с вами.- И вяло махнул рукой, показывая, что разговор окончен,- Мне еще надобно к государю о сем писать.
Беннигсен ушел к себе и стал читать приказ. "Я ранен, верхом ездить не могу, следственно, и командовать армией. Вы корд'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и так как вчера отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня". "Бред какой-то",- подумал Беннигсен и стал читать дальше: "Генералу от кавалерии Беннигсену состоять в команде графа Буксгевдена".
"Разве можно оглашать перед армией такую галиматью?" - подумал Леонтий Леонтьевич и решил, что приказ этот он утаит, чтобы не вносить в умы ненужную сумятицу, тем более что поутру предстоит генеральное сражение.
Но человек предполагает, а Бог располагает, и Господу было угодно, чтобы сам главнокомандующий учинил на прощание не то что сумятицу, а настоящее светопреставление.
Чтобы проводить фельдмаршала, велел Беннигсен выстроить гренадерский батальон. Граф появился перед ним в заячьем тулупчике, с головою, повязанной бабьим платком.
Затем он взошел в коляску, но вдруг велел подвести ему коня и, взгромоздившись с помощью адъютанта в седло, закричал:
- Солдаты! Вас предали и продали! Все потеряно, и вам лучше бежать домой. Я убегаю первым!
После чего дал коню шпоры и помчался прочь, а за ним покатила коляска с адъютантами.
В этот же самый день разгорелось сражение за Пултуск. Прямо на центр русских позиций шли две дивизии Ланна. На острие их атаки стоял отряд генерал-лейтенанта Багговута, но и по отряду Барклая тоже наносился удар.
Французы шли стремительно и безостановочно, их не мог остановить ни ружейный, ни артиллерийский огонь.
"Да, это не турки и не поляки",- подумал Барклай, хотя среди и тех и других встречал он немало смельчаков. Его егеря не могли сдержать солдат Ланна и оставили батарею.
Тогда он сам повел их в контратаку, прибегнув к наиболее сильному русскому средству - удару в штыки. Бой закипел по всей позиции, на помощь егерям подошли полки Черниговский и Литовский, силы противников и их бесстрашие оказались равными, они дрались до темноты и разошлись только из-за того, что уже не видели друг друга.
Это был первый случай, когда французы не смогли сломить противника, и именно со дня сражения под Пултуском для наполеоновской армии начался отсчет полууспехов.
Так же храбро и стойко дрались и в дивизиях Остермана-Толстого, и в дивизии Остен-Сакена, стоявших на соседних участках.
Поскольку поле боя осталось за русскими, Беннигсен сообщил Александру о своей победе, причем написал, что побит им не маршал Ланн, а сам Наполеон.
А Наполеон, "разбитый" победоносным Беннигсеном, но ничего о том не подозревавший, стоял в двадцати верстах от Пултуска и через четыре часа после того, как гонцы с победной реляцией помчались в Петербург, вышел в тыл новоиспеченному триумфатору. Беннигсену не оставалось ничего иного, как начать ретираду.
Отступление длилось две недели, но 2 января, получив рескрипт Александра о награждении Георгием 2-й степени и пятьюдесятью тысячами рублей и, что самое важное, о назначении главнокомандующим, Беннигсен остановил армию и через два дня пошел навстречу противнику, который неожиданно начал отступать.
Начинался новый, 1807 год. Глубокие снега лежали вокруг новогодних елок, метели обвевали их со всех сторон, и сквозь сугробы и вихри шли по лесам Восточной Пруссии десятки тысяч заиндевевших солдат, и покрытые инеем косматые лошади тащили обледеневшие обозы и пушки.
В тот же день новый главнокомандующий назначил Барклая командиром авангарда левого крыла.
...Теперь уже семь полков - три егерских, пехотный, гусарский, два казачьих - и рота конной артиллерии назначались ему в команду.
Первая сшибка произошла 12 января. Барклаю привели двух пленных французских капитанов, обескураженных случившимся. Он спросил у пленных, почему их войска отступают, и один из них сказал, что не знает, а второй предположил, что это - маневр, и когда корпуса соберутся в одном месте, то тогда-то и произойдет генеральное сражение. Барклай мысленно согласился с пленным. Он и сам так думал, потому что излюбленным приемом и, более того, одним из важнейших принципов тактики Наполеона было движение корпусов поблизости друг от друга и мгновенное создание мощного кулака в любой подходящий для удара момент.
И стало быть, распыление сил, французам противостоящих, было для их противника делом смертельно опасным.
Так оно и случилось: 22 января главные силы Наполеона вышли во фланг армии Беннигсена, пытавшейся;
наступать в Старой Пруссии, Авангард Барклая тут же превратился в арьергард и первым столкнулся с противником.
Шеститысячный отряд был атакован силами, втрое его превосходящими, дрался целый день, но на следующее утро все же отступил к местечку Янково.
Сюда же чуть раньше прибыл со своей дивизией Багратион. Барклай немедленно явился с докладом к нему, чтобы занять место, которое определит ему князь. Прямо I Дверях встретил его курносый чернявый малыш поручик щегольском лейб-гусарском мундире, как оказалось, адъютант Багратиона.
Докладывать не пришлось - услышав голос Барклая, Петр Иванович сам вышел из соседней горницы.
Уединившись, генералы коротко рассказали друг другу о событиях последних дней. Барклай был немногословен, потому что, как следовало из начавшегося меж ними
разговора, Багратион внимательно следил за его отрядом и знал обо всем с ним произошедшем. Зато Багратион поведал ему то, чего не знал почти никто.
Оказывается, 20 января к Багратиону привезли двух взятых в плен курьеров, перехваченных с какими-то важными бумагами.
- Я ведь французскому не обучен,- вдруг признался Багратион, нисколько, впрочем, не смущаясь, а даже будто бравируя,- и потому и эти бумаги тоже попросил перевести.- И вдруг крикнул: - Денис! Зайди!
Чернявый поручик тут же возник в дверях и, лихо звякнув шпорами, с веселой готовностью и привычным обожанием воззрился на своего командира.
- Скажи-ка, Денис, как в той депеше, что переводил ты пару дней назад, именовали друг друга маршалы Бертье и Бернадот?
- Бертье поименован был князем Невшательским и герцогом Валанженским, а Бернадот - князем Понте-Корво, ваше превосходительство. Багратион отпустил адъютанта и продолжил:
- Хорошо, что адъютант мой не по годам во многом сведущ и депеша эта - от начальника штаба Наполеона к командиру корпуса. А дальше выяснилось, что в бумаге изложен план всей нынешней кампании и что по плану сему завтра утром начнут главные силы во главе с самим Наполеоном движение на Алленштайн во фланг моей дивизии. Я тут же отослал и депешу и пленных в штаб армии, но ответа ждать не стал, потому как донесли мне, что Сульт и Гюйо захватили мост через Алле и вот-вот выйдут в тыл мне. Я и пошел сюда, чтобы не оказаться окруженным.
Завтра, Михаил Богданович, начнем мы отход к Вольфсдорфу, и я попрошу вас, как и прежде, быть в арьергарде и прикрывать наши главные силы.
