— Ай, блядь!
Правая нога соскакивает с кирпича. «Гриндерс» погружается в плотоядно чавкнувшую жижу, но не полностью — Жека успевает выдернуть ногу. Вот ведь!
А кому звонить? Куда? В «02»? А как звонить туда с мобильника? И что он там скажет? Жека обливается холодным потом. Паника в нем нарастает.
И тут айфон начинает вибрировать.
Входящий.
24. Качели
Два часа. Волчья полночь отступала как море при отливе, уносила шутки и разговоры, оставляя после себя слипающиеся веки, путающиеся мысли и желание закрыть глаза и уснуть — уснуть-уснуть. Трое копов — Новопашин, Костров и прикомандированный к ним Саша Чернов, похожий на китайца совсем молодой еще оперативник из ФСКН — боролись со сном в прокуренном салоне УАЗа — «буханки», прячущейся в морозной темноте. Человек, которого они ждали, полгода назад был объявлен в федеральный розыск. Убийство с отягчающими (попавшим под руку велосипедным насосом до смерти забил мать двух несовершеннолетних детей), распространение наркотиков. Стукач — случайно взятый патрулем бегунок-«джон»[43], у которого от страха перед приближающейся ломкой развязался язык — сдал убийцу, сказав, что тот должен на днях появиться у одного своего приятеля, проживающего в частном доме в Парголово. И вот — третья ночь в засаде. График на износ — утром они сбивали сонливость, накоротко отсыпаясь дома, с обеда работали по другим делам, мешая кофе с «кока-колой», ночью вновь ехали в пригород, сменяя дневную опергруппу.
Мартовские сумерки постепенно сгущались, скрывая новостройки, неумолимо наступающие на индивидуальное строительство, оставшееся с советских лет. К десяти вечера поселок как будто бы вымирал, на улицах изредка мелькали лишь силуэты передвигающихся стаями как какая-то нежить гастарбайтеров и злых весенних собак. «Псы тут такие, что, того и гляди, накинутся и изнасилуют», — говорил Миха, осторожно вылезая из «буханки» по нужде. — «Или откусят чего…»
Все, о чем можно было переговорить и что можно было обсудить, переговорили и обсудили в две предыдущие ночи. Пытались спать по очереди (один спит, двое дежурят), но заснуть и не просыпаться на неудобном скрипучем сиденье получалось только у Кострова. Он, по большей части, и спал. Марк и Саша, чтобы не заснуть, выключали печку, открывали окна, впуская в УАЗ холодный воздух. Невидимые в темноте банки из-под бесполезного «Burn», сминаясь, хрустели под ногами. Энергетик скрипел на зубах, превращался в налет, покрывавший нёбо, но сон не прогонял. В какой-то момент оказалось, что Марк задремал. Понял он это, когда в полудреме подумал: «А вдруг все заснули». Короткий, обжигающий органы чувств, всплеск адреналина заставил его вздрогнуть, вскинуть голову, уткнувшуюся подбородком в грудь, и распахнуть глаза.
— Все нормально, — услышал Марк голос сидящего рядом Саши. — Ты уснул ненадолго…
Новопашин посмотрел на него и увидел что-то, показавшееся ему странным. Перед Черновым, на уровне груди, полыхал язык изображенного на банке «Burn» огня. Пламя внезапно мигнуло как от сквозняка, зашипело, когда на него что-то капнуло. Приглядевшись, Марк разглядел, что то, что он спросонья принял за логотип «Burn», было огнем из одноразовой зажигалки «Bic», на которой Саша грел чайную ложку с жидкостью.
— Что это у тебя такое? — спросил Марк.
— Мельхиор, если ты про весло[44]. От тетки достался, — хмыкнул Саша. — Считай — именной. А это — качели. Чтобы не срубиться. Наша служба и опасна и трудна…
— Качели? — не понимая, переспросил Новопашин.
— Коктейльчик — хмурый[45]с кокосом[46]. Излишки вещдоков, так сказать, — Саша отложил зажигалку. — Слушай, посвети телефоном…
При тусклом голубоватом свете от экрана мобильника Чернов через отломленный сигаретный фильтр втянул раствор в заранее подготовленный шприц.
— Втыкает от него не по-детски, — пояснил Саша, — бодрит, словно к атомному реактору прислоняешься, но никаких трипов. Наоборот, мозги прочищает. Кидает то в вату, то в чистый «фулл пауэр». Становишься весь как струна натянутая — в правильном смысле, понимаешь?.. Хорошая такая штука. Мне кажется, что с ней можно до девяноста лет жить — не тужить, как Берроуз прямо. А, может, вообще вечно жить будешь, если не сторчишься. Сейчас чпокнусь и до утра спокойно досижу. А ты, если хочешь, спи…
Но сон у Марка прошел. Он смотрел, как Саша зажал левую руку между закинутых друг на друга ног и почти на ощупь ввел иглу в вену где-то между большим и указательным пальцами. Чертыхнулся от боли. Надавил на поршень и выдохнул. Ненадолго — на минуту или две — откинулся на спинку жесткого сиденья УАЗика.
— Тебе замутить? — спросил потом он у Марка. — Нет? Ну, гляди сам… Сколько же мы будем караулить этого типа?.. Достало…
До половины шестого утра, когда, наконец, не появился разыскиваемый, которого опера взяли, как только он расплатился с «бомбилой», подвезшим его до дома, Марк наблюдал за Сашей. Тот то безостановочно трепался, то замолкал, словно бы медитируя. Выскочил из засады он первым. Ломая лед на замерзших лужах, подбежал к «объекту», уклонился от ножа и ударил преступника ногой в живот.
Когда копы скрутили разыскиваемого и Миха завел чихающий двигатель «буханки», Саша подмигнул Марку.
— Отлично поработали, — сказал он.
Новопашин кивнул, морщась и держась за правый бок — печёнка стонала от лошадиных доз выпитого за ночь энергетика. «Где бы достать новую?» — подумал Марк, чувствуя, как усиливается боль в боку, режет, разрывает клетки печени.
Он судорожно выдохнул из легких воздух и медленно, словно поднимаясь с глубины, преодолевая сопротивление толщ воды, пришел в себя.
Увидел над собой лицо Ольги и услышал ее голос:
— Он очнулся, Евдокия Дементьевна…
* * *
Обрывки, осколки памяти в как будто бы чужой голове, крупными стежками пришитой к его телу.
Перестрелка в строящемся доме, когда его обошли по балкону сзади, и он поймал пулю. Баю — бай, он должен был умереть уже тогда. Но не умер. Очнулся на заднем сиденье машины. Справа — Жека. Кто был за рулем, Марк не видел. Машину сильно тряхнуло, Марк застонал и потерял сознание.
Жека и Гази остановились у самого подъезда дома на Старо-Петергофском, выволокли Марка из «тойоты», донесли до лифта, ни с кем не столкнувшись на лестнице (середина рабочего дня), подняли наверх. Марк не видел и не чувствовал этого, лишь откуда-то издалека до него доносились их искаженные голоса, напугавшие его. Но потом он понял, что ангелы не могли так грубо материться, пока тащили его тело к тому месту, откуда бы он узрел яркий свет, видимый всеми умирающими.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
