Блестящая броня всех цветов радуги становилась черной от крови, запекшейся крови. Теперь они кричали, но кричали «Милосердия!». Они призывали к милосердию, но я видела, что в их ногах лежал неподвижный Дойл, покрытый темной кровью, и я поняла, что у меня нет милосердия для них.
Я не хотела, чтобы солдаты умирали за меня. Пришла мысль: «Что ты думаешь, могло случиться, пошли ты солдат против неблагих?». Но даже Кел, скорее всего, был недостаточно безумен, чтобы бороться с Армией Соединенных Штатов. Я не могла предвидеть такого, даже не представляла, что он будет настолько неконтролируемым. Но нехватка предвидения не имела значения. Я просила помощи, а эти люди умирали вокруг меня.
Я держала раны кровоточащими, глядя через ярды замерзшей травы в безумные глаза моего кузена. Шлем оставлял его лицо открытым, кроме крестовины, закрывающей нос. Его глаза горели цветом его магии. Он призвал всю свою власть, и я поняла, что этого было недостаточно. Этого всегда было недостаточно.
Ветер поднял длинные пряди его черных волос, разметав их вокруг брони. Он всегда в сражении оставлял волосы свободными. Слишком тщеславный, чтобы скрыть красоту, слишком плохой воин, чтобы скрывать волосы, которые подчеркивали его принадлежность к высокому двору неблагих. Он никогда не заплетал или не связывал их, как это делал Дойл.
Кел был слабым, злым, и мелочным. Волшебная страна никогда бы не приняла его. Я вернусь в Лос-Анджелесу, но я не имею права оставить ему своих людей. Я не могу оставить волшебную страну в его руках.
Я шептала ветру: «Кровоточьте для меня». Ветер нес мои слова, мою магию, и двигаясь, сворачивался в вихрь. Вихрь формировался изо льда, крови и силы. Волшебная страна была землей, земля была волшебной страной, и я была коронована его королевой. Это было в моих словах, моей силе, моем желании.
Те дворяне вокруг него, кто еще мог двигаться, бежали. Те, кто мог ползать, ползли. Они поднимали своих раненных и бежали. Кел кричал им:
— Вернитесь, трусы!
Его сила оставила нас, и мои старые раны снова закрылись, как будто… магией.
Кел бросился на своих последователей. Некоторые упали в морозную траву, не перенеся истекающих кровью древних ран, вновь открытых человеком, которого они хотели сделать королем.
Волна мрака разливалась по полю, словно густеющая тьма ночь выше линии инея. Эта тьма была безлунной, и темнее любой другой тьмы. Прежде, чем она достигнет нас, я знала, кто будет стоять на пути моего холодного ветра и крови.
Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, появилась перед сыном, как всегда вставала перед ним. На ней была черная броня и черный, как крыло ворона, клинок. Ее плащ разливался позади нее, и это была сама тьма, превращенная в ткань. Она удерживала вокруг тьму, и я почувствовала, что ее власть воздуха двинулась навстречу мне.
Смерч, которого я заклинала с помощью волшебной страны, прекратил продвигаться. Он не стих и не исчез, но остановился, как будто налетел на невидимую стену.
Я двинулась к той стене, уговаривая мою силу продвинуться, и на мгновение стена смягчилась. Я почувствовала, как вихрь продвинулся, как будто оттолкнули воздух, выкачали и послали кружиться в лунный свет. Она вытянула воздух из моего вихря, как могла вытянуть воздух из ваших легких.
Доусон рявкнул приказ и солдаты встали в две линии, одна — встала на колени, другая стояла и обе линии были обращены к королеве. Стала бы я стрелять в свою королеву? Мгновение я колебалась, и это было моей ошибкой. Темнота полилась на нас, и мы ослепли. В следующий момент воздух стал тяжел, слишком тяжел. Мы не могли дышать. У нас не было воздуха даже чтобы позвать на помощь. Я упала в обморок на колени, мои руки упали на холодную траву. Кто-то упал передо мной, и я знала, что это должен был быть Доусон, но я не видела его. Она была Королевой Воздуха и Тьмы, богиней боя, и мы умрем у ее ног.
Глава 40
Я потерялась во тьме. Тьма заполнила все небо. Оставались только две вещи в темном удушье — земля под моей щекой и тело рядом со мной. Я не знала, кто был дальше слева и справа, знала только морозную землю подо мной и лежащего передо мной во тьме человека. Моя рука нашла и держалась за руку этого человека, пока мы умирали.
Под одной рукой хрустел иней, другой я цеплялась за тепло чужой руки. Иней таял, и я вспоминала Холода, моего Смертельного Холода. Он позволил волшебной стране забрать его, потому что думал, что я любила его меньше, чем Дойла. Осознание того, что он никогда не узнает, что я любила его так же, разбивало мне сердце.
Я попыталась произнести его имя, но воздуха в легких для этого было недостаточно. Я цеплялась за тающий иней и человеческую руку, и позволила слезам падать на мерзлую землю.
Я сожалела о младенцах во мне: «Мне жаль. Мне так жаль, что я не смогла спасти вас». Но часть меня была рада умереть. Если Дойл и Холод были оба потеряны для меня, то смерть была не худшей судьбой. В этот момент, я прекратила бороться, потому что без них я не хотела жить. Тьма и удушье нахлынули на меня. Я отдалась смерти. В этот момент человеческая рука под моей ладонью вздрогнула, цепляясь за меня, как смерть до этого, и это движение вернуло меня. Возможно, будучи одна, я умерла бы, но если умру я, то не останется никого, кто спас бы их, моих мужчин, моих солдат. Я не могла оставить их в удушающей тьме, если могла сделать что-нибудь, чтобы спасти их. Это была не любовь, заставляющая снова бороться, это была обязанность. Но обязанность — это особенный вид любви, я должна бороться за них, бороться до последнего вздоха. Здесь не было отцов моих малышей, чтобы помочь спасти их, но у солдат, цеплявшихся за меня, были собственные жизни, и королева не имела права украсть их. Не смеет она, которая была бессмертной, забирать их короткие жизни.
Я взмолилась: «Богиня, помоги мне спасти их. Помоги мне бороться за них». У меня не было силы, чтобы бороться с тьмой и воздухом, ставшим слишком тяжелым для дыхания, но я все равно молилась, потому что когда все остальное потеряно, остается молитва.
Сначала я думала, что ничто не изменилось, затем поняла, что трава под моей рукой и щекой стали еще холодней. Иней хрустел под моими стиснутыми пальцами, словно и не таял от моей руки.
Резко воздух стал ледяным, как в середине зимы, когда воздух становиться насколько холодным, что жжет. Тогда я поняла, что я вдохнула полную грудь ледяного воздуха. Человеческая рука в моей сжалась, и я услышала возглас:
— Я могу дышать, — или просто кашель, как будто человек все это время боролся за полноценный вдох.
Я шепнула: «Спасибо, Богиня».
Я попыталась оторвать голову от травы, но стоило приподнять лицо на несколько дюймов от земли, как воздуха снова не стало. Судя по раздавшимся вокруг меня возгласам, я была не единственной, кто обнаружил насколько узкой была наша полоска воздуха в этой тьме. Мы могли дышать. Андаис не могла сокрушить наши легкие. Она должна была бы войти в тьму и разыскать нас, если она хотела нас убить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
