Но даже в таком случае ей необходимы были минералы. И она получила их, когда представилась соответствующая возможность, из маленьких телец червей, где эти минералы концентрировались. Конечно. Гусеница питалась тем же, чем и эти черви.
Тогда почему она не напала на Эвана накануне ночью?
Теперь это было неважно. Имело значение лишь то, что неожиданная атака гусеницы погубила такое множество червей, что остальным пришлось отступить и скрыться в их подземном убежище. Ослабевший, едва удерживаясь в сознании, Эван должен был уползти из этого места смертельного отдыха туда, где его израненное тело могло бы немного окрепнуть.
Подчинившись инстинкту, гусеница оказала ему огромную услугу. Он надеялся повстречаться с ней снова. Возможно, ему удастся хоть как-нибудь отплатить ей. Если только с памятью его все в порядке и если все это с ним действительно происходило. Возможно, она последует за ним вновь. Если бы он мог заставить ее вернуться вслед за ним к станции, он накормил бы ее досыта остатками химической лаборатории. Наконец-то ее душенька будет довольна, если, конечно, у нее есть душа, а не скопище силикатных батареек.
Легкость в голове не проходила. Его тело сделало все от него зависящее, но теперь оно нуждалось не только в отдыхе, чтобы восстановить силы. Его желудок давал о себе знать. Когда он попытался сесть, он обнаружил, что его клонит влево. Что-то вцепилось в его левое ухо. Поморщившись, он потянулся, чтобы почесать зудящее место и снять кусочки коры, попавшей сверху, пока он спал.
Пальцы нащупали два тонюсеньких усика, свисающих с его головы. Они не закрутились вокруг уха, не запутались в волосах и не прилипли к царапинам. Они свисали из самого уха.
Он резко повернул голову влево. Пара ярко-зеленых стеклянных глаз смотрела прямо на него с расстояния в несколько сантиметров. Это была гусеница.
Она сидела на его плечах, обвернувшись вокруг его шеи подобно силикатному боа. Ножки ее охватили его ключицы и мышцы плеча, вцепившись почти неощутимо, но крепко. Мощные жвала, способные разгрызать камни, лежали на коже предплечья.
Два тонких усика высунулись из ее головы, чтобы войти в ухо Эвана, минуя барабанную перепонку, не причиняя ей вреда и проскальзывая глубже в череп. Что-то пощекотало мозг Эвана. Словно ему устраивали легкий шок.
В следующий момент он как бы отключился, не теряя сознания. Иными словами, он слегка сошел с ума на некоторое время, вскочил на ноги и принялся бегать кругами, натыкаясь на стеклянные растения вокруг, одновременно пытаясь стряхнуть насекомое с плеч и убрать усики, проникшие к нему в мозг. Он вцепился и дергал за тонкие нити. Однако они не поддавались, и даже приложив все усилия, он не смог ослабить эту хватку в десять ножек.
На протяжении всей этой сцены гусеница не шелохнулась, не издала ни единого звука. Лишь ее черные веки реагировали, прикрывая зеленые глаза-линзы от размахивающего руками Эвана. Это было все равно, что сражаться с зеркалом. Он причинил больше вреда себе, натыкаясь на деревья и камни, чем гусенице.
Когда он попытался вытащить усики, торчащие из его уха, то вызвал этим только невыносимую боль.
Первым сдалось его горло, охрипшее от постоянных воплей. Продираясь сквозь лес, он растерял последние капли уверенности в своих силах, которую ему удалось укрепить с того момента, как он оставил свой костюм и остальное снаряжение из цивилизованного мира. Сначала эти черви, потом кажущееся спасение, а теперь еще и это. Только непоколебимая вера в свою способность к выживанию каким-то образом продолжала удерживать его в здравом уме. Остальные назвали бы эту уверенность самонадеянностью.
Усталость сковала ему ноги и он рухнул на колени. Закрыв лицо руками, он разрыдался. Гусеница же обвила его плечи, стеклянная и невозмутимая, не реагируя ни на его эмоциональный взрыв, ни на истерические попытки согнать ее с насиженного места.
Эван повалился на правый бок. Он лежал, вздрагивая, пытаясь не думать о том, что с ним произошло, о том, что еще может случиться. Лучше бы он безболезненно скончался от червей. Хуже всего было то, что он понятия не имел, что это существо собирается с ним сделать. Съесть его? Устроить в его мозгах кладку яиц?
Поскольку он не мог больше ни кричать, ни бежать, ему оставалось лишь лежать неподвижно и ждать. Ждать и думать. Внутри у него все разрывалось. Да, теперь следовало ожидать растворения его мозга и постепенного поглощения его через эти два усика. Он начнет терять контроль над собой. Больно будет только потому, что он знает, что так должно быть.
Новые попытки освободиться от усиков лишь вызвали резкую боль. На затылке началось тупое пульсирование. Первые сигналы, подумал он. Он слишком устал, чтобы продолжать сопротивление. Все равно оно ничего не меняло. Его положение было полностью безнадежным.
Да, насекомое разрушало его изнутри. Он уже видел, что это существо могло вытворять тем гипотермическим подчелюстным органом. Может, оно уже начало испускать флюиды у него в голове? Странно, но боли не было и, пока он не тянул за усики, то ощущал только легкую пульсацию, то нарастающую, то затихающую, пропадающую без предупреждения и возникающую без боли. Он невероятно устал от мучений.
Эти пульсации можно было сравнить с морским прибоем.
Мягким и совершенно безболезненным. Слова тоже были безболезненными.
— Извини, Мягкотелое, — прозвучало в пульсации, — что мне так долго пришлось пробиваться к тебе, но я едва нашел пробку.
Эван перекатился на живот и сел, покачиваясь, прежде чем прислушаться к эху слов, раздающихся в его голове. Слова продолжали звучать.
— Ты понимаешь меня? Я чувствую, что ты меня принимаешь, но не передаешь ответ.
Значит это и есть сумасшествие, тихо размышлял Эван.
— Твой разум не поврежден, — заверил его голос. — Смущен и устал, да, но ясен. Твои импульсы организованы соответственно. Сначала они мне были совершенно непонятны, но умозрительно они переводились отлично.
— Что отлично переводилось? — Эван понял, что он задал вопрос мысленно. Он не открывал рта с тех пор, как перестал кричать, — и боялся делать это снова. Ему этого даже не хотелось. Неистовство приводило к обратным результатам.
— Коммуникативные импульсы рождаются в твоем мозгу. Несколько смущенные, но это не удивительно. Все коммуникативные импульсы, испускаемые размягченными мозгами, слегка дезорганизованы.
— Ты не говоришь, — пробормотал Эван, на этот раз вслух. Звук собственного голоса успокаивал. Может, он и сошел с ума, но по-прежнему держал себя в руках.
Он заставил себя повернуться и посмотрел прямо в голубо-зелено-желтое тело стеклянной гусеницы, усевшейся на его плечах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
